Нет. Все. Сама.
Я вышла на улицу и бодро пошла на поиски салона.
Небо уже темнело. Навстречу мне шла какая-то влюбленная парочка американцев. Мне они так понравились, что я оглянулась им вслед. Была в их движениях такая свобода, которая меня всегда завораживала. Гордая стройная спина девчонки. Черные в обтяжку джинсы, крупные золотые кольца в ушах. И какая-то потрясающая уверенность в себе. Надо будет это запомнить… Я попробовала почувствовать себя такой же уверенной.
Волшебное ощущение…
Через пять минут я его потеряла, потому что передо мной светился уютными окнами маленький салон.
Я задержалась на секунду и тут же прошествовала мимо.
Там было всего два кресла. В одном я увидела чьи-то руки. А рядом копошилась огненно-рыжая девица и резкими движениями тянула на себя расческу. Второе кресло призывно пустело. Но что-то мешало мне взять и зайти.
Я нерешительно дошла до конца квартала и медленно вернулась обратно. Я уже знала, что, не осуществив задуманного, домой не пойду.
Прямо на стене висел огромный плакат. С него призывно смотрела на меня шикарная блондинка. Она показалась мне ужасно знакомой. Машка! Ольшанская! Просто одно лицо! Это же знак, подумала я.
И смело вошла в салон.
Сорок минут мы с девушкой Бонни смотрели каталог. Рыжая занималась кудрями старушки. А светленькая миловидная Бонни с предельно короткой стрижкой азартно возилась со мной.
Трудность заключалась в том, что сумасшедших геометрических форм и ступенчатых челок было хоть отбавляй. А нормального, жизненного не было вовсе.
Картинку с прической в конце концов удалось найти. Мне-то и надо было только постричь челку. Но ведь челку постричь — это целое дело. Челка — это рама для лица. На пару сантиметров шире, чем надо — и все. Пиши пропало.
Следующая сложность заключалась в выборе цвета. Я любовно перебирала тонкие блестящие хвостики волос с обозначениями номера краски. Но черных было великое множество.
И тут я как студентка художественного училища серьезно задумалась. Черный бывает теплый. Черный бывает холодный. Бывает радикальный, как концертный рояль, а бывает светлее, как мокрый асфальт. Брюнеткой можно стать, покрасившись в темно-коричневый. А можно — в иссиня-фиолетовый.
Честно говоря, я запуталась. Но тут на помощь пришла профессионалка Бонни. Она указала мне на третий с краю хвостик. Вот на него-то я как раз внимания и не обратила. Он казался мне не таким уж черным. Если сравнить черный бархат, по которому в последнее время я стала большим специалистом, и черный сатин, то разница будет очевидной. Именно на такой бледноватый сатиново-черный и указывал мне наманикюренный пальчик Бонни.
Это был перст судьбы.
Где-то через час я ошалело смотрела на себя в зеркало. Мне упорно казалось, что меня там нет.
Там была та, которой я хотела быть всегда. Только никогда не думала, что это возможно.
Образец стиля и ухоженности. Роковая брюнетка с чуть раскосыми глазами. И длинными, ниже плеч, блестящими, как смола, волосами.
Идеальная, ровная, как линейка, челка начиналась от самого темени. Вот, оказывается, в чем звездный секрет этой прически. А я-то в школе стригла себе челку сама, захватывая волосы надо лбом. Кудесница Бонни подстригла мне челку так, словно облила меня блестящим винилом без единого намека на белый ненужный пробор. Волосы у меня густые и длинные. И теперь они все расходились из одной единственной точки, как черный капюшон.
Челка заканчивалась над бровями, придавая лицу трогательное женственное выражение. Я-то показывала ей картинку с египетской челкой на глазах. Но, видимо, чутье подсказало Бонни, что брови мне скрывать нельзя. Что это мое украшение. И теперь у меня не хватало слов, чтобы выразить свой восторг.
А главное, с цветом она попала в «десятку». Все-таки брюнетка — цвет опасный. С моей-то грузинской фамилией и татарскими глазами впасть в национальный колорит было проще простого. Но волосы мои были по-европейски темны, прямы и блестели, как благородный атлас.
— Мэйк-ап? — спросила меня кудесница, вынимая из ящика палитру профессионального визажиста.
Ну как я могла отказаться?
КРАСНАЯ СВОБОДА
Я не знаю, как такое могло случиться, но и дома из зеркала на меня смотрела не я. Я приблизилась к нему вплотную, пытаясь узнать себя хотя бы частями. Увидеть хоть что-то знакомое. Но то, что я видела, было для меня полнейшим сюрпризом. Теперь на чужбине я лишилась последнего родного лица.
Это было какое-то наваждение!
Мне не удавалось узнать даже мои глаза. Надо как-то запомнить, как это должно выглядеть, чтобы потом когда-нибудь повторить макияж. И как это раньше ничего подобного у меня не получалось? Черный контур по внутреннему краю был растушеван темно-серыми тенями. Ресницы казались загнутыми, как лапки у паука. А в самой середине верхнего века, едва заметно переливалась зеленовато-болотный блик. Глаза мои мерцали и зеленели, как у Машкиной кошки Глафиры.
Черная челка меняла черты до неузнаваемости. На смену бесцветной одухотворенности пришла фантастическая индивидуальность. Мне захотелось прикоснуться кончиком пальца к губам. Что-то слишком уж голографически парили они на фоне моего посмуглевшего от пудры лица. На пальце не осталось и следа помады. Чуть заметный телесный перламутр.
