Точно, вспомнил Лутый. Она ведь собиралась его проучить. Показать, какие здешние ходы бесчисленные и пугающие.
– Ты права, госпожа, – признался он, кланяясь. – Прости меня. Мои слова были глупы. Лабиринт Матерь-горы – величайшее творение.
Теперь его лицо не излучало игривость или насмешку – оно было сосредоточенным и спокойным.
– То-то же, – фыркнула Бранка, но вгляделась в него с некой тревогой. – Помнишь? Ты сюда не возвращаешься.
– Да, госпожа, – покорно ответил Лутый, рассматривая противоположную стену поверх ее головы.
– Славно. Пойдем отсюда. – Бранка схватила его за руку и, больше не медля, потянула к выходу; Лутый не сопротивлялся – дорогу он запомнил.
А по пути ученица камнереза продолжала беспокойно коситься в его сторону: глаз Лутого смотрел взбудораженно и жадно.
Лутый решил, что будет умнее всех узников, которые когда-либо попадали в комнату-карту. Он уже считал себя самым везучим: едва ли хоть кто-то из рабов приятельствовал с драконьими женами. В Матерь-гору отдавали воров и убийц – не лучшая компания для Сарматовых женщин; должно быть, они даже не пересекались.
Услышав о случившемся, Рацлава сразу заявила, что будет бесполезна – слепая не сможет исследовать коридоры, отмечая их ход и цвет. Лутый и не спорил – он надеялся на Криггу. Рацлава же оставалась следить за ратью Ярхо-предателя и выслушивать, не возвращается ли Сармат-змей.
Кригга была ценным помощником – Лутый знал, что она попала в Матерь-гору еще осенью и успела привыкнуть к нраву лабиринта. По просьбе Лутого она отыскала свертки светлых тканей и запаслась угольками из очагов в любимых Сарматовых палатах. Пленным требовалось перерисовать часть карты, чтобы затем сопоставить с настоящими ходами, но они не отыскали в чертогах ни бересты, ни чернил.
Лутый привел Криггу в комнату-карту и объяснил, что к чему.
– Перво-наперво, – суетливо говорил он, – нам нужно узнать хотя бы одно место на карте. Найти его в настоящем лабиринте, и от него двигаться дальше. Будем сверяться с двумя чертежами – исходным и зеркально отображенным, какой совпадет. Так потихоньку и выйдем. Поняла?
Кригга, может, и не очень поняла, но послушно кивнула.
– Ты должна вспомнить какой-нибудь приметный чертог, – подсказал Лутый. – Лучше – несколько.
Он уже успел повнимательнее рассмотреть змеек – на их головах были вырезаны десятки деталей, что наверняка отсылало к виду палат. Стрелы в зубах, кольца на хвостах и шее, кружевные вуали… Догадаться бы, что все это значило.
Кригга кивнула во второй раз.
– Зал, в котором я впервые встретила Сармата, в день свадьбы. – Она устроилась на полу, поджав ноги. Лицо выглядело задумчивым и серьезным. – Его вход напоминал голову дракона – из медового сердолика и турмалина, кроваво-красного.
– Замечательно. – Лутый наклонился к ней. – Ты бы смогла выйти к нему снова?
Сама Кригга рассказывала ему, что драконьи жены учились понимать Матерь-гору. По ее словам, сплетение коридоров хорошо разбирала покойная гуратская княжна, Малика Горбовна. Вытягивала, точно ниточку, дорогу к нужной палате, – если ей уже доводилось там бывать. Матерь-гора никогда бы не открыла путь к выходу, но порой исполняла просьбы попроще.
– Думаю, да.
Лутый попросил ее вспомнить еще что-нибудь. Кригга рассказала о базальтовом чертоге без крыши, сквозь который в Матерь-гору попадал дракон. Она перебрала еще несколько палат, которые ей особенно запомнились, но призналась, что понятия не имеет, как можно изобразить их исключительность.
– Понять это – самое сложное. – Лутый пожал плечами. – Итак. Сейчас мы будем искать подходящую змейку. Наша задача – узнать в ней один из залов, которые ты описала, или эту зеркальную комнату. Ясно?
Хотя Лутый уже подозревал, что и зеркальную комнату, и Котловину на карте спрятали лучше прочего, поскольку те находились ниже яруса с палатами.
Кригга поежилась.
– Я могу не догадаться.
– Придется поднапрячься, – вздохнул Лутый. – Ты хотя бы цвета сопоставляй.
Он бравировал, хотя у самого чуть волосы не шевелились от ужаса. Слишком непонятные символы. Слишком много чертогов. Слишком мало времени.
Если бы он чуть раньше попал в Матерь-гору и раньше поймал Бранку на крючок, она бы вывела его к карте еще пару месяцев назад. Возможно, тогда бы они успели: им нужно изучить четыре стены, потолок и пол. Чудовищно.
Лутый боялся, что сюда наведается Бранка, – она сообщила, что уходит помогать Эльме. Но вдруг она завершит дела и придет его искать, заподозрив неладное? Или наступит майское полнолуние и вернется Сармат-змей, а Рацлава даже не сумеет их предупредить?
Тревог у Лутого было больше, чем чешуйчатых тварей на карте, однако он хлопнул в ладоши, подбадривая Криггу.
– За работу!
Помимо тканей, Кригга принесла еды, чтобы им не пришлось лишний раз покидать комнату; Лутый помог ей донести кувшины с водой и приволок из палат несколько стульев, чтобы, взобравшись один на другой, разглядывать потолок.
