Через несколько дней после возвращения в родной город я вырвалась навестить маму с папой. После первой радости встречи пришлось рассказать им о разводе с Чургулией. Разговор у нас вышел сложный. Когда же я сообщила родителям, что жить дома не собираюсь, они и вовсе расстроились. А потом за мною приехал Сева. Меня переполняла гордость. Мамины глазки заблестели, а папа на прощанье незаметно показал мне большой палец.
— Так кто я по гороскопу, ты догадалась? — спросил он меня, когда мы вернулись к нему домой.
— Думаю, что да, — ответила я бесстрашно, — только мне нужно задать тебе кое-какие вопросы.
— Ну давай, — сказал он поудобнее устраиваясь на подоконнике.
— То, что ты любишь скорость, я поняла. Собак любишь?
— Люблю, — ответил он быстро, совсем не удивившись. — Овчарку в старости заведу…
— Меня смущает одно обстоятельство, — осторожно сказала я. Ошибаться ужасно не хотелось. — А именно то, что ты никогда не опаздываешь.
— Это я сейчас такой, — улыбнулся он, как человек, которого вот-вот выведут на чистую воду. Мой школьный дневник весь исписан замечаниями об опозданиях.
— Я боюсь ошибиться, — сказала я. И замолчала.
— Ну ошибешься, ничего страшного, — успокоил он. — Я же не Минотавр. Не за это сожру.
— Мне кажется, что твоя стихия — огонь, — осторожно начала я.
— А огонь это кто? — живо заинтересовался он. — Я в этом не очень силен.
— Овен, Лев, Стрелец, — словно вступая на минное поле, сказала я.
— Ну-ну, — подбодрил он, картинно подперев рукой подбородок.
То, что он мечтает о королевстве, конечно, похоже на Льва. Только вот королевство у него утопическое… Он романтик, а не тот, кто и вправду мечтает о власти. На Овна он не похож, потому что ни на кого при мне пока что не орал. Он — альтруист, щедрый и спокойный. И конечно, сэнсэй. И тут мои сомнения рассеялись окончательно — я вспомнила руку, указывающую мне на звезды. Она была направлена в небо, как лук Стрельца.
— Ты, наверное, Стрелец.
Он помолчал. Я испугалась, что ошиблась.
— Не наверное, а точно, — вздохнул он с облегчением. — Значит, все-таки астрология действительно наука.
Я с победным кличем кинулась ему на шею.
— А я — Водолей! — мы как будто бы заново знакомились. — Так вот ты — это как раз то, что доктор прописал!
— Так я не понял, — он отстранился на секунду. — Ты что больна, а я — лекарство?
— Угу… — кивнула я.
Любая формулировка меня сейчас устраивала.
Но, к сожалению, Севин день рождения отпраздновать не удалось. В декабре мы поехали в Финляндию на очередной отборочный этап кубка Скандинавии. Не особенно крупный турнир, но спортсмены здесь собирались самые сильные. Наши отчего-то занервничали. Сборная выступила из рук вон плохо. Эти обстоятельства огорчили всех ребят. Портной ходил с таким видом, будто в кармане у него лежал заготовленный приказ о расстреле сборной в полном составе. И отдельный приказ о моем четвертовании.
Сева прыгал и в свой день рождения тоже. Летал далеко, а вот с техникой приземления случилась какая-то беда. То он падал на одно колено, то вообще чудом не получил серьезную травму. Баллы снимали безбожно. Словом, праздника как не было. Сказать ему после всего «Поздравляю» было просто кощунством.
Зато Новый год мы решили отпраздновать вместе. Только вдвоем. Тут, на Васильевском, в Севкиной уютной квартире.
В десять вечера тридцать первого мы сели за стол, на котором стояли свечи и все, что я с любовью наготовила. Новое черненькое платье очень мне шло, судя по Севиной реакции. Он не сводил с меня глаз.
— А знаешь, — сказал он, — хоть Новый год еще не наступил, ты все-таки посмотри, что там под елкой лежит.
Я с нетерпением заглянула под пушистую елку, вытащила оттуда шуршащий пакет, развернула обертку. Потом вторую, потом третью, пока не добралась до маленькой коробочки. Наверняка кольцо, подумала я. Но, открыв ее, я на некоторое время лишилась дара речи. В глазах у меня двоилось. Там лежали две изумрудные сережки. Те самые, которые понравились мне в Сан-Франциско.
К черному платью мне так не хватало украшений! Я подбежала к зеркалу и приложила сережки к своим ушам. Смотрелось здорово. Такой красоты у меня еще не было никогда. Это был авангард, который сразу покорил мое сердце. Белая платиновая спираль неправильной формы. А внутри — на одном из центральных изгибов покачивалась капелька изумруда.
— Как я хотела бы их сейчас надеть! — со стоном огорчения сказала я.
— Ну хочешь, я тебе прямо сейчас проколю? — спросил Сева, как будто бы речь шла о том, чтобы подлить мне вина. Он встал и не спеша подошел ко мне сзади. Посмотрел на меня в зеркало. И заговорщически сказал. — Давай? Новый год в них встретишь…
— Подожди! — я убрала руки с сережками за спину. — Э, подожди! Вот так сразу?
— Ну ты что! Кузнечик! — пристыдил он меня. — Как скажешь, так и будет… Я еще не совсем с ума сошел. Держать тебе голову коленями не собираюсь. Расслабься… До полуночи время еще есть. Успеем.