Я засунула руки в карманы. Там что-то лежало. Ах да. На визитке напечатан был адрес салона и вычурно написано от руки: «Бонни». Ах, Бонни, Бонни… Дорого же стоят твои услуги. Но результат превзошел мои ожидания.
Не буду жалеть о деньгах. Что-нибудь придумаю. Будет день — будет пища. Пища-то может и будет. А вот жилье…
В дверь позвонили.
С непонятным нетерпением я помчалась открывать. Мне хотелось, чтобы за каким-нибудь потерявшимся носком сюда вернулся Чургулия. Мне было бы что ему показать!
Но за дверью, утопая лицом в полумраке, стоял Джаис. Секунд десять продолжалось ужасное молчание. Потом он сказал с непонятным скорбным выражением:
— Сорри, — крутанулся на пятках и не оборачиваясь спустился по лестнице вниз, что-то насвистывая себе под нос. Я так и осталась стоять в дверях. Когда он повернул, чтобы спуститься по следующему пролету, но остановился. Перестал свистеть. И медленно выглянул из-за заслонявших его перил.
— Джаис, что-то не так? — спросила я, глядя в его округлившиеся глаза.
И не удержалась и рассмеялась, потому что он схватился руками за голову.
— Ю? Рили? Кам ан!
Дениса я вызвала по телефону. Он долго не хотел ехать. Машина была в ремонте. После репетиции он ужасно устал. Но я пообещала ему сюрприз, потом трубку взял Джаис, и в конце концов мы его уговорили.
Джаис играл очень долго, пока перед окнами наконец не остановилось такси. И я чуть не выпрыгнула из квартиры Джаиса от нетерпения. И вместе с тем мне было как-то боязно. То, что меня не узнал Джаис, меня удивило, но этому было простое объяснение. Он видел меня до этого всего пару раз: может, у него вообще плохая память на лица.
А поэтому, когда Денис поднимался по лестнице, я открыла дверь и крикнула еще до того, как он появился:
— Чего ты так долго? Я тебя уже заждалась.
Мне не хотелось ставить его в неловкое положение. Хотелось заранее сообщить, что я — это я. Голос-то у меня оставался мой. У Дениса было время понять и осознать. Нервы у него оказались покрепче, чем у Джаиса. А может быть, в театре он просто привык угадывать под гримом своих коллег и друзей. К метаморфозам он был привычен. А потому не остолбенел. Он просто сказал, поднимаясь и раскрывая объятия:
— Ты это сделала! Глазам своим не верю, Ева! — он подошел ко мне и бережно обнял. — Ты это сделала! Дай посмотрю!
И он смотрел на меня так, как будто в моем перерождении виновен был только он.
— Ну я же тебе говорил! Убойно! Я же говорил! Послушай, это надо как-то использовать! Кого-то ты мне напоминаешь… Никак не могу понять…
— Кого? — спросила я с любопытством, чуть не лопаясь от удовольствия.
— А, слушай… Как ее… «Укрощение строптивого» помнишь? Ну, с Челентано… Такая красотка… Ну, помнишь?
— Орнелла Мути, что ли? — спросила я удовлетворенно.
— Точно, — и отвечая каким-то своим мыслям, он еще раз сказал: — Это же надо как-то использовать…
В честь моего невероятного перевоплощения Дениска потащил нас с Джаисом в ночной клуб. На этот раз попытка надеть на себя полосатую маечку удалась. Все-таки их было двое. А Джаис уже однажды показал себя в деле.
…Все внутри у меня отзывалось на феерический ритм музыки. Я была в эйфории. Все моря на свете казались мне по колено. Я очень люблю танцевать. И танцую я для собственного кайфа. Обычно я не замечаю, как танцуют другие, погрузившись в свои ощущения целиком.
Но в этот раз все было иначе. Партнеры у меня были неординарные.
Говорят, что классические танцоры совершенно не умеют танцевать сами по себе. Они разучились слушать свое тело. Оно подчиняется жесткой дисциплине классической хореографии, и переломить ее невозможно. Но Денис умудрялся танцевать вопреки своему профессионализму.
Не заметить Джаиса вообще было невозможно. Я даже отошла в сторонку и прислонилась к стене. Мне казалось, что он языческое божество и ему нужно слепо поклоняться. Что заставляло его так двигаться, было непонятно. Это что же надо иметь внутри, чтобы оно тебя так вело?! Похоже было, что талант этот достался ему от африканских предков. Было что-то шаманское в его движениях. Казалось, он впадает в транс и чего-то своим танцем добивается.
И я почувствовала жгучую зависть. И непреодолимое желание научиться танцевать так же. Но увы. Так я не научусь никогда…
Я слышала где-то, что японцы считают: женщина, которая не умеет танцевать и плавать, не годится и для любви. А мужчина? На счет любви не знаю. Но если мужчина танцует так, как Джаис, мне он не подходит даже для медленного танца. Я ведь все время буду наступать ему на ноги, а от обострившегося комплекса неполноценности буду чувствовать себя коровой, смущаться, и вообще. Нет, я уже твердо решила — не надо мне прекрасных мужчин. Ни лицом, как мой бывший супруг, ни телом, как божественный Джаис.