Они принялись осматривать карту с разных сторон. Искали до тех пор, пока глаза не начинали гореть от натуги, а пальцы, следящие за узором, не переставали чувствовать чешуйчатую резь.
Лутый не знал, когда заканчивался один день и начинался следующий. Спали они с Криггой, распластавшись на полу в комнате-карте, и возвращались в чертоги только для того, чтобы обновить запасы, умыться и найти свежую одежду.
Приходилось тяжело. Лутый дни напролет рассматривал змей, думал о змеях, и даже снился ему шипящий, перекатывающийся гадючий клубок. Он понимал, что Кригге было не лучше, – поэтому пленные старались подбадривать друг друга и побольше беседовать.
Но в основном говорилось только о поисках.
– Как думаешь, – спрашивала Кригга, рассматривая угол, – чем они обозначили выход?
И между змейками хватало символов: точек, загогулин, мечей. Лутый отшутился, что он бы вырезал большие двери, обвитые цветами и плющом, но на деле решил, что будет последовательным. Сначала – отыскать зал-зацепку, затем – все остальное.
Иначе они захлебнутся, запутавшись в богатстве орнамента.
Когда становилось невмоготу, Лутый закипал и едва не срывался – вдруг они не разгадают обозначения? Вдруг уже пропустили все нужное? Но Кригга оставалась неизменно терпелива. Хоть встревожена и напряжена, однако она ни на что не жаловалась и никогда не выходила из себя.
В мае – вот-вот – ей исполнялось семнадцать лет. Кригга была понимающей и простой, старательной и славной. Она смотрелась чуть ли не солнышком – в платьях бежево-соломенных оттенков, с пушистыми пшеничными волосами; ее черты были грубы, она часто сутулилась и в последнее время много хмурилась. Но Лутый, привыкший собирать детали в единое целое, считал ее донельзя приятной – они быстро подружились. Несмотря на то, что поначалу Кригга отнеслась к нему настороженно – Лутый считал, что так было правильно. Раб из шахт, пусть даже знакомый Рацлавы – мало ли какой одичавший безумец мог оказаться на его месте?
Кригга редко рассказывала о Сармате – покрывалась легким румянцем и отводила глаза. Зато пару раз спрашивала о Бранке – какова она из себя, нравится ли она Лутому? Последний вопрос сочился теплом: Лутый ощутил себя человеком, коварно и бессердечно играющим с чувствами девицы. По сути, так оно и было, но рядом с Криггой Лутому становилось стыдно.
Потом отлегало, стоило вспомнить разговоры с Рацлавой. Лутый хитрил не для того, чтобы польстить своему самолюбию или унизить Бранку, – он хотел выжить. Ученица камнереза была инструментом, который мог бы им помочь, а Рацлава знала, как следовало относиться к инструментам. Даже живым.
Не привязываться. Не стыдиться. Идти к цели.
Звучало гадко, но что Лутому оставалось делать? Пухнуть от голода в рудных норах?
Поэтому Лутый менял тему – и продолжал исследовать пол.
…Он нашел эту змейку, перебираясь на четвереньках от стены к стене. Даже не сразу понял, почему зацепился за нее взглядом: голова змейки была изумрудно-золоченая, а Кригга не рассказывала про изумрудные палаты.
Эту змею отличало лишь то, что она была лишена пласта кожи и верхней части черепа: проглядывала умело вырезанная нижняя челюсть. Лутый смотрел на находку, и догадка виляла у горла – еще чуть-чуть, и ухватит пальцами.
– Кригга, – позвал он, – смотри.
Она выглянула из-за его плеча.
– Видишь?
– Что это? – полюбопытствовала она, но в голосе сквозило разочарование. – Я думала, ты нашел чертог, к которому я могу вывести…
– Я нашел его дружочка, – выдохнул Лутый.
И с наслаждением размял затекшие плечи.
– Змея со срезанной головой, – пояснил он медленно и ласково, точно ребенку. – Палата без крыши.
Лутый чуть не поморщился от удовольствия: разгадал первый символ.
– Изумрудный зал-чаша – похоже, один из многих входов и выходов для дракона.
Кригга опустилась рядом.
– Ты молодец, – робко сказала она и похлопала его по спине. – Но я не уверена, что Матерь-гора откроет мне дорогу к палате, которую я никогда не видела. Если только случайно, а мы не можем рассчитывать на случайности…
– Не можем, – согласился Лутый и повернулся к ней. – Но теперь мы хотя бы знаем, что именно ищем. Такую же змейку, только базальтовую, – уже попроще, верно? Можем не разглядывать каждую, только выбирать серый цвет.
Кригга слабо улыбнулась.
– Да. – И устало вздохнула: – Продолжаем?
Лутый похрустел пальцами.
– Конечно.
Воронья ворожея VII
Когда Совьон приехала в Бычью Падь, был разгар мая.
К городским, окованным железом воротам стекался люд. Совьон решила, что они – беженцы из земель, разоренных войной; с трудом держась в седле, она возвышалась над суматошной толпой, желавшей укрыться за высокими стенами. Пахари и ремесленники, обнищавшие купцы и бродяги, воры и калеки. Согбенные старики и чумазые дети. Суетливые женщины и говорливые мужчины из тех, кого не забрали на войну, – клубок клокотал голосами, прокатывался гулом и норовил просочиться мимо стражников.