В начале двадцатого века землетрясение полностью стерло Сан-Франциско с лица земли. Все было отстроено заново. Поэтому здесь почти нет каменных жилых домов, только в центре. В 1989-м тряхнуло так, что повредило даже знаменитый двухэтажный мост через залив.
Все-таки за все в этой жизни приходится платить. Казалось бы — рай на земле. Так нет! Если не дай бог тряхнет, то рай за считанные секунды превратится в ад.
Весь день я летала как на крыльях. Ворочала бархат с удвоенной скоростью. Мучила этим напарника Ноа. Он только отрывисто крякал и просил не гнать. Что со мной творилось, я и сама еще толком не понимала. Вечер у меня сегодня намечался свободный. И никто на мою свободу пока что не покушался.
Смотреть на прыжки с трамплина меня пригласили на завтра.
Но я себе места не находила. Покончив с работой, я решила дозвониться до Дениса. Мы с ним давно не виделись. Дома его не оказалось. Видимо, он пропадал в театре. Готовился к выпуску нового спектакля. Позвонила в балетный департамент. Любезная девушка Синди ответила, что репетиция продлится до десяти вечера.
Домой возвращаться не хотелось. Хотелось занять себя каким-нибудь творческим делом, чтобы остаток дня пролетел незаметно. И тут ко мне подбежала холеная миссис Бэтчелер и сунула мне в руки рулон бумаги.
— Ева, сделай одолжение, отнеси эти шаблоны в слесарную, мистеру Нейлору, шефу декораторов.
И я пошла. Может быть, в другой раз я бы и огорчилась, но сейчас меня просто занимали делом и я была даже благодарна. Тони Нейлор сидел за длинным столом и занимался подбором колеров для окраски декораций. Он произвел на меня весьма благоприятное впечатление. Если бы не угольно-черные глаза, он мог бы сыграть лучшего на свете Деда Мороза в фильме для взрослых. У него были длинные волосы с проседью, собранные в хвост, седая бородища и совершенно молодой взгляд.
Почему-то мне показалось, что я могу задать ему один волнующий меня вопрос, просто так, без пространных объяснений.
— Вы сдаете спектакль?
Он кивнул, не отрываясь от дел.
— Значит, люди работают допоздна?
— Да, приходится, — сокрушенно покачал он головой.
— А скажите, Тони, могу я позаниматься своим творчеством тут у вас, в свободное от работы время?
Мистер Нейлор оторвался от своих банок с красками и озорно на меня посмотрел.
— Валяйте, Ева, свободный верстак вон там, в левом углу. А инструменты у нас общие.
Я засиделась в цехе у Тони до одиннадцати. Бдительность мою усыпили бодро вкалывающие работники мастерских. Надо было срочно уносить ноги, ведь мне же теперь по Ларкин-стрит придется бежать сломя голову до самого дома. Так вот и закончился длинный рабочий день и вечер, который оказался занятым под завязку.
С Денисом мы встретились в обеденный перерыв.
— Что-то ты какая-то загадочная стала, — сказал он мне, покупая сэндвич с тунцом.
— Мне кажется, — сказала я, — я встретила мужчину.
— Мне кажется, я тоже.
Еще некоторое время я продолжала по инерции жевать. Потом с ощутимым трудом проглотила и вопросительно посмотрела на Дениса. Но он продолжал спокойно пить кофе. Я не стала у него ничего спрашивать, но аппетит пропал.
Примчавшись домой после работы, я начала собираться. Меня охватила странная паника. Я даже подумала о том, что вообще никуда не пойду. Ведь мой судьбоносный выход в красном платье остался в прошлом, и надо было двигаться дальше. Я вывалила вещи Эвелины на кровать. Взгляд мой неожиданно зацепился за нечто ярко-розовое. До того, как я перекрасилась в брюнетку, этот цвет меня не интересовал. Теперь же для меня открылись новые горизонты. Чургулия этой пошлости не увидит, а Сева должен меня заметить среди публики, во всяком случае я так себе представляла. Этой вещью оказалась тонкая цикламеновая кофточка, которая здорово смотрелась с моими черными волосами. Вырви глаз, подумала я.
В принципе, деньги, что мне заплатили за неделю, особенно разбазаривать было нельзя. Но без машины в Америке делать нечего. Четырнадцать долларов ушло на такси. Трамплин находился за Гайд-парком. Пропуском, который оставил мне Сева, я проложила себе путь в первые ряды зрителей.
Вот они какие, лыжники-летуны! Сначала маленький цветной комочек скатывается по склону трамплина, на самом его окончании стремительно вырастая в огромную странного вида птицу. И летит, летит, раскрыв руки-крылья навстречу ветру. Потом птица приземляется и катится к трибунам, превращаясь в человека-спортсмена, который лихо тормозит прямо перед зрителями, обдавая их волной принесенного с вершины ветра. Я даже слегка присела с непривычки, до того все это было быстро, красочно и необычно.
Я боялась, что не разберу имени своего прыгуна. Эти дикторы, видно, набрали каши в рот, ну ничего было не понять. А узнать по лицу тоже невозможно из-за шлемов и очков. Я вглядывалась до слез в разноцветные фигуры, отрывавшиеся от трамплина, но так и не смогла узнать Севу. А мне очень хотелось видеть, как именно он поднимется в воздух.
