— Еще и стрижем? — возмутилась я. — Да ни за что!
— Да. Стрижем. Причем под мальчишку. Челку только оставим. Твой трогательный стриженый затылок должен говорить о том, что на него можно положить твердую мужскую ладонь.
— Ты чего? Маруся? Рехнулась совсем? Вот только твердой мужской ладони мне на затылке и не хватает. Что за фантазии?! Кому она там нужна? Того и гляди — пригнет. И вообще, Маруся, мужчины мне неинтересны. Я знаю все эти сказки про клин клином. Про любовь назло. Про лучшее лекарство. Но мне сейчас никто не нужен. Я глубоко больна. Я ранена, Машка. Я подстрелена. А ты этого не понимаешь. Ты все в театр играешь. В душе блондинка… Тоже мне… Психолог. Я сейчас в душе лысая, если тебе интересно знать!
— Да ладно… Не кричи ты так! Кто кричит, тот не прав. Значит, на самом деле ты как раз покраситься и хочешь! Поздравляю!
— Слушай! Психоаналитик доморощенный! Ты даже представить себе не можешь, как я ненавижу дилетантов! Что ты понимаешь в моей личной жизни! Если бы мне была нужна эта твоя рука на затылке, я бы здесь сейчас не сидела, Маруся! Как ты этого не можешь понять?!
— Да нет… Я все могу понять. Вообще-то… Ну, почти все. — Машка потрясающе умела притворяться дурочкой. — Так как на счет блондинки? Гарантирую — полегчает.
Я молчала и смотрела на нее, как на умалишенную. Наташка, посмеиваясь, наблюдала за нашим поединком, переводя взгляд то на меня, то на Машку. Уступать без боя мне не хотелось.
— И потом, светлые волосы молодят! — невозмутимо продолжала она, непринужденно потягивая красное винцо из хрустального бокала, завалявшегося на чургулиевской кухне. — Надо же как-то остановить твое раннее возмужание.
— Знаешь, Маруся, я стала брюнеткой, потому что мои друзья доказали мне, что блондинка — символ недотраханности.
— Извини меня, Ева! А что ты хочешь сказать? — Машка вперилась в меня своими изумительно большими глазами. — Что сейчас это не про тебя?
— Мн-да, Маруся, какая же ты все-таки стерва… — улыбнулась я и покачала головой.
— На том стоим… — прокряхтела Машка, поудобнее устраиваясь с ногами на ветхом диванчике. — Завтра с Наташкой тебя перекрасим.
БЕЛАЯ ПОЛОСА
Обрезанные волосы падали на пол. Было в этом что-то ужасно печальное. Как внутреннее монашество. Но мне это доставляло неизъяснимое удовлетворение. Так вам всем и надо. Кого, собственно, кроме себя самой я имела в виду?
Художественное руководство процессом взяла на себя Машка. Исполнением занималась, естественно, рукодельница Наталья. Челку решили оставить такой, как есть. Все же остальное обрезали в пух и прах. Шея стала голой и, конечно, как уверяли девчонки, ужасно трогательной. От слова «трогать».
Потом они смело взялись за волшебное превращение меня в блондинку. Я им не перечила. Все-таки женщины устроены странно. Очень хотелось кардинальных перемен. Пусть даже таких, от которых самой будет страшно. Мне просто повезло, что в таком состоянии души я попала в руки своим доброжелателям, а не авангардисту-парикмахеру. Если бы в этот день мне предложили покраситься в ярко-синий — я бы согласилась. А что такого? Теперь мне по большей часть все равно.
Через двадцать минут оказалось, что блонда не получилось. Получился умеренно рыжий.
— Мн-да, — критично сказала Машка. — В блондинку с разбегу не перекрасишься. Это мы дурака сваляли. Надо поэтапно.
— Ну поэтапно, так поэтапно, — ответила я покладисто. — Когда по этапу-то пойдем?
— Надо подождать недельку. А то волос лишишься, — тоном специалиста сказала Наталья.
— Да мне все равно… Можно и рыжей. Даже интересно. Я теперь, Натуся, такая же, как ты…
Жить рыжей мне понравилось. В тот же день мне позвонили из магазина и сообщили, что я могу прийти за деньгами. Изделия мои купили с лету. И тут же деликатно спросили, не принесу ли я что-нибудь еще. Но ничего нового я сделать не успела. Только вот имидж изменила до неузнаваемости.
Сначала я хотела надеть свою маскировочную шапочку, чтобы меня узнали. Но на улице резко потеплело. Пришлось взбить новую прическу «до образования пены». Так учила меня укладывать короткие волосы Наташка.
В общем-то рыжее с зеленым — ведьминская классика. А потому, готовясь к походу за деньгами, я даже немного увлеклась своим макияжем. Давненько я не красилась. Чувство меры меня, как ни странно, подвело. Глаза оказались какими-то сверхъяркими. Видимо, макияж брюнетки придется теперь забыть. Рыжие волосы требовали полутонов. Но переделывать я ничего не стала. Что обо мне подумают окружающие, с некоторых пор меня не волновало.
Рыжие все-таки везучие. Такие большие деньги я еще ни разу в руках не держала. А кроме того, магазинная дама в невероятной шали ручной работы передала мне визитку покупателя. Он очень просил, чтобы мне ее передали. Я просто не поверила своим глазам. Эту визитку я уже однажды получала. Андрей Мишутин, генеральный директор ЗАО «Семь гномов». Странное название. Что же он так по всему миру будет ходить по моим следам? Все мои вещи на сегодняшний день покупал только он. И в Сан-Франциско, и здесь, в Санкт-Петербурге.
