часы Славика показали, что шли они третий час. Рюкзаки за спиной стали тяжелее, ноги не желали двигаться дальше.
Смоль в очередной раз проверила лямки, пальцами оттянула их от ноющих плеч с громким выдохом. Вечером будет сеточка кровоподтеков и натертая кожа, не иначе. Изнуренная, она почти убедила себя, что никакие снимки ей не нужны и пора просить ребят возвращаться. Не обязательно в работе упоминать болотных ведьм, рассказывать о страшном месте, в котором они обрели свой покой. Жаль, какая хорошая была бы работа…
Первым сдался Павел – просто замер на середине широкого островка. Постоял, презрительным взглядом огибая бескрайнюю и унылую водную гладь впереди, а затем сел прямо на землю. Принялся расшнуровывать хлюпающий на каждом шагу ботинок. Елизаров прошел еще несколько шагов вперед, но, не услышав за спиной пыхтения, обернулся и вернулся к товарищам. Как раз к моменту, когда Одоевский снял ботинок и стянул мокрый носок, выкручивая на землю.
– Не могу, все. Давайте пожрем?
С ботинка скатилась осиротевшая пиявка, не успевшая добраться до кожи. Славик невозмутимо поставил на нее ногу, послышалось тоскливое «хрусь».
– Тебе, Одоевский, лишь бы пожрать. А как же дух приключений, не чуешь?
– Я тут другое чую, менее привлекательное. – Павел мрачно втянул трепещущими ноздрями воздух и раздраженно скривился, для вида помахивая ладонью у собственного носа. Сбросил с плеч лямки рюкзака, и тот бесшумно упал на мягкую сырую землю. Все присели на корточки.
На мох постелили старый, проеденный мышами плед, который утром нашли в сарае у дома. Катя со стоном стянула с плеч тяжелый рюкзак, поставила на край ткани и опустилась рядом. Болела спина, дрожали сведенные в напряжении ноги. Им нужно было пройти несколько километров – всего ничего. Но каждый метр они преодолевали с боем, природа вскидывалась и бунтовала, здесь живым было не место.
– Это всего лишь сероводород. Мне кажется, тот мальчик не имеет ни малейшего представления о курганах. – Катя потянулась к рюкзаку, достала припасенные консервы и воду. Все задумчиво последовали ее примеру. Никому не хотелось верить, что такую дорогу они прошли напрасно.
Тонкая ткань пледа отсырела почти в ту же секунду, как коснулась влажной земли. К долгому пикнику это совершенно не располагало – еще немного, и мокрыми станут штаны неудавшихся путешественников.
Елизаров свел широкие брови к переносице, нахмурился. Впереди – гладь вод и небольшие островки, на курганы ни малейшего намека. Куда им идти дальше? Решиться на пятый километр вглубь болот? Они не вернутся к дому засветло, а ночевать на сырой земле без подготовки было равносильно смерти. Когда Слава был готов признать собственное поражение, жующий мясо из консервов Павел заговорил:
– А вон там не наши холмики?
Внимательно рассматривающие пустошь впереди, Смоль и Елизаров обернулись, недоверчиво прищурились. Пятнадцать минут назад они проходили узкую косу суши – там, будто издеваясь над студентами и усложняя им путь, влажная почва взрастила на себе юродивые невысокие деревья и широкий, почти непролазный бурьян багульника. Им казалось, что клочок земли там всего ничего, уже через десять минут ребята снова ступили на безжизненные почвы, не озаботившись осмотром островка.
Коса оказалась куда длиннее, к западу она расширялась, деревья на ней упрочнялись, начали расти неожиданно ввысь. Что отвело их глаза от этого места?
Там, где коса превратилась в широкий остров, вырывающий клок болота зеленым росчерком, они увидели первый холм, зловещим пятном выбивающийся над общими просторами. На нем не росло ничего, не было даже привычного мха. Бурая земля, возвышающаяся на метр, может, немного больше.
Славик расхохотался – громогласно, победно. Вскочил, задевая сидящих рядом ребят. С рук Одоевского вылетела банка из-под консервов, и он с молчаливым возмущением пнул ее остатки в воду. Из-под воды совсем рядом с тонущим мясом всплыл огромный пузырь воздуха, угрюмо булькнул. Павел молниеносно ретировался за Славика, приложившего козырьком руку ко лбу, чтобы лучше разглядеть курган.
– Вот где спрятался, сукин сын. Почти проморгали. Поели? Нет? А пофиг, поднимаемся. – Он вырвал из рук полноватого сокурсника другие консервы, к которым тот рассеянно примеривался, швырнул обратно в открытый рюкзак. Катерина почти успела подняться, когда широкие руки взяли ее под мышки и нетерпеливо дернули вверх, ставя на землю.
У Елизарова снова появился живой энтузиазм. Он едва не пританцовывал на месте, как щенок, которого не успели вовремя выгулять хозяева. Резкими, почти злыми рывками вбивал шест в место, куда хотел ступить. И если тот неожиданно проваливался – клял болото крепкими матами. Почти у цели. И как здорово, что цель эта оказалась на пути домой. Не вращай Павел головой, и они так глупо прошли бы мимо.
Курган встретил студентов холодом. Не сыростью болота и его прохладой, нет, настоящим холодом. Будто температура вокруг него падала на несколько градусов – приметив это, Смоль пару раз отходила и возвращалась обратно. Потирая руки, чтобы отогреть озябшие пальцы.
