Хортим глубоко вздохнул, надеясь, что лицо не перекосилось. И заговорил:
– Бодибор Сольявич рассудителен и осторожен. Но это не помешало ему научить своих сыновей идти в битву бесстрашно, как и подобает княжичам, и самому взять в руки боевой молот, когда наступили страшные времена. Мой отец был взбалмошен и горд, но и он хотел, чтобы на этот свет пришли его внуки и правнуки. Чтобы новые Горбовичи вырастали из праха старых и по-прежнему правили Гурат-градом. Это не помешало ему изгнать меня, последнего из его живых сыновей, когда я посмел бросить тень на его имя. Он предпочел отказаться от меня, но не позволить ни единой живой душе усомниться в храбрости Горбовичей. И я начал войну, чтобы отомстить за семью и Гурат-град, – думаю, сейчас даже мой отец не счел бы меня трусом.
Помедлив, он спросил спокойно, переводя взгляд на Микулу Витовича:
– А чему ты учишь своего сына? Беречь свою шкуру? Отсиживаться, пока другие сражаются?
В темных глазах Микулы всколыхнулось негодование. Он уперся ладонью в стол, намереваясь подняться, – отец велел ему остыть.
– Хортим Горбович… – возмутился Люташ Витович.
Но тот только качнул головой.
– Я знаю, что ты умен, – сказал Хортим, – как и знаю, что твой город велик. Сидя на твоем пиру, я даже подумал, что твоя предприимчивость – достойная плата за мир и покой. Можно сказать, что я понимаю тебя, пусть и не принимаю то, как ты действуешь. И я догадываюсь, что ты далеко не трус, хотя хочешь им казаться. Довольно, я не стану говорить с тобой языком долга. Возможно, тебя больше убедит язык выгоды.
Он постучал по столешнице костлявыми пальцами.
– Я попробую объяснить тебе, почему выступить на стороне Хьялмы окажется для Старояра лучшим исходом.
Люташ Витович взглянул иначе, внимательно и насмешливо-алчно, и сложил руки на животе.
– Ну попробуй.
И Хортим объяснял.
Он повторил слова Хьялмы о том, что сражаться с его братьями всегда было непростым делом. Но Хьялма уже одолел их однажды – кто, если не он, сделает это снова? Со Старояром или без, Хьялма достаточно умен, чтобы найти выход, – Люташ Витович просчитается, если подумает другое.
Он говорил о той свободе, которую обретут княжества со смертью Сармата-змея. Ни податей. Ни беспокойства – а взбалмошный сосед рядом всегда внушает страх. Неужели Люташ Витович не нашел бы лучшего применения тому золоту, которым задабривал дракона? И неужели староярский князь сможет поручиться, что благоволение Сармата будет вечным? Простит ли он себе, если дракон, разозленный его нынешней неторопливостью, потребует сокровище пожеланнее – скажем, княжескую дочь?
– А сможешь ли ты поручиться, – произнес Люташ, – что твой наставник не окажется хуже брата? Чего захочет себе могущественное существо, одолевшее самого Сармата-змея?
Хортима покоробило, что Хьялму считали не человеком, а существом.
– Ничего, – ответил он пылко. – Хьялма жаждет мести. Ему не нужны ни богатства, ни слава.
– Чем же он займется, когда отправит братьев в небытие?
– Пойдет на север, – заявил Хортим. – Доживать свой век. Он сам так сказал, и еще никому не приходилось сомневаться в словах Хьялмы – по крайней мере, его обещания стоят дороже обещаний Сармата-змея. Его вернула новость о пробуждении братьев. Хотел бы захватить княжества – воротился бы намного раньше.
Рот Люташа растянулся в мягкую неровную усмешку.
– Хортим Горбович! Я верю во все, что говорят о твоем наставнике. Он мудр и велик. А еще он властолюбив, не так ли? Он прожил на севере тысячу лет и, должно быть, забыл, какова власть на вкус. Сможет ли старый бойцовский пес остановиться, если вновь попробует крови?
Хортим оторопел.
Он не сумел ловко парировать выпад, потому что обнаружил: он и сам не знал ответа. Но ему нельзя было поддаваться, как нельзя было выказывать слабость или сомнение. Поэтому он расправил плечи и произнес сипло, почти шепотом, – всегда начинал говорить так тихо, когда волновался:
– Много лет назад Хьялма добровольно ушел жить отшельником. Не потому, что разлюбил власть, нет. Пустота в нем заглушила жажду могущества. Он тяжело болен и одинок. Он за многое себя винит, и единственное дело, которое он желает завершить, – уничтожить тех, кто причинил его семье столько страданий. – Хортим прочистил горло. – Подумай сам, Люташ Витович. Хьялма вынужден вернуться туда, где погибли младшие из его братьев, где заживо сгорели его жена и сын, где он проклял свою мать на вечные муки. Княжество, которым он так дорожил, стерто с лица земли. Все, что было ему дорого, – лишь отзвук легенд. Предположи, насколько ему невыносимо находиться среди нас.
Люташ Витович хмыкнул:
– Допустим.
Хортим продолжал. Мысль наскакивала на мысль, фраза – на фразу. У него разболелась голова, лихорадочно запылали щеки, а он все увещевал и увещевал, убеждал и убеждал.
Князь прервал его осторожным покашливанием; позвал слуг, повелел им принести выпить – он слышал, как изменился голос Хортима. Будто камни перемалывались в пересохшем горле.
