– И решили пойти на болота? Без помощи местных? А что было бы, если бы эту нечисть встретили?
Щек оказался за спиной незаметно и совершенно не слышно. Пальцы на камере дрогнули, и Смоль снова едва ее не выронила. Сглотнула вязкую слюну с проклятым привкусом тины и попыталась выдавить из себя смех. Вышло жалко.
– Не выдумывай, ты тоже веришь в эти сказки? Колдовство еще ладно, может быть, но нечисть? Хорошо. Увидь я что-то эдакое, предпочла бы бежать. Погоди, с чего ты взял, что я не местная?
– Ты бы со мной так не говорила. Меня слишком хорошо там знают. – В его голосе Катя услышала неприкрытое самодовольство. Слишком знакомое в исполнении Бестужева. Она понимающе закивала.
– Что, к девчонкам через болота бегал?
Сзади послышался короткий смешок. Неожиданно его голос переменился – вновь стал холодным и задумчивым. Таким голосом мужчина приказывал ей успокоиться, отрезвлял. А Смоль почти поняла, что за смазанное пятно на камне, почти разобралась…
– Тебе пора, Катя, твои проводники волнуются, поторопись.
– Да ладно, они наверняка копаются около кургана, я скоро их догоню. А как ты пойдешь без… – Оборачиваясь, она удивленно подняла брови, осмотрелась по сторонам. Поляна была пуста. Закончила предложение Катя уже в полном одиночестве. – Без свитера.
Когда совсем рядом послышались испуганные окрики, она откликнулась. Задумчиво повесила камеру к себе на шею. Смоль поняла, что пригрелось на валуне. На сером камне свернулась широкими кольцами крупная змея. Шурша кустами и ругаясь, на поляну выкатились Одоевский и Елизаров. Увидев состояние подруги, Славик громко выругался. Быстро обошел груду мокрой одежды, швырнув свой рюкзак ошарашенному Павлу, и подставил подруге свою спину.
– Почки отморозишь. Давай, запрыгивай.
Глава 8
Монотонный сбор сон-травы вводил ее в бессознательное состояние – нагнуться, сорвать, сложить. Действие, поставленное на автомат умело манипулирующей старухой. В последние дни Софья невероятно оживилась – присутствие студентов в деревне позволило ей бессовестно обещать самые невероятные легенды и рассказы. Но за труд.
Один вид нежных фиолетовых цветков на толстой низкой ножке вызывал у Смоль дрему. Работала она прилежно – сорвать, сложить в букет, перевязать алой лентой и в корзину. Потому что таков был их уговор.
Старуха долго хромала к широкой поляне посреди леса, делала частые остановки и старательно терла натруженную, согнутую временем спину. Пока они не вышли к настоящему лугу, усыпанному цветущим прострелом. Катя опустила огромные корзины и разогнулась, принимая у бабки скрученный моток грязных алых лент.
«Ты, девка, дорогу обратно найдешь? Ну и хорошо. Корзины аккуратно при, не растеряй по дороге. Я вас, молодежь, знаю. Да смотри, чтоб сон-трава лепесток к лепестку лежала, не филонь. Я слово свое сдержу, до моровой избушки дорогу покажу, она как раз недалеко, за пригорком».
Старушка какое-то время постояла рядом, внимательно глядя на ее работу. А когда убедилась, что Смоль работала как положено, удовлетворенно причмокнула сморщенными тонкими губами и захромала в обратный путь.
Катя осталась одна, опустилась на поджатые ноги на землю. Скоро наступят майские дни, и, будто готовясь к ним, холодная дождливая погода переменилась – защебетали на каждой ветке птицы, ожили юркие и мерзкие насекомые, первые сумасшедшие бабочки расправили крылья. Некоторые порхали и сейчас, присаживались на нежные лепестки цветов и вновь взлетали, кружились в танце.
А она исправно рвала и вязала, складывала в лукошко, прикрывала небесно-голубой тряпицей. Мысли были далеко.
В тот день их возвращение с болот было героическим и изрядно затянувшимся. Холод кусал пальцы ног даже через теплые носки, перерывы становились все длиннее, а юмор Елизарова мрачнее. Когда он первый раз покачнулся, ругаясь через плотно стиснутые зубы, Смоль не выдержала – со спором и боем, но слезла со спины, пошла сзади. Ноги подгибались, ступали на что-то острое и колкое, носки отсырели сразу, а сумрак опускался на болото. Подгонял, заставлял делать ошибки, ребята падали на колени.
Вернулись за полночь, дорогу им освещала лишь луна. Уже на подходе к болотам услышали визгливый голос Гавриловой, зовущей Павла. И тогда Кате подумалось, что несносная девчонка все-таки любила Одоевского куда больше денег. Зареванная, с потекшей тушью и широким дрожащим ртом, в лунном свете она напоминала неказистую огромную жабу – зеленый спортивный костюм сочно дополнял образ. Надя ломанулась бы к ним по топи, но Бестужев схватил ее за руки.
Когда они выбрались, Смоль с отвращением отбросила шест, едва не упала. Подхватил Саша. Обдал хриплым горячим дыханием ухо и взял ее на руки. Злые колючие глаза блестели в темноте, делали его образ чужим. В противовес взгляду, он зарылся носом в мокрые, пропахшие тиной волосы и быстро зашагал к дому.
