— Налево, — подсказали сверху, — чай, печенье, пряники, вообще все, что пожелаешь! Просто попроси накрыть на стол — скатерка у меня расторопная.
При упоминании об угощении, Иван вдруг вспомнил, что еще не завтракал. И устремился в указанном направлении. За левой дверью обнаружились стол, пара кресел, уже своим видом манящих поудобнее в них развалиться, и окно во всю стену. Стол покрывала искусно вышитая скатерть. Больше ничего.
Иван занял одно из кресел и обратился к скатерти:
— Извините, мне бы…
— Только рыба! — раздался тоненький голосок.
— Как? И здесь тоже?! Но почему?
— Четверг. Не ясно что ли? Ну, чего уставился? Будешь чего, аль глазки строить станем?
— А что есть-то?
— Портвейн, плодово-ягодное, «Солнцедар», «Кавказ», «Акстаба»…
— Ну, нет! Этого мне не надо, — половину слов Иван не понял, но уточнять не рискнул. — А поесть что есть?
— Уха, карась жареный, гарнир рис. Компот еще есть. Из сухофруктов.
— Ну, ладно, давайте, — удрученно согласился юноша. Он уже потихоньку стал привыкать к четверговому рыбному меню.
Перед ним материализовался уже знакомый поднос с большой миской ухи и укоризненно смотрящим жареным глазом карасем на тарелке с рисом. Окончательно смирившись, Иван потянулся было за ложкой. И тут по столу кто-то стукнул кулаком:
— Что ты себе позволяешь?!
— А что это я себе позволяю? — недовольно пискнул голосок.
— Ты как гостей потчуешь?! — еще один удар кулаком.
— Батюшки, не признала, — испуганно затараторил тоненький голосок, — сейчас-сейчас, все будет. Одну минуточку. Чего изволите?
— Давай быстренько. Все, что нужно там, фирменное: посуду, самовар, все, что положено.
— Да не извольте беспокоиться, сейчас все будет, — голосок в один миг стал вежливым и подобострастно-медовым.
Рыбные блюда мгновенно исчезли. Вместо них появились друг за другом пузатый самовар, заварочный чайник, чашки на блюдцах тонкого фарфора и множество тарелочек, блюдец, пиалок, мисочек с пирогами, пряниками, печеньями, ватрушками, кексами, вареньями, медом — всего и не перечислить! Иван от такого обилия раскрыл в удивлении рот. Он уже и не чаял когда-нибудь отведать здесь что-либо, кроме рыбы.
— Угощайся! — пригласил голос из-за спины. — Я скоро вернусь.
Насытившись, Иван откинулся на спинку кресла:
— Спасибо!
— Спасибо на хлеб не намажешь! — недовольно пискнула скатерть, — на серебряный наел, понимаешь…
— Цыц! — оборвал уже знакомый голос. Иван обернулся и оцепенел. Он ожидал увидеть кого угодно, но хозяин превзошел все самые страшные опасения Ивана. К слову сказать, самым страшным для юноши сейчас казалось встретить отца, смотрящего на него с укором. В дверях стоял не отец. И не страшный злой волшебник, каким пугают маленьких детей, а повзрослевшим подробно разъясняют, почему именно стоит бояться. Это был вообще не человек!
Больше всего хозяин напоминал ящерицу ростом с сажень, вставшую на задние лапы, обувшуюся в тапочки с кроличьими ушками и накинувшую для приличия пушистый домашний халат.
— Добро пожаловать! — сказала ящерица и стрельнула раздвоенным языком, — извини, никак не отделаюсь от этой дурной привычки.
— З-д-р-ав-ствуй-те! — выдавил Иван.
— Я тебя напугал? Прости еще раз. Ко мне очень давно никто не заходил. Так будет лучше? — он пробормотал что-то себе под нос и щелкнул пальцами. На мгновение его очертания расплылись — и вот перед Иваном стоит молодой человек в тех же кроличьих тапочках и халате. Юноша моргнул.
— Ото-мри! — хозяин хлопнул в ладоши. Иван потряс головой, приходя в себя.
— Мне почудилось… — начал было он, — да нет, не может быть!
— Увы, может, — печально кивнул преобразившийся ящер. — Если хочешь, я могу некоторое время оставаться в привычном для тебя облике. Но это требует концентрации. Поэтому к серьезной беседе мы перейдем, когда ты привыкнешь воспринимать меня таким, какой я есть. Теперь давай знакомиться, — он плюхнулся в кресло напротив, — как тебя зовут?
— Иван.
— Просто Иван и все?
— Просто Иван. А как надо?
— Ну, не знаю… Иван-царевич, например, или Иван-дурак. На худой конец, Иван — чей-нибудь сын. Ладно, Иван так Иван. А я Горыныч.
— Просто Горыныч? — на сей раз удивился Иван, — но ведь это не имя. Это так по батюшке обычно величают.
— По батюшке и есть. Не успел батюшка мне имени дать. Бежать ему пришлось…
— Выходит, ты сирота?
— Выходит, — печально вздохнул Горыныч.
— И давно ты здесь?
— С самого рождения, — пожал плечами хозяин.
— И всегда здесь четверг?
— Так вот ты о чем! Я уже давно привык к этому. И ты скоро привыкнешь.
— Я не хочу привыкать!
— Придется. Тут по-другому не бывает. Если только… сколько дней ты уже здесь? — встрепенулся Горыныч.
— Четыре или пять, — неуверенно ответил Иван, — я уже сбился.