Он — мой единственный покупатель. Интересно…
Позвонить? Я решила не откладывать в долгий ящик. Может, у него есть какой-нибудь заказ. Мне очень хотелось поработать. В работе было мое спасение. Поэтому я попросила разрешения позвонить ему прямо из магазина. А дама в шали любезно разрешила.
Обрадовался он совершенно неадекватно. И встречу назначил через двадцать минут.
Даже кофе попить я за это время не успела, потому что в кафе по соседству была ужасная очередь. А далеко уходить не хотелось.
Через десять минут к салону подъехал «Крайслер». Те, кто понимает, останавливались, чтоб на него посмотреть. Честно говоря, я не понимала. Машина как машина. Ну, новая. Ну, чистая. Ну, приятного зеленого цвета. На «Мерседес», между прочим, очень похожа. А «Мерседесами» меня не удивить.
Да чем меня в этой жизни вообще теперь удивишь?
Из «Крайслера» вышел Мишутин. Ну да. Мы, конечно же, встречались с ним в Сан-Франциско. Он — среднего роста, очень похож на Визбора. С круглым приветливым лицом. И с кожей у него, кажется, что-то не в порядке. Впрочем, какая мне разница. В черном костюме, при галстуке. В моем окружении мужчин при галстуках просто не было. Художники одеваются высоко художественно. Спортсмены… Стоп. А это уже запрещенная тема.
Мишутин оглянулся по сторонам.
Блин. Я же теперь рыжая и стриженая. Он просто не может меня узнать.
Я подошла к нему сама.
— Здравствуйте, Андрей! Я — Ева. Я вам звонила, — сказала я без лишних эмоций.
Он вгляделся в меня и, видимо, узнал. Потому что улыбка на его лице появилась радостная и несколько смущенная. Улыбка эта сейчас же напомнила мне о том, что сейчас он, вероятно, вспомнил Бёркли. Я постаралась придать своему лицу выражение тотальной деловой озабоченности.
— Ева! Как хорошо, что вы позвонили. Садитесь. Есть разговор, — бодренько начал он, и открыл передо мной дверь.
Я села в машину, и мы поехали. Я чувствовала запах его одеколона. На мой взгляд, слишком резкий. И уж безусловно дорогой.
— Ева! Какое у вас все-таки редкое имя… — романтично протянул он. Но видя, что меня его интонация на нужный лад не настраивает, продолжил нормальным голосом: — Дело вот в чем. У меня есть друг. Он увидел ваши работы в моем доме. И просто сам теперь не свой. У него там какие-то замыслы, проекты. Он строит дом. И ему надо что-то там помочь… Точно не знаю. Поможете?
— Ну, отчего ж не помочь? — благосклонно ответила я. — Это моя работа.
— Но я вас, вообще-то, везу не к нему, — немного неуверенно сказал Мишутин.
— А куда? — озадаченно спросила я.
— К себе. Мне вам надо кое-что показать. Тоже по вашей работе.
— А, — ответила я, пожав про себя плечами.
— А вы здорово изменились, Ева, — после небольшого молчания продолжил он. — Там вы были совсем другой. — Он добродушно на меня покосился. — Но вам так идет даже больше. К вам теперь подойти не страшно.
— А что — страшно было? — недоверчиво спросила я.
— Да, — усмехнулся, каким-то своим воспоминаниям Мишутин. — Страшновато. Особенно там. В Бёркли. Помните?
— Да. Пока еще не забыла, — холодно ответила я. Ход его мыслей совсем мне не нравился. Мне-то казалось, что он ценитель моих художественных талантов.
— Да вы не думайте… Я же вижу, подумали, вот кретин, сейчас начнет. Нет. Серьезно. Я без всяких.
— Надеюсь, что без всяких… — сказала я равнодушно.
А как еще с ними говорить. С теми, кто меня видел там, в Бёркли. Или здесь… Но как говорить с теми, кто видел меня здесь — это уже, кажется, запрещенная тема.
Довольно быстро мы выехали на Финляндскую дорогу. И сразу же за Ольгино свернули с шоссе на лесную дорогу. Дальше оказался поселок, сплошь состоящий из кирпичных замков с дурацкими башенками. Соседство одного с другим было весьма отдаленным. Участки с щедро оттяпанными лесными массивами были просторными. К одному из таких замков мы и подъехали.
Собственно, кроме торчащей башенки с резным флюгером видно ничего не было. Все закрывал герметичный серый забор с камерами над глухим входом.
— Это что — ваш? — спросила я разочарованно.
— Мой, — Мишутин немного обиделся. — А что, не нравится?
— Да так себе… Не люблю ограждений и заборов. Создается впечатление, что вы очень кого-то боитесь.
Я открыто на него посмотрела. В нашем общении мне нравилось одно — его мнение было для меня абсолютно не важно. А поэтому я могла говорить все, что думаю. Ворота бесшумно отворились, и мы въехали во двор. Круглоголовый крупный мужчина в черном костюме приветственно помахал рукой и удалился в сторону небольшого флигеля охраны.
Перед домом бил фонтан. Я зло улыбнулась. Как все предсказуемо. Мы вышли из машины и направились к кирпичному замку. Интересно, там тоже такой же игрушечный мир? Рыцарские доспехи на стенах, шкуры на полу. Оленьи головы