Мы сели снова за стол, а серьги я положила рядом с собой. Я разглядывала изумруды. Наслаждалась их красотой. Восторгалась тем, что он как-то успел их купить. Вернулся. Специально. А ведь видели мы их именно в тот вечер, когда все и произошло. Памятные сережки, значимые. Мысль о том, что Новый год я могу встретить в них не оставляла меня в покое.
— Послушай, — сказала я, — а это точно не больно?
— Давай поспорим, — сказал он, пожав плечами и сосредоточенно занимаясь салатами, — что ты ничего не почувствуешь.
— Если я захочу выиграть — я выиграю. Я же могу сделать вид, что мне больно, — стала я тянуть время.
— Если ты меня обманешь, я узнаю сразу, — заверил он меня, то ли шутя, то ли серьезно.
— Интересно как? — спросила я, издеваясь.
— Это моя маленькая тайна. — Он загадочно улыбнулся. Потом плеснул в рюмку водки и бросил туда сережки.
— Так и хочется попробовать тебя обмануть, чтобы доказать обратное, — прошептала я, пытаясь понять, чего же я хочу на самом деле. Я хотела надеть сережки. И все тут! В конце концов, все женщины ходят с проколотыми ушами. Эка невидаль.
— Можешь даже не пытаться, — усмехнулся он. — Ну так что? Спорим?
— Надо же подготовиться.
— Зачем? — он искренне удивился. — Так же лучше. Не будешь тратить лишних нервов. — Он зажал мочку моего уха между указательным и большим пальцами и стал растирать ее.
— Ай! Ты что! Так же больно! — Я закрыла от него уши ладонями.
— Да ну что ты! Если это больно! — он усмехнулся и покачал головой. Отвел мои ладони в стороны. — Потерпи чуть-чуть. Ну, Кузнечик! Ведь совсем чуть-чуть.
— Страшно, между прочим. — Я демонстративно поморщилась, когда он снова стал растирать мне левую мочку.
— Да брось, — сказал он небрежно и даже как-то легкомысленно, продолжая трепать мое ухо.
— Ну еще долго? — спросила я нервно, пытаясь повернуться и увидеть, что он там делает.
— Да уже давно, — я подняла глаза вверх и встретилась с его насмешливым взглядом. Прикоснулась пальцами к уху. В нем была сережка. Странное ощущение. Ухо горело, но боли я не чувствовала. Когда он успел? Я даже не заметила, когда он вынул сережку из рюмки!
— Давай другое! — Он попытался нахмуриться. Только, по-моему, получилось неубедительно.
— Нет, ну так не бывает, — растерянно улыбнулась я, глядя на него во все глаза.
— Второе давай, — повторил он шепотом, стойко не реагируя на мои восторги раньше времени.
Новый Год я встречала с красными ушами. Не хотелось думать о том, что как встретишь год, так его и проведешь.
КОКАИН И ГЕРОИН
Перед днем рождения всегда бывает очень паршиво. Это нам еще Эльга Карловна говорила. Так что хандра в это время — вещь нормальная. Вспоминать бы об этом почаще. А то как навалится, так и не понимаешь, что же с тобой не так. То ли любовь прошла… То ли старость наступила… То ли талант пропал… То ли уже некрасивая совсем.
Сева уехал на промежуточный этап чемпионата России в далекий Нижний Тагил. Я скучаю. Его нет — и я чахну-сохну-дохну. Скорее бы он уже приехал. За эти несколько дней я обленилась, махнула на все рукой. Будто бы уже прожила жизнь… Так нужно, чтобы он приехал скорее и навел порядок в моей смятенной душе, разбудил бы жажду жить. Ведь он умеет.
Где же ты, Сева? С уникальным талантом показывать свет в конце тоннеля. Как это сложно — брать на себя ответственность за другого. Вкладывать душу. Гореть и доходчиво объяснять все то, что потом должно пригодиться.
Мне почему-то казалось, что главное в жизни — встретить свою любовь. Достичь чего-то в творчестве. Все это произошло. Я люблю. Любима. Творческая профессия. И теперь оказалось, что надо мечтать дальше, потому что все уже достигнуто. А что дальше-то? Отсюда и депрессия.
Я молода. Почему же такое ощущение, что все уже в прошлом? Срочно мечтать о будущем. Чего я хочу?
О детях я не мечтаю принципиально. Дети — это бомбы замедленного действия. Химическое оружие, зараженное вирусом любви. Я слышать не могу, когда кто-то говорит «завести ребенка». Он же не игрушечный, чтобы его заводить. Он настоящий. Вот и завести его невозможно. Тут уж как Бог даст.
Ах, где же ты, Сева, со своей способностью видеть меня такой, какая я есть. Не в теории, а на практике!
Если у меня нет захватывающей работы, я совершенно не могу без общения. Я начинаю задыхаться. Лежать на диване и смотреть телевизор у меня не получается. Я честно пыталась, но это не мое. Я пыталась вызвонить Машку ото всех ее возможных любовников. Я играла в разведчицу и толком не говорила, зачем звоню. Но Машка таким путем обнаружена не была. Может, я зря ищу ее у любовников. Может, она зубрит текст своей новой судьбоносной роли и не берет трубку, отдавшись искусству.
Свет на Машке клином не сошелся. Я позвонила Наташке. Но Наташка жарила котлеты, и они у нее горели. Интересно, кому она жарит котлеты? Нормальные люди себе котлеты не жарят.