Нет. Лу. Я больше не мог отрицать, что это имя ей подходит. Мужское. Резкое. Сильное. Нелепое.
Я поймал и предостерегающе сжал ее руку, чувствуя, как пылают щеки.
– Мы пошлем людей допросить твоих врагов, но прежде нам нужно знать все, что случилось той ночью. – Против воли я помолчал немного, не обращая внимания на яростный шепот братьев. – Пожалуйста.
На ее лице расплылась поистине пугающая улыбка.
Запретный лазарет
К тому времени, как дражайший супруг сопроводил меня обратно к нам в комнату, мой язык уже устал от разговоров. Я выдала им сокращенную версию произошедшего – о том, как мы с Коко подслушали разговор Трамбле и мадам Лабелль, как задумали обокрасть его той ночью. Как мы украли его имущество из хранилища, но Бас – утаить его имя я не потрудилась, равно как этот кретин не потрудился утаить мое, – прикарманил все, когда прибыли шассеры. Как Андре с Грю набросились на меня в том переулке. Как они меня чуть не прикончили.
Этот пункт я особенно подчеркнула.
Кольцо Анжелики я упоминать, конечно, не стала. И желание мадам Лабелль его заполучить тоже. И незаконную торговлю Трамбле. И вообще все, что только могло еще больше связать меня с ведьмами. Я и так ходила по самому краю, и лишних причин отправить меня на костер шассерам давать не стоило.
Я знала: мадам Лабелль с Трамбле тоже не станут упоминать кольцо, чтобы не рисковать. И надеялась, что Андре и Грю хватит мозгов поступить так же. А если не хватит – если они проболтаются, что узнали о кольце Анжелики, но не донесли о нем, – их слово будет против нашего. И честь мсье Трамбле, королевского виконта, явно стоит побольше чести парочки бандитов.
Тот факт, что мой муженек был влюблен в его дочку, тоже пришелся кстати.
Так или иначе, судя по яростному блеску в его глазах, Андре и Грю ждала порядочная трепка.
«Теперь ты моя жена, пусть даже мы оба от этого не в восторге. Ни один мужчина больше не посмеет тебя коснуться».
Я едва удержалась, чтобы не хихикнуть. В общем и целом день выдался неплохой. Мой муж, конечно, все еще был самым надменным ослом в этой башне, битком набитой надменными ослами, но почему-то в подземелье я почти позабыла об этом. Он в самом деле… вступился за меня. По крайней мере настолько, насколько мог это сделать, не скончавшись от тяжести груза праведности.
Когда мы вернулись в комнату, я сразу направилась в уборную, мечтая остаться в одиночестве и поразмыслить. Составить новый план.
– Я приму ванну.
Если я не ошиблась в своих подозрениях – а ошибалась я редко, – вчерашний мужчина, поросший корой, исчез на запретных верхних этажах. Возможно, там находится лазарет? Лаборатория? Печь?
Нет. Шассеры бы никогда не стали убивать невинных людей, хотя сжигание невинных женщин и детей, по идее, тоже должно бы вписываться в это понятие. Но я слышала давний довод шассеров на эту тему: между убийством и умерщвлением есть разница. Убийству нет оправданий. Что же до того, как они поступали с ведьмами… ну, мы это заслужили.
Я повернула кран и уселась на край ванны. Что уж там, я на самом деле никогда не задумывалась о том, куда деваются жертвы ведьм и почему после каждого нападения улицы не усеивают тела мертвецов. А нападений было так много… Так много жертв…
Если место их хранения существует, оно наверняка буквально пропитано магией.
Именно такое прикрытие и было мне нужно.
– Стой. – Тяжелые шаги мужа стихли прямо у меня за спиной. – Мы должны кое-что обсудить.
«Кое-что». Никогда еще это слово не звучало так скучно. Оборачиваться я не стала.
– Что, например?
– Тебе назначили нового охранника.
– Охранника? – Тут я все-таки повернулась, ощутив, как внутри все сжалось. – Надзирателя, ты хотел сказать.
Он вскинул голову.
– Можно выразиться и так. Сегодня утром ты ослушалась меня. Я велел тебе не покидать Башню.
Чтоб тебя. Постоянный надзор… такого мне не нужно. Совсем не нужно. У меня были планы на вечер – в частности скромная вылазка на запретные верхние этажи, – и не хватало еще, чтобы очередной надменный осел стал мне мешать. Если я не ошиблась, если в Башне есть магия, найти ее я должна была в одиночку.
Я не торопилась отвечать – обдумывала, что сказать, пока расшнуровывала сапоги и ставила их у двери в ванную. Пока завязывала волосы на макушке. Разматывала повязку на руке.
Муж терпеливо ждал. Черт бы его побрал. Когда занятий больше не осталось, я наконец повернулась к нему. Может, получится его… отговорить. Наверняка ведь он не хочет, чтобы его новоиспеченная жена проводила возмутительно много времени с другим мужчиной? Я не тешила себя иллюзиями о том, что в самом деле ему нравлюсь. Просто мужчинам Церкви свойственно было ревностно относиться к своей собственности.
– Что ж, вперед. – Я мило улыбнулась. – Веди его сюда. Очень надеюсь, он красив.
Взгляд шассера похолодел, и он обошел вокруг меня, чтобы завернуть кран.
– Зачем это ему быть красивым?
Я прошествовала до кровати, упала на нее спиной, перекатилась на живот и подложила под подбородок подушку. Затем похлопала ресницами.
