Карелин и Покровский на актерский в свое время пошли не зря. В каждом из них был какой-то особый шарм. И все их банальности слушать было приятно, потому что говорились они «с чувством». Я представляю, какое количество лапши развесили они на уши доверчивым девчушкам.
Может быть, поэтому мне захотелось их сильно удивить. Что б не думали, что всем слабо.
— Все будет зависеть от суммы гонорара. Афиши не надо однозначно, — сказала я и увидела, как округлились глаза, подошедшей в этот момент Лены.
Что там какой-то стриптиз, хотелось мне сказать ей, после прыжка с парашютом!
Понедельник, четверг — яблочный день. Утром бассейн. Вечером тренировка в спортивном клубе по соседству. Я взяла себе тайм-аут ровно на месяц.
Сева не мог нарадоваться на перемены в моем настроении. И считал, что причина — встряхнувший меня прыжок.
Секрет же был прост — у меня появилась цель.
Да, прыжок сделал свое дело. Можно считать, что причина была в нем тоже. На все свои последующие безумства я подписалась именно тогда, в тот вечер после прыжка, когда море было мне по колено.
Мне хотелось выйти на сцену на пике своей красоты.
В Америке меня волновало совсем другое. Там мне нужны были деньги и только деньги. Здесь мне хотелось показать класс. Тем более что такого номера никто из них еще не видел. Из любопытства я как-то заглянула в клуб «Звезда моя» посмотреть на коллег по цеху. Карелин и Покровский гостеприимно пускали меня теперь в любое время. Стриптиз здесь показывали по средам. Прямо на танцполе расставлены были столы и стулья. В воздухе было дымно. Мужчины спокойно курили. Дамы были редкими гостьями. У сцены скопились особо влюбленные в этот жанр искусства. А рядом дежурили охранники с каменными, как у атлантов, лицами.
Красивая блондинка в полупрозрачной тунике, отороченной белыми перьями, бессистемно виляла бедрами у шеста. То ли это было ее импровизацией, то ли танец ей так поставили.
Может быть, кому-то и понравилось. Не знаю. Но разделась она предсказуемо. А смотреть-то там было не на что: зачаточная грудь, прямая фигурка, впившиеся в тело стринги, острые коленки. На мой взгляд, в белом пушистом мехе ей было гораздо лучше.
Есть фигурки, которые хорошо одевать. Все на них смотрится прекрасно. А есть такие, которые лучше раздеть. Потому что красота скрывается под одеждой.
Я отношусь ко второму типу. Нет, одеваться я тоже, конечно, люблю. Но раздеваться мне нравится больше. Я чувствую, что не разочарую. И испытываю от этого позорный кайф. Все-таки я умудрилась заразиться им в Америке.
Женщины наши, конечно, прекрасны. Только вот темперамента как-то не хватает. Вялые движения усыпляют. Раздеваются они скромно и невозбуждающе, как на приеме у врача. Хоть ставь рядом весы и ростомер.
Помню, темпераментных стриптизерш из Сан-Франциско, которые вылетали на сцену, как ведьмы. А каждое их движение вызывало стон в зале. Или мужчины там отзывчивей, чем у нас…
Чем больше я думала о предстоящем выступлении, тем страшнее мне становилось. Публика действительно другая. Там я чувствовала реакцию зала. А что я почувствую здесь? Может быть, отказаться пока не поздно? Но я вспомнила, как Сева говорил, что в жизни ни в коем нельзя отсиживаться на скамье запасных. А значит, свой страх перед здешней сценой мне просто предстоит побороть. Это ведь не с парашютом прыгать, в который раз постаралась я уговорить себя.
Живот мой прилип к спине. Я подкачала мышцы. Может, особо они и не изменились. Но чувствовала я себя изумительно. После бассейна я ходила на массаж к грандиозных размеров девушке Ире. Она мяла меня и разделывала, как отбивную к обеду.
До выхода на сцену оставалась всего неделя.
Сева уехал на сборы в Финляндию. Сборная готовилась к чемпионату Европы. Севка нервничал. Портной закручивал гайки. Устраивал настоящий психологический прессинг. На Севу, конечно, не очень-то надавишь. Но атмосфера у них в команде сейчас была нервозная. На меня у него времени не было совсем.
Сейчас меня это даже не расстраивало. Сейчас я понимала его как никогда. Мне ведь тоже хотелось выступить лучше всех. Я тоже через «не хочу» ползала по утрам в бассейн. А вечером через «не хочу» сжимала ногами тренажеры. Только рассказать о своих целях ему я не могла.
Я скучала по нему. Но прекрасно понимала, что время сейчас такое. Правда, в Финляндию он предлагал мне поехать вместе. Но в мои планы это уже никак не вписывалось.
— Зачем мне туда ехать? — жалобно спросила я, обнимая его за шею. — Мне холодно по полдня стоять на улице, пока ты там тренируешься. А в Финляндии делать нечего. Мы там уже были. Можно, я останусь? А в Швейцарию с тобой я обязательно поеду. Буду кулаки держать.
— Да, ты не декабристка, — усмехнулся он. И мне показалось, что все-таки я его сильно огорчила. Хоть он и пытался это скрыть.
В день выступления я нервничала ужасно. Покрашенные накануне волосы казались мне слишком черными. Я все время стояла у зеркала. Чем дольше я себя разглядывала, тем больше находила причин для недовольства.