Под объективом он казался еще ужаснее – пробивал темным контрастом. Катя убедилась несколько раз, что кадры и ракурсы верно подобраны. Опустившись на корточки, сделала еще один снимок, в котором холм мрачно упирался в своды серого, затянутого тучами неба. По спине бегали мурашки, покрывая тело гусиной кожей. Павел терся рядом, подходить вплотную к насыпи он не решался, по нему было видно – суеверно трусил.
А вот Славик смело приблизился к самому краю, присел на корточки, громко хрустнув коленными суставами, закашлялся и сплюнул мокроту прямо на сырую землю.
– Бааа, прикол, тут даже чахлого кустика не растет. Чем-то посыпали, наверное?
– Не посыпали. – Смоль подошла ближе и наклонилась, взяла влажный комок, растирая между пальцами, принюхалась. – Земля как земля. Понять не могу.
Было в ней что-то странное. Это что-то трусливо скреблось, пытаясь забраться под ребра и согреться. Земля не пахла болотом, химикатами или йодом, если бы ее обработали солью. Она пахла гнилью, удушающим и давящим смрадом склепа. Катя тут же отошла, роясь чистой рукой в рюкзаке – где-то она видела влажные салфетки. Отмыться захотелось целиком.
– Может, трупный яд травит? Как они умудрялись хоронить их в курганах? У ведьм что, коллективный почин был? Или, может, их жгли?
– Софья сказала, что такую насыпь над всеми делали. Над каждой, которую клали лицом вниз. Чтоб не выбралась. – Она мельком оторвала сосредоточенный взгляд от рюкзака и вернула его к Славику. Тот обходил небольшой курган кругами и сосредоточенно морщил нос, о чем-то размышляя. Дойдя до замерших товарищей, усмехнулся, тыча пальцем в сторону Павла.
– Ты погляди, этот человек снова жрет. Закрой хлеборезку, Одоевский, присоединяйся к дискуссии.
Одоевский бросил на него хмурый голодный взгляд, но есть не перестал – перевесил портфель на живот и теперь методично вытаскивал из развязанного пакета маринованные баклажаны, заедая облюбованной говяжьей консервой. Из-за набитого рта они едва смогли разобрать слова:
– А что мне? Я слушаю.
– Обжора. Слушай, а если мы копнем? Земля вон какая рыхлая. Вернемся завтра с лопатами, какие фотки Катюха нам наделает.
Она слушала их краем уха, взгляд притягивали деревья в глубине островка – Смоль была абсолютно уверена, что видела там шевеление. Что-то мелкое и рыжее, она заметила блеск глаз-бусин. И это что-то подстегнуло любопытство. Какая живность обитала в болотистой местности? Кругом топь. Это явно была не птица. Неужели они были не правы, и коса расширялась до полноценного острова со своей экосистемой? Она уже представила снимок очаровательного лопоухого зайца за корягой, может, кого покрупнее? Катя сняла шлейку фотоаппарата с шеи и направилась к деревьям, за спиной разговор переходил на возмущенные ноты.
– Ты совсем поехал? Это ж незаконно, эксу… эксту…
– Эксгумация. Это ненормально, Славик, я на такое не пойду. И фотографировать не буду. Их нельзя трогать. Это же тела, понимаешь? После смерти они должны найти… Покой? Я отойду на пару минут. – Бросив напоследок взгляд на мальчишек, Смоль нырнула за первые деревья. Вслед неслись лишь их голоса:
– Я с тобой, погодь.
– Вот дурака кусок! Дама в кустики хочет отойти, а ты следом. Не насмотрелся у Гавриловой? Катюха направо, а мы налево. Облегчимся и пробежимся по острову, может, еще что найдем крутое.
Тяжелые ветки елей с шелестом захлопнули пространство за спиной, и Смоль погрузилась в сумрак. Низкие деревья оказались на удивление плотно стоящими – через невысокие кроны свет пробивался с тяжелым боем. Солнечные пятна плясали на зеленых полянках, окруженных хищной росянкой, то тут, то там игриво блестели зеленые листья кустиков голубики. Это место не выглядело враждебно настроенным к вторгшимся людям. Оно казалось безопасным.
Встретился еще один курган – и вновь он был лишен растений, лишь голая земля. Будто закапывали ведьму совсем недавно. И это поражало. На очередных снимках не было видно болота, но они оказались не менее мрачными и пугающими. Грязно-коричневая насыпь в центре кадра будто насильно тянула все внимание на себя, в тревоге сжимало грудную клетку.
Ветки слева зазывно зашуршали, мелкой рябью пошел стоящий недалеко кустарник. Катя зашагала в ту сторону, руки сжимали фотоаппарат, готовые в любой момент сделать кадр.
И вода заглушила все звуки.
Она не успела понять, как и что произошло. Просто в какой-то момент под ногой не оказалось земли, руки нелепо взмахнули, стараясь найти равновесие. Улетела куда-то в сторону драгоценная камера. Катя ушла под воду с головой. Резко, инстинктивно зажимая веки и задерживая дыхание. Холод пробил до костей, парализовал тело. Она почувствовала, как болезненно судорога вывернула левую икру, выбивая под закрытыми веками искры.
Утонет, она не сможет выкарабкаться. Смоль не могла понять, почему руки касались земли вокруг. Неужели яма может быть настолько узкой? Затопленный колодец, в котором она не сумеет развернуться. Обуянная животным страхом, Смоль распахнула глаза. И не увидела ничего – мутная вода не позволяла понять, где она находится, где дно, где верх. Но бочаг оказался шире. Резкий обрыв, у которого Катерина шагнула, разрастался широкой и глубокой ямой метра на два. Осталось лишь пересилить себя, забыть про сведенную ногу и попытаться найти верх.