Воздух. Перед глазами начали проплывать мушки, и Смоль поспешно выдохнула. С радостью следя за поднимающимися пузырьками воздуха, неловко заработала руками и здоровой ногой, поднимаясь вверх.
Катя была уверена, что почти достигла цели, когда ботинок за что-то зацепился, а костяшку лодыжки сильно царапнуло. Судорога тут же отпустила. Не отпускало лишь это нечто. Ей пришлось вновь вернуться вглубь, в темноту, в которой не разобрать ничего. Свернувшись клубком, она потянулась к ботинку, собираясь выдернуть ногу.
Остатки сил исчезли, растворились в беззвучном крике вместе с последними пузырями воздуха. Она умрет здесь. На нее смотрели ввалившиеся глазницы, ногу сжимала чужая рука. Темно-коричневая, иссохшая и морщинистая, она цеплялась ногтями за край ботинка и царапала лодыжку неестественно вывернутым мизинцем с длинным обломанным ногтем. Широко раскрытый рот с удивительно белым ровным рядом зубов, запавшие щеки, клочья коротко стриженных, вяло проплывающих мимо волос. Изо рта медленно, но неумолимо появились хелицеры[8], за ними, вытягивая толстое тело паука серебрянки, поползли остальные конечности. И держащая ногу тварь улыбнулась. Зубы громко щелкнули за широким брюхом. А затем медленно, неумолимо медленно коричневые обрывки губ начали растягиваться в улыбке.
Сердце ударило по ушным перепонкам, в судорожном всхлипе в легкие хлынула вода. И Смоль поняла, что тьма заволакивает ее. Последнее, что оцепеневшее от ужаса сознание успело отметить, – как что-то мощное и скользкое до хруста сжимало ребра.
Если Катя умерла, то почему с ней так жестоки боги? Грудную клетку раздирала на клочки боль. Боль пульсировала в висках, глотке, прыгала алыми пятнами под веками. Толчок, способный сломать ребра. За ним второй. И тело отозвалось само – оно зашлось в надсадном кашле, выплевывая воду, в носоглотке саднило.
Тело рывком повернули набок, ее вырвало. Выворачивало наизнанку и полоскало болотной жижей. Перед глазами стояло тело странного существа и рука на ноге. Если она выбралась, жадное нечто поднялось следом. И Смоль закричала, отбиваясь от алчных когтей, пытаясь проморгать ослепшие глаза. Горло драло от надсадного крика, сердце испуганной птицей выбивалось в ледяной воздух. А существо хватало, оставляя синяки, заламывало руки. И вместо шума воды в ушах, жрущего любые другие звуки, Катя услышала низкий мужской крик. Властный, суровый:
– Успокойся! Тише, я говорю, тише!
Она не могла, ей нужно было освободиться. Сбросить с себя тяжесть, прижимающую к земле. Тяжело дыша, Смоль содрогнулась, крик перешел в рыдания. Еще немножко, и ее снова вырвет на землю. Слова путались, она не была уверена, что их смысл можно донести вообще, но после того, как начала – прижимающие к траве руки отпустили.
– Там… там что-то есть, я видела, оно шевелилось. Как оно может шевелиться? Как человек может так выглядеть?
– Это просто тело. Они долго сохраняются в болоте. Ты просто увидела труп, хватит. – Смоль и не понимала, что собственные руки судорожно цеплялись за траву, оставляя борозды на земле. Грязь забивалась под ногти, мазала пальцы. А ее переворачивали на спину и рывком сажали – как безвольную куклу. Катя сморгнула слезы, зрение начало проясняться.
Рыдания было уже не забить внутрь, Смоль хватала губами воздух и не могла остановиться, тело трясло, наружу рвались истеричные хрипы. Она не могла взять себя в руки – впервые за долгое время Катерине не удавалось совладать с нахлынувшими эмоциями. Затравленный взгляд тянулся к спокойной воде бочага, как она могла его не увидеть? Спаситель с нажимом сжал ее подбородок мокрыми пальцами, заставил отвернуться. Перевести взгляд на себя.
Он сидел рядом на корточках. Слишком близко, нос к носу. Одна рука все еще держала ее подбородок, спокойно поглаживая большим пальцем, вторая упиралась локтем в колено. Наклонившись, он внимательно в нее вглядывался. Длинные тепло-каштановые волосы прилипли к его рукам и спине, оставляли влажные грязные дорожки на высоком, под самое горло, кремовом свитере. Из-под по-девичьи длинных ресниц на нее смотрели насмешливые ореховые глаза. Все его черты были на грани мужественности и женской тонкости, он снисходительно улыбался.
И Смоль укололо сожаление – захотелось, чтобы спокойствие мужчины передавалось воздушно-капельным путем, потому что ее продолжало методично колотить. Страх не отпускал, он выгрызал из нее огромные кровавые куски мяса. Пировал, прокручивая в голове страшную картинку: из обезображенного рта выбирается водный паук, челюсть захлопывается.
– Оно шевелилось, слышишь?! Это был не труп. Стоячая вода. Почему оно шевелилось?
Недовольно поджались губы, изгиб бровей стал выравниваться, когда они неумолимо поползли к переносице. Поглаживающая рука на подбородке исчезла, он тихо и проникновенно заговорил. Успокаивающе.