Музыку, под которую мне предстояло выступать, я слушала без перерыва и заслушала ее чуть ли не до дыр. Несколько дней назад я купила в военторге две тельняшки, подогнала по себе для выступления, просто прокипятила в кастрюле, чтобы «сели». Семь раз отмерила, прежде чем разметить в нужных местах надрезы. Две я купила на всякий случай. Вдруг пригласят опять.
Утром позвонил Сева. В это время у него всегда тренировка.
— У тебя что-то случилось? — взволнованно спросила я.
— Нет, Кузнечик, — сказал он как-то невесело, — все в порядке. Просто захотелось тебя услышать. Чего делаешь?
— Вещи стираю… — ответила я напряженно. — А ты?
— У меня перерыв, — сказал он коротко. — Ты вечером куда-нибудь уходишь?
— Еще не знаю, — соврала я. — Может быть. А что?
— Я позвоню, — неопределенно пообещал он. — Будь умницей. Пока-пока.
Да уж… Вот умницей я сегодня как раз быть не собиралась.
Я достала из дальнего угла привезенные из Америки на память о моих выступлениях босоножки на стеклянной платформе. Собрала сумку и отправилась успокаивать нервы в бассейн.
Зачем, интересно, звонил Севка? Почему он беспокоится? Вечно он нутром все чувствует.
Вторым пунктом в моей подготовительной программе значилась уникальная вещь — фейк бейк. Может, кто-то понятия не имеет, что она существует. Но я узнала об этом средстве еще в Америке и прихватила с собой всего-то одну дефицитную баночку.
Фейк бейк — шоколадный крем для массажа. Через пару часов становишься загорелой, как египетская мумия. Только делать массаж должен человек одаренный. Иначе получатся полосы и разводы. Самой этого не сделать никак. А поэтому к массажистке Ире я записалась на час. Будем надеяться, что она со своей непростой задачей справиться сумеет. Иначе выступление придется отложить до лучших времен. И ждать, как змея, смены кожи.
У Иры все получилось превосходно. Но окончательный результат должен был проявиться несколько позже. Я позвонила Гришке.
— Ну что, ты придешь сегодня? — спросила я его по-деловому.
— Ты что, меня совсем не стесняешься? — обиженно промычал Гришка.
Честно говоря, вопрос этот застал меня врасплох.
— Аю-Даг, это запрещенный вопрос. Понимаешь? Если я начну думать, что стесняюсь тебя, то как я могу не стесняться других? А делать этого мне никак нельзя. Ты знаешь, тогда лучше совсем не ходи. Или приходи, а потом выйди, когда номер начнется. А закончится — опять заходи.
— Так ты стесняешься или нет? — добивался своего Гришка.
— Иди ты в баню! Ты, Гришка, чего хочешь? Чтоб стеснялась или нет? — нетерпеливо ответила я вопросом на вопрос. — Мне, знаешь, поддержка твоя нужна и защита. Мало ли что? А ты мне какую-то ерунду говоришь…
— Ладно. Проехали… Во сколько? — совсем обиделся Аю-Даг.
— Мне надо быть там в девять. Можешь меня потом проводить?
— Сева знает? — коротко спросил он.
— С ума сошел! — гаркнула я. — Он не знает и знать об этом ему совершенно не нужно! Его вообще сейчас нет в стране.
Фейк бейк проявился к вечеру. Теперь, к счастью, у меня не осталось никаких причин для недовольства собой. Машка пришла ко мне ровно в семь. У гримеров на студии она свистнула парочку накладных ресниц, клей и пудру с нежными чуть золотящимися блестками.
Мои американские золотые трусики из трех тесемочек я положила в сумку. В Сан-Франциско я их снимала. В России же стриптиз был весьма относительным. Стринги снимать было просто не разрешено. Разве ж это серьезно? Так, детский сад.
В клуб мы поехали вместе с Марусей. И это было верное решение. Потому что для поддержания в себе «развратного» духа я надела недавно купленные высокие сапоги на шпильках, в которых без Севы выходить не решалась.
В девять народ уже собирался. В зале играла негромкая музыка. Царил полумрак. Машка отправилась со мной за кулисы. Здесь мы встретили лысоватого Карелина.
— О звезда очей моих! — простонал он, когда увидел меня. — Ох, как хороша. Вот ключ от твоей гримерки, Ева. Твой выход последний. Тебя мы оставили на закуску. Ты уж не подведи. Задай им всем жару!
— Ну что, начинаем! — ответственно заявила Машка, когда Карелин ушел. — Давай раздевайся!
Я надела свои золотистые трусики. Они были чуть светлее моей загорелой кожи. Машка щедро покрыла блестящей пудрой выдающиеся части моего распрекрасного тела. Я посмотрела в зеркало. Это действительно выглядело эффектно.
— Какая у тебя все-таки обалденная фигура! — с завистью сказала Машка. — «Плейбой» по тебе плачет!
— В «Плейбое» одни блондинки! — ответила я ей, чувствуя, как шалят нервишки. — Ладно. Я болтать сейчас не могу, извини. Лицо давай делать.
Машка профессионально наклеила мне ресницы. Я на свои не жалуюсь, но со сцены эффектнее искусственные. В сценическом гриме Машка была специалистом. Веки накрасила мне блестящими тенями бежевого цвета. А черным карандашом подвела глаза чуть сильнее, чем можно позволить себе в обычной жизни.