По дороге тихо переговаривался с Вячеславом, тот рассказывал о падении Смоль в бочаг, о кадрах и о предложении раскопать один из курганов и сделать по-настоящему зловещие фотографии. Бестужев не поддержал, молча слушал, лишь пальцы на коже Кати сжались сильнее, когда услышал о бочаге и исчезнувшем спасителе.
Опуская ее в бане, потянулся было к свитеру, но затем отдернул руки и широким шагом направился прочь, громко хлопнув дверью.
Смоль долго тряслась в парилке, пытаясь прогреть замерзшие кости. Каким же было ее удивление, когда вместо отложенного грязного свитера Щека на лавке в предбаннике она нашла собственную одежду. При этом ребята клялись, что мокрую они не забирали. Колготки и носки сиротливо ютились у скамейки, а свитера не было. На его месте, словно издевку, она нашла пару прелых осиновых листьев и сочла это очередной глупой шуткой Гавриловой.
Первое лукошко очень быстро заполнилось, Катя бережно накинула сверху тряпку и перевязала резинкой края – нести несколько корзин сразу, не растеряв содержимого, будет проще. Смоль потянулась ко второй, когда тело ее подвело. То, что ноги затекли, она не почувствовала сразу, онемение ударило по бедрам, когда Катя выпрямила ноги. Пытаясь подавить жалобный стон, принялась растирать кожу. Стало хуже, злые иглы кровожадно вцепились в мясо, и Смоль сдалась, плашмя упала на землю, смеясь в прижатые ко рту ладони. Это чувство оказалось невыносимо мучительным, его было вынести куда сложнее, чем ноющую боль от удара. Если закрыть глаза, точно покажется, что в ноги ядовитыми зубами вцепились маленькие монстры. И рвали, рвали, рвали.
Сладковатый запах растений пьянил, лучи солнца били прямо в глаза, в раскинутые по земле волосы ловко поползли муравьи. Позже, на подходе к избе, она наверняка пожалеет об этих минутах – застудит спину на холодной земле, начнет ощущать невидимые лапки клещей, шныряющих по одежде и коже.
Неожиданно тень заслонила солнце, и Смоль сокрушенно выдохнула:
– Я немножко отдохну и буду дальше работать, бабушка Софья, не обязательно сюда наведываться.
Тень превратилась в силуэт, нависающий сверху. Из-за долгого взгляда на солнце она никак не могла разобрать на контрасте. В легкие уже врывался знакомый запах листвы и дождя, по-девичьи длинная коса скользнула по скуле кончиком хвостика, заставляя потереть пострадавшее от щекотки место. Память признала его раньше, чем глаза смогли разглядеть:
– Щек.
Карие глаза встретились с насмешливыми светло-ореховыми. Здесь, на солнечной поляне, они казались почти желтыми. Как у кота, облюбовавшего их временное жилье. Как у волшебного дракона, стерегущего в горах сокровища.
Он сел не просто близко – ворвался в ее личное пространство, заставляя алеть щеки. Сильные руки уперлись по обе стороны от ее головы, бедро касалось вытянутой ноги, делая мурашки еще болезненнее. Онемение не отпускало. И это вызвало всплеск обреченного веселья, Катя засмеялась, прикрывая алеющее лицо ладонями и отворачивая голову.
Мужчина засмеялся тоже, бархатно, мягко. Этой мягкости в его голосе в прошлую встречу она не слышала.
– Такой реакции на свое присутствие я еще никогда не видел. Не очень приятно.
– Боже мой, прости. Дело не в тебе, у меня ноги сейчас отвалятся. – Щек забавно приподнял брови, заставляя пояснить. – Они замлели.
– Это тебя оправдывает. – Удовлетворенный ответом, он отстранился, а ей стало легче дышать. Смоль почти приподнялась, когда его рука обхватила лодыжку, аккуратно сняла кроссовку и принялась массировать кожу. – Сначала ты ныряешь в бочаги посреди болота, потом сидишь на цветочных полянах. Ты не перестаешь меня поражать многогранностью, девочка Катя.
Монстры немилосердно терзали ногу под его руками, Смоль глухо застонала и заерзала, упала обратно в траву. Зубы сжались на рукаве кофты, и она прикрыла глаза. Мужские пальцы массировали ступню, медленно поднимались выше. Его движения были уверенными и лишенными скованности, будто это в порядке вещей так врываться в чужое пространство и кроить его под себя. Самое страшное – она не была против. Ни когда едва теплые пальцы коснулись коленки, ни когда они поползли по бедру. Щек остановился за мгновение до того, как она напряглась. Будто кожей почуял установленную границу. Дразняще скользнул по наружной стороне бедра, потянулся ко второй ноге. Стало легче. По крайней мере, одна из двух могла сгибаться и не выбивала из нее жалобные стоны боли.
– Это все ради работы. В суровых реалиях я более приземленный человек, легко понять, чего от меня ожидать.
Пальцы на голени замерли, вывели задумчивый круг по штанам, и она, разжав зубы на ткани, виновато улыбнулась. Сложно понять нечеткий бубнеж с закрытым ртом, но он понял. И сейчас задумчиво осмысливал.
– Тогда тебе не стоит возвращаться в те реалии. Это слишком скучно. Как твоя работа связана с этими цветками? Удивительно, местные называют ее сон-травой и используют для лечения бессонниц, помутнения ума. Но не сумей высушить правильно, и красота превратится в яд. Стоит добавить пару цветков в питье, и хрупкий организм сдастся, остановится сердце.