— Бумагу, перо и чернила! — приказал хозяин.
Требуемое мгновенно возникло перед юношей.
— Записывай! — велел Горыныч, — записывай все, что помнишь! Максимум подробностей!
Иван не посмел ослушаться.
Глава 16
— Добренькое утречко, Иван! — Сокол потряс его за плечо.
— И тебе, Сокол. Какой сегодня день?
— Четверг, — ни капли не сомневаясь, ответил приглядывающий, — завтра пятница, а послезавтра мы пойдем в город! Поторопись, а то все самые общественно полезные дела расхватают! Все, я побежал. Куда идти, знаешь?
Иван кивнул. Его не оставляло стойкое ощущение, что все это уже было. И не раз. И еще он смутно помнил, что засыпал не здесь. Но где? То ли на холме возле пентаграммы, высеченной в камне, то ли в своей постели, то ли в каком-то неизвестном доме, сидя за столом, заваленным исписанными листами бумаги. Им же исписанными. Что же он записывал? Обязательно нужно вспомнить. Обязательно! Ладно, по дороге подумаем. Нужно торопиться в общественную приемную — там еще забор не крашен. Забор… Четверг… А что было вчера? Он ведь и вчера красил забор! Выходит, вчера тоже был четверг!
И тут он вспомнил. Вспомнил вчера и позавчера, и поза-позавчера. Ивана похолодел. Все снова повторялось. Но он еще помнил! Скорее в особняк! Там Горыныч, он обещал сегодня все объяснить. Вчера этот странный человек — человек ли? — объяснил, как пройти в его особняк, минуя центральную площадь. Ведь на площади обязательно будет приглядывающий Сокол. И тогда Ивану вновь придется белить забор! А ему, Ивану, по словам Горыныча, необходимо максимально исключить себя из жизни Общества. Иначе Общество поглотит его. Этого ни в коем случае допускать нельзя! Почему, Иван пока еще не понимал, но был абсолютно уверен.
Следуя полученным накануне инструкциям, юноша миновал ближайшую калитку и двинулся вдоль огородов, раскинувшихся за околицей. Здесь кипела работа. Люди собирали овощи и фрукты, окучивали картошку, пропалывали грядки. Никто не сидел без дела. Один только Иван, стараясь не привлекать внимания, крался от куста до деревца, туда, где никто никогда не сеял и не пахал. Туда, где за невысоким штакетником раскинулся большой парк. В штакетнике тоже была калитка. Если б Горыныч не объяснил, как ее обнаружить, Иван наверняка прошел бы мимо. За калиткой начиналась давно нехоженая тропка. Она пропетляла по парку и вывела Ивана прямо к задней двери особняка.
Эта дверь ничем от подобных ей не отличалась. Обшарпанная, скрипучая, с самой обыкновенной ручкой. И не запертая. Как и обещал Горыныч. Иван вежливо постучал и, не дожидаясь приглашения, вошел. И замер на пороге. Он очутился в том же просторном помещении, что и накануне. Хотя в прошлый раз он входил не через черный ход, а в парадную дверь. На всякий случай юноша обернулся. И не обнаружил за спиной двери, в которую только что стучал. В недоумении он осматривался: те же двери по бокам, те же зеленоватые статуи, те же гобелены на стенах, та же лестница уходит наверх. И по лестнице спускается улыбающийся… ящер в домашнем халате и тапочках-кроликах! Прежде Иван никогда не задумывался, как может улыбаться ящерица или змея. Но вот на тебе — улыбается ведь! Во все тридцать два — или сколько там у него зубов? Явно больше! И все острые и ослепительно белые. Однако не смотря на зубастость, улыбка явно была радостная.
— Здравствуй, Иван! — приветствовал ящер, — ты меня помнишь?
— Смутно.
— Правильно. Это ведь было сегодня.
— Вчера, — поправил юноша.
— А какой день был вчера?
— Четверг.
— А сегодня у нас что?
— Четверг.
— Здесь всегда четверг. Значит, всегда сегодня.
— Всегда? — ужаснулся Иван.
— Во всяком случае последние лет пятьдесят. Примерно.
— Сколько ж тогда тебе?!
— По человеческим меркам лет шестьдесят пять. Может, семьдесят.
— Ого! А по вашим?
— Я мужчина в самом расцвете сил, больше я тебе ничего не могу сказать.
— А в каком возрасте бывает расцвет сил? — осторожно поинтересовался юноша.
— В любом! Во всяком случае, у меня. Я о себе знаю гораздо меньше, чем об окружающих. Но сейчас речь не обо мне — о тебе. Как у тебя с памятью?
— По утрам трудно вспомнить. И постоянное ощущение, что это уже было.
— Дежавю.
— Наверное. Я, правда, не знаю, что это такое, дежавю.
— То самое ощущение. Сегодня было сложнее вспомнить или проще?
— Кажется, проще. Странно даже. В прошлые разы вспоминать было очень трудно…
— Я пока твои воспоминания на свой жесткий диск поместил. Так тебе хоть чуточку легче будет. По-хорошему, надо тебе собственный жесткий диск создать. Но это дело не одного дня. Успеть бы сегодня твою карту памяти сделать. Большое подспорье для вспоминания, сам проверял.
Иван разинул рот. Столько непонятных слов за раз он еще никогда в жизни не слышал. Горыныч понимающе кивнул:
— В процессе объясню. У нас мало времени. Нужно успеть до перезагрузки, а то придется начинать все сначала. Идем! — он развернулся и бодро зашагал вверх по лестнице.