– Ну, мы ведь с ним будем проводить довольно много времени вместе… без присмотра.
Шассер так напряг челюсти, что казалось, они сейчас треснут.
– Он и будет присматривать за тобой.
– Да-да, конечно, – отмахнулась я. – Прошу, продолжай.
– Его зовут Ансель. Ему шестнадцать.
– О-о-о. – Я с ухмылкой поиграла бровями. – Что-то он слишком молод, не находишь?
– Он более чем способен…
– А впрочем, я люблю помоложе. – Он побагровел, но я не обратила на это внимания и задумчиво постучала себя по губе. – Таких легче дрессировать.
– И внушает большие надежды как будущий…
– Может, я даже подарю ему его первый поцелуй, – задумчиво протянула я. – Хотя нет, даже лучше – я подарю ему первый секс.
Мой муж, обычно такой красноречивый, споткнулся на полуслове и вытаращил глаза.
– Что… что ты сказала?
Ну вот, опять проблемы со слухом. Это уже тревожно.
– Шасс, не будь ханжой. – Я вскочила с кровати, прошла по комнате, распахнула ящик стола и вытащила блокнот – дневник с любовными письмами от, подумать только, мадемуазель Селии Трамбле. Я хмыкнула, оценив иронию. Неудивительно, что шасс меня ненавидел. – «Двенадцатое февраля. Когда Господь создавал Селию, он потрудился с особым тщанием…»
Шассер вытаращил глаза еще больше, хотя казалось бы – куда уж больше, и кинулся вырвать дневник. Я, хихикая, увернулась и убежала в ванную, заперев за собой дверь. Он стал колотиться ко мне.
– А ну, отдай!
Я ухмыльнулась и продолжила чтение:
– «Как же я мечтаю поскорее увидеть ее лицо. На всем белом свете нет ничего прекрасней ее улыбки – кроме, конечно же, ее глаз. И смеха. И губ». О-хо-хо, шасс, как же так, ведь размышлять о губах женщины в таком ключе наверняка грешно. Что сказал бы на это наш дорогой Архиепископ?
– Живо…открой…дверь. – Дерево затрещало под его ударами. – Сейчас же!
– «Но, боюсь, во мне говорит корысть. Селия ясно дала понять, что я должен остаться в братстве».
– ОТКРЫВАЙ ЖИВО…
– «И хотя ее самоотверженность восхищает меня, я не могу найти в себе силы с ней согласиться. Любой шаг, который разделит нас, не стоит того, чтобы его совершать».
– Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЮ…
– Ах, предупреждаешь? И что же ты сделаешь? Дверь сломаешь? – Я засмеялась еще пуще. – А давай. Ломай. Слабо? – Снова обратив внимание к дневнику, я продолжила: – «Должен признаться, она до сих пор в моих мыслях. Дни и ночи сливаются воедино, и мне едва удается думать о чем-либо, кроме нее. Я не могу упражняться с прежним рвением. Не могу есть. Не могу спать. Для меня есть лишь она». Господи, шасс, это уже угнетает. Романтично, конечно, но слишком сопливо на мой вкус.
Что-то тяжелое врезалось в дверь, и дерево брызнуло щепками. Мой взбешенный супруг колотил по двери кулаком снова и снова, пока в образовавшейся приличных размеров дыре не показалось его багровое лицо. Я хохотнула и бросила дневник в дыру, пока муженек не попытался дотянуться до меня. Дневник ударил его по носу и заскользил по полу ванной.
Не будь мой муж таким жутким святошей, возможно, он даже выругался бы. Просунув руку внутрь и отперев дверь, он вошел.
– Забирай. – У меня чуть ребра не треснули от попыток сдержать смех. – Я уже достаточно прочла. Очень трогательно, правда. А в ее письмах все было еще хуже, если такое вообще возможно.
Он зарычал и стал надвигаться на меня.
– Ты… ты читала мои личные… личные…
– А как же еще я могла узнать тебя поближе? – спросила я мило, танцуя вокруг ванны и убегая от него. Он раздул ноздри, будто готов был выдохнуть огонь, – я такого еще не видела, а ведь вспыльчивых людей повидала немало.
– Ты… ты…
Кажется, речь его подводила. Я мысленно приготовилась к неизбежному.
– …дьявол.
Ну вот. Худшее, что только мог придумать мой праведный супруг. «Дьявол». Я не смогла скрыть улыбку.
– Видишь? Ты меня прекрасно узнал и без всяких писем. – Я ему подмигнула. Мы все так же обходили ванну по кругу. – А значит, ты куда умней, чем кажешься с виду. – Я наклонила голову, задумчиво кусая губы. – Впрочем, тебе ведь хватило глупости оставить такие интимные письма на виду – читай не хочу, – да еще ты ведешь дневник. Может, не такой уж ты и умный.
Шассер сверлил меня свирепым взглядом, тяжело дыша. Затем, несколько секунд спустя, прикрыл глаза. Я с большим любопытством смотрела, как он машинально выводит губами слова – «раз, два, три…»
Господи.
Я не выдержала. Правда, просто не выдержала. Я расхохоталась.
Муж распахнул глаза и вцепился в дневник так крепко, что чуть не порвал его надвое. Развернувшись, он выскочил в спальню.
– Ансель скоро придет. Он починит дверь.
– Стой, что? – Мой смех резко оборвался, и я поспешила за ним, стараясь не наступить на щепки. – Ты все еще хочешь оставить меня с надзирателем? Да я ведь его совращу!