– Это все хорошо, – ласково подытожил Люташ Витович, точно успокаивая разбушевавшееся дитя. – Очень, очень хорошо.
По его тону Хортим понял, что близок к провалу.
Не убедил. Не прельстил. Не сказал того, что сам Люташ не обдумал бы заранее.
Хортим перевел затравленный взгляд на княжича Микулу – лицо у того стало усталое и скучающее. Посмотрел на Фасольда, насупленного и невозмутимого, словно скала.
– Чего ты хочешь? – спросил он прямо и жадно. – У всего есть цена, и у твоей помощи тоже.
– Помилуй. – Люташ зацокал языком. – Мой мальчик, разве мы на торгах?
Похоже на то.
Слуги расставили четыре чаши, наполнили их вином из кувшина и покорно выскользнули из покоев.
– Я посылал своих людей на пепелище Гурат-града, – отвлекся Люташ, салютуя чашей. – Правда, «пепелище» – не то слово. Увы, драконий огонь погубил многое – людей, сады, деревянные дома. Но он не смог одолеть каменные хоромины, скульптуры и дороги… Только изуродовал. – Князь отпил и причмокнул, наслаждаясь вкусом. – О да. Уверен, у Гурат-града есть будущее. Великое будущее. Города, подобные ему, возрождаются, как южные птицы-пламень. Поднять его будет непросто, но разве это того не стоит? Хотя бы ради остального гуратского княжества, можно сказать, что обезглавленного… Бедные земли, потерянные жители… Каждый хочет урвать кусочек.
Хортиму показалось, что он недопонял. Что князь действительно без задней мысли сменил тему, а затем едва не вгрызся в его хитрые, довольные, обманчиво-простодушные глаза.
Гурат-град. То, о чем всегда грезили староярские правители.
Сладкий плод, недосягаемая высота. Единственная плата, интересовавшая Люташа Витовича.
Хортим хотел вскочить на ноги, отшвырнуть стул и разразиться отборной бранью. Но его сковал ужас – что Люташу его дозволение? Кому он сдался, отпрыск мертвого рода? Разве он сможет защитить свое наследство от посягательств? Однако Хортим вынудил себя сдержаться. Он принялся думать, сжимая чашу до побелевших костяшек пальцев, – мысли завертелись, и каждая из них увлекала за собой другую.
Люташ Витович хотел Гурат-град и его владения. Он не бросился на подмогу Сармату-змею, потому что знал: этого он не получит. Сармат всегда был дружен с тукерами, а ханы мечтали вернуть город себе.
Значит, своевольно Гурат-град не захватят. Люташ Витович не решится действовать за спиной у Сармата, и служба Хьялме – единственное, что помогло бы ему заполучить желаемое.
Острый крючок, на который бы удалось поймать староярца, вот только…
– Нет, – чуть не смеясь от гнева, прошипел Хортим. Черные глаза его стали бездонными и страшными. – Даже не думай, князь. Даже не надейся. Я тебе Гурат-град не отдам.
Он откинулся на спинку стула.
– А вот твоим внукам – возможно.
Осознание пришло довольно быстро.
Фасольд крякнул, вытирая смоченный в вине ус.
К лицу княжича Микулы прилила багровая краска. Лязгнув зубами, он высек:
– Отец…
Но тот махнул рукой, и Микула не решился продолжить.
– Это сватовство? – уточнил князь.
– Предположим, что так.
Люташ Витович прикрыл глаза, как кот, нализавшийся сметаны, – казалось, что был польщен, но на деле просчитывал ходы, мелькая сквозь ресницы жалящим зрачком.
– Ты даже не спросил, есть ли у моей дочери жених, – пожурил он беззлобно.
Хортим верил, что это не его забота.
– Итак? – спросил сухо.
Пальцы Люташа Витовича весело тарабанили по столешнице.
– О мой мальчик, – погрозил он, улыбаясь. – Так дела не делаются. Нам с тобой еще многое нужно обсудить.
– Идет война. Гибнут люди. Не к чему затягивать. – Хортим вскинул тонкий горбатый нос, словно клюв возвел. – Я женюсь на твоей дочери, и твои внуки займут гуратский престол, а потом отдадут его твоим правнукам. Но перед этим ты поможешь нам одолеть Сармата-змея. Разве тебе не по нраву такой расклад?
– По нраву, – осторожно признал Люташ. Микула ошалело смотрел то на отца, то на Хортима. – Однако это еще не все. Нам придется решить… некоторые сопутствующие вопросы…
Хортим кивнул:
– Решим.
Яхонты в косах V
Под ресницами млело сливовое и солнечно-желтое. Чароит и топаз. Аметист и янтарь. Кригга не хотела открывать глаза нараспашку, наслаждаясь этой игрой – переливом самоцветов, отражающих свечное пламя.
В полудреме она слышала, как Сармат, отсевший с постели на низкий, обитый тканью табурет, перебирал струны на тукерской домбре. Тихо, чтобы ее не тревожить. Мягко и не слишком искусно – Рацлава, наверное, пришла бы в ужас, если бы услышала. Но боги обделили Криггу музыкальным слухом – прежде чем она заснула, Сармат пошутил, что и его тоже. Она осознавала, что Сармат играл не мастерски, но ей нравился ленивый, дребезжащий, тягучий звук, оттеняющий ее дрему.
Когда она, растерев веки, выбралась из-под тонких одеял, то потянулась. Кригга уже и наготы стеснялась не так, как раньше, – тело она прикрывала не спешно и судорожно, а спокойно. Закуталась в покрывало, села на кровати.