– Здравствуй, – сказал Тойву, а Совьон почувствовала, как сердце ледяно трепыхнулось в груди. Тем не менее она поприветствовала его и опустилась подле.
– Что ты тут делаешь? – спросила укоризненно. – Ты же умер.
– Ты тоже, – заметил он.
Совьон долго изучала его спокойные радушные черты и голубые глаза, в которых отражалось пламя. Вина захлестнула ее с головой и пережала ей дыхание.
– Мне так жаль, – горько произнесла она. – Ты погиб из-за меня.
Совьон протянула руку и дотронулась до его лица, но не почувствовала ни тепла, ни холода, ни жесткости бороды. Тойву наклонил голову, слегка зажимая ее ладонь между щекой и плечом. Молчание было хрупким и драгоценным, как кусочек цветного стекла, и Совьон боялась, что кто-нибудь из них потревожит его и заставит пойти паутиной трещин. Сама она не могла сказать ничего, кроме извинений, но и те уже не имели никакого значения.
Ничего уже не имело значения.
Костер трещал, дым тянулся к небу, а они все сидели и сидели рядом, пока лесная глубина Висму-Ильнен не вытолкнула из себя белесый туман. Перламутровые завитки, шипя, как морская пена, просачивались меж ветвей и стелились по земле, затягивая все, чего только касался взгляд.
– Тебе пора, – сказал Тойву.
Совьон приблизилась лбом почти к самому его лбу, стиснула ладони руками. Затем поднялась и пошла вперед не оборачиваясь, а Тойву тоже поглотил туман.
Она знала, куда идти – дальше в лес, во влажную глубину, где не было видно ни зги. Она знала, что там отыщет: большой сруб с куполообразной аркой над входом. Дом, в котором Совьон выросла, к крыльцу которого на закате прибегала растрепанной босоногой девчонкой. И она помнила, кто стоял у самого крыльца: черноволосая женщина, высокая и статная, с напряженными когтистыми руками. У Кейриик Хайре было длинное лицо с крючковатым носом, красивая линия шеи и темные глаза. Одного их взгляда хватало, чтобы вселить ужас в храбрейших из смертных, но на Совьон она никогда так не смотрела. Порой вёльха бывала строга и требовательна, но Совьон всегда знала, что та ее любила. Разговаривала с ней до волчьего часа. Гладила по волосам, когда Совьон, играя в зарослях, еще дитем собирала крапиву и черемшу.
Рацлава, Тойву, десятки несчастных, погибших по вине Совьон: воительница часто встречала в своих видениях тех, кого не смогла спасти или обрекла на гибель. Но ничто не могло сравниться с мгновением, когда Висму-Ильнен погружался в туман, а Совьон, пошатываясь, доходила до ведьминого сруба. Когда она различала очертания Кейриик Хайре, стоящей на пороге, и видела колдовское свечное пламя, танцующее в окне. Совьон вгрызалась зубами в ладонь, заглушая вой: это для нее Кейриик Хайре зажигала свечу. Для того чтобы даже в самую лютую ночь, в самый непроглядный туман Совьон нашла дорогу домой. Кейриик Хайре до последнего ее ждала.
Совьон проснулась от новой боли и железного привкуса: она зажимала себе рот, прокусывая кожу. Затем вытерла руку о покрывало, которое на нее набросила Магожа, и рвано выдохнула.
Совьон потерялась во времени. Она не знала, сколько уже дней пролежала так, в горячке и забытьи. Иногда она возвращалась в сознание, своевольно выдергивала изо рта тряпицу – как сейчас – и оглядывала знахарский шатер. Но затем на нее вновь накатывала боль, и Совьон изгибалась, обливалась потом и захлебывалась криком. Очнувшись сейчас, она осторожно пошевелила пальцами ног и с удивлением заметила, что ее чувства будто бы притупились. Приподняв покрывало, она взглянула на черное месиво вместо живота – Совьон ощущала куда меньше боли, чем обычно.
Движения по-прежнему давались ей тяжело. Дышать было трудно. Совьон постаралась соскрести кровь, запекшуюся на виске, или стереть с губ следы питья Магожи – но пальцы перестали слушаться, а дыхание сперло.
Любопытно, сколько ей осталось мучиться?
Простонав, Совьон склонила голову набок – и снова заметила: что-то не так. Она ничего не слышала – ни посапывания знахарки, ни шума лагеря снаружи, ни треска ночных костров. Ее взгляд зацепился за глубокую плошку на столе: в ней Магожа сжигала целебные травы. Травы горели и сейчас, только… Совьон сощурилась, надеясь, что зрение просто ее обмануло. Но нет, пламя не двигалось, застыв в воздухе пылающими языками.
Ничто вокруг не двигалось, будто кто-то остановил время.
– Как ты себя чувствуешь, Совайо Йоре?
Она попыталась приподнять голову над подушкой, но не вышло, и к горлу подкатила тошнота. Совьон уловила скольжение во мраке, однако не сумела рассмотреть нежданного гостя. Раздосадованная собственной беспомощностью, она вперила взгляд наверх.
– Бывало и лучше.
Моркка Виелмо выступила из тьмы и стекла на сундучок у постели Совьон – совсем близко к воительнице, так, чтобы замерший огонь освещал лица обеих.
– Снова ты. – Совьон скосила глаза и скривилась: на губах лопнула корка черной крови. – Пришла полюбоваться?
– Может быть. – Моркка качнула головой. Стукнулись друг о друга подвески из костяных бусин, не вплетенных в ее седые косы. – Неважно выглядишь, Совайо Йоре.