Вот очередной прыгун приземлился не совсем чисто, хотя и пролетел неплохо, лихо подъехал к барьеру. Он повернул голову к табло и стоял спиной к зрителям, ожидая своего результата. Не глядя, схватился рукой в перчатке за бортик в том самом месте, где стояла я. Я убрала руки. Взглянув на поменявшиеся строки в табло, он снял очки и повернулся лицом ко мне. Я еще ничего не успела сообразить, как он наклонился, быстро поцеловал меня в щеку так, будто делал это всю жизнь и сдержанно сказал:
— Подожди меня здесь. Я сейчас переоденусь и приду.
Он ушел, закинув лыжи на плечо, а я стояла, оглушенная, и мне хотелось глупо улыбаться. Так все это было неожиданно. Я смотрела на свои кроссовки и скрывала улыбку рукой. Мне казалось, что в этот момент все, кто стоял со мною рядом, завидуют мне по-черному! Может быть, даже мужчины. После давешнего разговора с Денисом, я не исключала этой возможности.
— Пойдем, поговорить надо, — сказал мне номенклатурного вида дядька, про которого за версту было понятно, что это мой несчастный соотечественник.
Его лысина была украшена веснушками, и этим он показался мне похожим на покровительницу женщин — Луну. Однако лицо у него было как у маршала Жукова. Такое же властное и деспотичное. Вероятно, поэтому я за ним и пошла.
— Богатеньких любишь, — сказал он мне елейным голоском. — Так это тебе не сюда. Это тебе к теннисистам. Это у них призовой фонд — миллион, а у нас пара тысчонок, и те спорткомитет забирает. Так что ты ошиблась, девочка.
И он ласково улыбнулся.
— Боюсь, вы меня с кем-то перепутали, товарищ! — ответила я, чувствуя себя так, будто провалилась в дачный сортир.
— Да я вас за версту вижу, киски-птички-балеринки, — процедил он уже сквозь зубы, и ласковые слова прозвучали как отборные ругательства.
Я стояла, захлебываясь грязной жижей его слов. И тут я увидела Севу, который искал меня в толпе. Мой собеседник обернулся и быстро сказал мне, грозя волосатым пальцем:
— Я тебя предупредил.
Он быстрым шагом кавалериста направился навстречу Севе. Что-то негромко ему сказал. Сева коротко вздохнул, кивнул и одарил его жестким взглядом исподлобья. Мне показалось, что в воздухе лязгнули острые клинки.
Сева направился ко мне. Какая у него походка… Он скуп в движениях. Минималист. Пластикой похож на зверя. И глаза у него, как у хищника, безумного солнечного цвета, совсем желтые вокруг зрачка, окруженные по краю темным и тонким кольцом.
Этот человек умеет летать. Он не боится летать без крыльев. Да он просто дракон. Человек-дракон. Или змей-искуситель из райского сада… И что он обо мне думает? Я ведь змея, ползающая на брюхе.
— Кто этот человек? — спросила я, талантливо, как мне показалось, изобразив незаинтересованность.
— Это наш тренер, с анекдотичной фамилией Портной. — И в голосе его прозвучала легкая неприязнь. — Он что-то тебе сказал? — рассеянно спросил Сева.
— Да нет, — ответила я, — просто попросил не подходить так близко к бортику.
— Да? — Сева с интересом на меня взглянул. И секунду помедлил.
Мне показалось, что за эту секунду он прочитал всю стенограмму нашего с Портным разговора. Но распространяться по этому поводу не стал.
— Ну что, пойдем отсюда? — И после небольшой паузы добавил, усмехнувшись: — Кузнечик.
Мы долго шли по аллее Гайд-парка. Я восторженно делилась с ним своими впечатлениями о его прыжке. И даже подумала, не слишком ли я восторжена. Подумает еще, что я совсем дурочка.
— Вообще-то сегодняшний прыжок был хреновый, — прервал он мои восторги. — Но я рад, что тебе понравилось.
Вероятно, чтобы переменить тему, он неожиданно сказал мне:
— Ты с мамой давно говорила?
— Что? — не поняла я.
— Маме, говорю, давно звонила?
— Я ей ни разу не звонила. Я ей письмо написала, когда решила задержаться тут.
— Сколько ты ее не видела?
— Около двух месяцев.
— Соскучилась?
— Иногда чувствую, что очень. Но лучше не будем об этом.
— Пойдем, позвонишь ей от меня.
— А это удобно? — спросила я как последняя дура и тут же вспомнила о заветах товарища Портного.
— Когда я звонил, мне было удобно, — улыбнулся он. — А тебе, если будет неудобно, мы подушечку подложим.
И нас разобрал смех.
Когда мы пришли в отель «Калифорния», начало темнеть.
Пока мы шли с ним по улице, я чувствовала себя свободно и легко. Но когда он открыл дверь своего номера, меня охватило чувство неловкости. Я сразу бросилась к телефонному аппарату.
— А как звонить ты знаешь? — спросила я, застыв с трубкой в руках.
— Рано еще звонить. Час-полтора подождем. Там ведь сейчас шесть часов утра, — сказал он и вынул из моей руки телефонную трубку. — Жрать хочу, умираю.
Тут в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. В комнату ввалился здоровенный, как лось, чернявый парень и уставился на меня, картинно раскинув руки.