– Успокойся. Ты сильно испугалась, в таком состоянии и не такое покажется. Снимай. – Последнее слово прозвучало почти жестоким приказом. Мужчина выбросил руку вперед. Ловко, настолько быстро, что избитый животным страхом мозг не успел уловить этого движения. Смоль отшатнулась слишком поздно – едва не опрокинулась на спину, упираясь руками в землю по обе стороны от себя. Незнакомец уже тянул вниз расстегнутую ветровку. Куртка зажала локти, когда он потянулся к пуговицам темно-бордового кардигана.
– Нет… – В ответ лишь мягкий горловой смешок, последняя пуговица подло сдалась, обнажая бледный плоский живот и проступающие ребра. – Нет!
Взору незнакомца предстала голая грудь, тонкие полосы ребер, живот. Смоль не любила носить лифчики, небольшой аккуратной груди они были ни к чему. И сейчас ее предпочтения делали Катю предательски уязвимой. Отшатнувшись, она затравленно зашипела, упала на лопатки, вжимаясь хребтом в сырую землю. Руки не хотели выпутываться из липкой и мокрой ветровки, она неловко прикрыла края кардигана, пытаясь скрыть наготу.
Он без доли заинтересованности скользнул взглядом по представшей картине. Удивленно моргнул, вскинул вверх брови и расхохотался – снисходительно и грубо. Будто одна мысль о надругательстве его дико забавляла.
– Думаешь, я насильник? Тогда зачем откачивал, куда проще заниматься раздеванием бессознательного тела. Ты замерзнешь в этом. Снимай.
Она упрямо мотнула головой. На всплеске адреналина тело не понимало, что весенняя прохлада опасна. Наоборот, Смоль казалось, что она горела, плавилась в вареве из страха, унижения и злости на собственную неосмотрительность. Глядя на нее, он фыркнул, закатил глаза и поднялся с земли. Ее рваное дыхание начинало выравниваться, покусывая напоследок, удалялся страх, оставляя тревожную пустоту.
Катя не находила сил подняться, так и лежала, ощущая, как гадкий сучок впивался в позвонок где-то ниже лопатки. Смотрела на жалкие огрызки неба, которые виднелись через кроны деревьев, и заново училась дышать. Пока его тень не упала на лицо. Мужчина снова оказался слишком близко. И то, что она увидела периферией зрения, заставило резко повернуть лицо, распахивая губы в немом изумлении. Он был обнажен по пояс.
Высокий, поджарый, под неожиданно смуглой кожей проступали литые изгибы мышц, но качком он не казался. Это скорее была изящная красота, хищная и стройная. Незнакомец швырнул свой свитер ей на лицо, а сам развернулся и принялся убирать мокрые волосы в косу. Почувствовав взгляд, повернул голову и снова засмеялся.
– Ты смотришь так, что теперь мне нужно нервничать?
– А, прости… И спасибо. Я Катя. – Она покраснела до корней волос, но взгляд от широкой спины с ямочками на пояснице отвела нехотя. Собственная одежда сдиралась тяжело. Слишком увлеченная этим занятием, Смоль не заметила, как поменялся взгляд мужчины, усевшегося на траву рядом. Неспешно скользил по аккуратной груди, углублению пупка и мурашкам на светлой коже. О чем-то размышляя, он откинулся на вытянутые руки и сосредоточенно щурил глаза.
– Щек.
Его свитер был огромным, теплым и пах осенней листвой. Мерно выстукивая зубами трель, Смоль взялась за штаны. Уж лучше быть голой, чем в мокрой остывающей ткани. Как нельзя кстати вспомнилось, что она взяла не только теплые носки на смену, но и колготки. Надев одно на другое, будет не так зябко. Жаль, что о потере обуви Катя не подумала. Босиком идти будет слишком сложно. Бросив косой взгляд на коротко представившегося спасителя, она по-мужски протянула ему руку.
И мужчину это снова позабавило. Открыто улыбаясь, он слегка сжал ее пальцы, тряхнул пару раз и выпустил. А Смоль плюхнулась со спущенными штанами рядом, принялась развязывать одинокий ботинок. Второй оставался где-то в воде, и с ним она легко простилась. Это меньшая из возможных сегодняшних потерь.
– Ты местный? Ни разу тебя не видела.
– Можно сказать и так. Я живу недалеко.
– Соседняя деревня? – Катерина запнулась, поднимая на него голову. Говорил Щек нехотя, будто отмахиваясь от сыплющихся на него вопросов. А затем перешел в наступление.
– Ага, вроде того. Что ты здесь забыла, девочка Катя?
– Девочка? Посмотри на себя, у нас разница максимум в пять лет. Тогда ты мальчик? – Щек опасно сощурил лукавые глаза, прикусывая губу. Еще немного, и снова обидно рассмеется, она стушевалась и поспешно перевела тему: – Мы хотели посмотреть на курганы. Пишем научную работу по славянским мифам и нежити, тут местечко подходящее.
Стянув ботинок, Смоль сдавленно охнула и вскочила – фотоаппарат. Пропади он, и их старания окажутся напрасными. Сегодняшний риск был бы зря. В редкой траве камера нашлась быстро, но дрожащие от волнения пальцы не сразу нажали на кнопку. Какое-то время аппаратура обиженно думала, мигал значок включения. Через пару секунд она решила сжалиться над хозяйкой и показала последний сделанный снимок. Смазанное при падении пространство, косые кусты и непонятное нежно-коричневое пятно на большом сером валуне.
Катя старательно увеличила изображение, пытаясь понять, что это такое. Взгляд нашел валун, осмотрел – на нем было пусто.