Ее рука, даром что морщинистая, но тонкая и легкая, как у девушки, вспорхнула надо лбом Совьон. Палец скользнул по набрякшим векам и темным кругам под глазами, коснулся лиловой синевы на опухшей переносице.
– Я думала, тебе понравится.
– О, дитя, – усмехнулась Моркка Виелмо. – Если ты при смерти, это еще не повод показывать мне зубы.
– Прости. – Совьон попыталась дернуть плечом. – Я не в настроении разговаривать. Ты приходишь и останавливаешь ход времени, хотя, клянусь небом, каждый миг, проведенный в этом теле, дается мне непросто.
– Ты это заслужила.
– Все, что я заслужила, я отмучаю, – отрезала Совьон. – А вот лишнего мне не нужно.
Моркка улыбнулась, подперев висок кулаком.
– Вдруг я пришла помочь тебе?
Совьон издала невеселый смешок.
– Хватит, Моркка Виелмо, – сказала она, изучая тьму под крышей шатра. – Довольно мне твоих милостей. Уходи.
Однако вёльха не ушла. Она продолжила сидеть, положив локоток на столешницу с плошкой, – и, постукивая ногтями о застывшие языки огня, слушала получавшийся хрустальный звон.
– Знаешь, Совайо Йоре, – задумчиво произнесла она, – я удивлена. Я думала, что обрадуюсь, когда увижу тебя такой.
Совьон перевела на нее взгляд.
– Но?
– Но я в сомнениях. Сдается мне, я поступаю совсем не так, как хотела бы моя дорогая сестра.
Она сощурилась:
– А чего бы хотела Кейриик Хайре?
– Будто ты не знаешь. Кто из нас жил с ней бок о бок, словно дочь с матерью, я или ты? Кейриик Хайре захотела бы спасти тебя, Совайо Йоре. Несмотря ни на что.
Лучше бы она этого не говорила. Сердце Совьон болезненно и туго сжалось.
– Я не вёльха-прядильщица, – продолжала Моркка, – и я вижу грядущее далеко не так хорошо, как они. Но я – лампада, которой под силу разогнать мрак неизвестного и осветить перепутье.
Совьон знала: судьба – это не одна нить в руках богинь-прях. Это бесчисленные сплетения нитей и сотни дорог. Ступишь на одну тропу – и должен будешь пройти до конца, если не появится возможность свернуть на другую.
– Пророчества вёльх-прядильщиц не оставляют выбора, – рассказывала ведьма. – Колдуньи, подобные им, видят судьбу насквозь и предугадывают каждое решение человека. Мои же предсказания бывают разными. Иногда я вижу то, что можно изменить… если вовремя захотеть.
Она медленно наклонилась к Совьон, и застывший огонь отразил глубину ее светло-зеленых глаз: в них млели золотые искры и переливались крапинки алого. Точно в густом лесу на мяте и медовой траве остывали капли крови.
– Я ненавижу тебя, Совайо Йоре, – призналась она. – За то, что ты ушла из дома моей сестры. За то, что посчитала нашу долю слишком тяжелой и темной, а Кейриик Хайре пострадала из-за твоего себялюбия и жажды свободы. Я призываю в свидетели все, что дает мне мощь: ни одного смертного я не презираю так же сильно, как тебя, Совайо Йоре. – Вёльха выпрямилась. – Но это ничего не значит, ибо Кейриик Хайре тебя любила. И Кейриик Хайре хотела, чтобы ты жила.
Моркка сжала губы и отвернулась.
– Пусть смерть сразит тебя на следующем перепутье. На следующей тропе, которую ты выберешь, когда я буду так далеко, что ничем не смогу помочь.
Совьон стиснула зубы и сделала нечеловеческое усилие, чтобы приподняться на локтях.
– Моркка Виелмо…
– Замолчи. – Вёльха покачала головой и положила ладонь ей на лоб, вдавливая в ложе. – Разве что пообещай мне одну вещь. Еще хотя бы раз ты вернешься в Висму-Ильнен, чтобы проводить дух моей сестры так, как положено.
Совьон чувствовала страшную силу, давившую на ее череп хрупкой рукой ведьмы.
– Обещаю, – выдохнула она. – Если доживу до конца этой войны.
– Уж постарайся, – проворчала Моркка. – Твое лечение не будет ни приятным, ни легким. Твоя плоть будет срастаться под моими наговорами, твое нутро укрепится, потому что я так скажу, а пластины позвоночника встанут на место. Но едва ли тебе понравится это время. Ты ведь привыкла, что тело проворно и послушно, а, Совайо Йоре?
– Привыкла, – шепнула, чувствуя, как наворачиваются слезы. – Спасибо.
– Я отважу от тебя гибель, – Моркка Виелмо откинула с Совьон покрывала и приподнялась с сундучка, – а дальше ты уж сама разбирайся.
Вёльха достала из-за пояса костяной кинжал и, бормоча слова на старом северном языке, который помнили разве что горы да драконий князь, наискось рассекла себе правую ладонь. Она разжала кровоточащий кулак над животом Совьон, прикоснулась… Совьон ощутила тепло кипящей ведьминской крови, внутри защекотала невесомая счастливая надежда.
Затем, надавив острием на подушечку пальца, Моркка начертила узоры на лице Совьон: полосы и знаки – на лбу и по скулам, вдоль спинки носа, а две мягкие багровые точки – на веках. Совьон с удивлением отметила, что кровь ведьмы пахла не железом, а лесом после дождя, хвоей и соком из налившихся ягод, шерстью лисиц и сурков, диким медом и болотными цветами.