— А как вы думаете, что могло с ним произойти? Куда он исчез? — Зина попыталась направить разговор в нужное русло.
— Думаю, милиция обязательно поставит точку в этой истории, — вздохнул профессор. — Лично у меня нет никаких предположений.
— А с кем он дружил на кафедре? — допытывалась Крестовская. — Может, кто из друзей знает, что произошло? Вот бы с ними поговорить, вдруг Игорь поделился чем-нибудь...
— Что вы! — заведующий рассмеялся. — Вы точно плохо знали своего жениха! Сложно было найти более нелюдимого человека, чем Игорь Егоров. Он абсолютно ни с кем не сдружился за все те годы, что работал здесь. Друзей у него не было, и никто не знал его близко. Так что никто ничего вам не скажет. Извините...
Оставаться дольше в университете было бессмысленно, и Зина поехала на Большую Арнаутскую.
Это был двухэтажный старинный дом из желтого ракушняка, вызывающий в памяти ностальгические воспоминания о зарождении Одессы. Уютный, похожий на игрушечный домик, с теплыми камнями желтого цвета, высоким бельэтажем, резьбой над большими окнами во втором этаже и как будто живой. Он находился совсем близко к улице Красной армии, и близость Привоза делала этот уголок необычайно шумным, с утра до поздней ночи здесь стоял сплошной гвалт: громыхали трамваи, спешили, переговариваясь, многочисленные прохожие, ссорились водители машин, гудя клаксонами, пешеходы перескакивали дорогу, не обращая внимания на светофор... А еще лаяли собаки, и пестрые, разноцветные толпы бездельников всех видов и сортов устремлялись к Привозу, надеясь урвать легкие деньги там, где варился котел из мошенничества, контрабанды, хитрости, ловкости и лжи, где кипела жизнь, разительно отличающаяся от жизни всей остальной советской страны, не похожая вообще ни на что.
Сколько себя помнила, Зина не любила район Привоза. Он казался ей грязным и очень опасным. С детства каждого одессита предостерегали от привозного воровства. Наверное, не было ни одного жителя города, который не слышал бы о том, что на Привозе обманывают, обвешивают, воруют кошельки, всовывают негодный товар... Больше всего на свете ненавидящая ложь и мошенничество, Крестовская всегда с огромным предубеждением относилась к Привозу. И жизнь не раз доказывала ее правоту.
Поэтому все улицы, ведущие к этому злачному месту, заранее воспринимались Зиной как нечто негативное, страшное.
Но в этот день, медленно двигаясь по улице Красной армии к Чкалова, бывшей Большой Арнаутской, наблюдая, как редко появляющееся в небе солнце золотит крыши старых домов, Зина испытывала небывалый прилив сил и думала о том, что бывают на свете места и похуже. И что не все так уж плохо, если старинные особняки из желтых камней вдруг понравились ей... А значит, еще можно жить...
Наверное, дело все же было в солнце. Когда Зина вышла из университета, улицы изменились до неузнаваемости, окунувшись в искрящийся белый лебяжий пух. И сквозь этот пух, сквозь эту тонкую, пушистую вату до земли, до самого ее дна пробивались прочные золотые нити, связав собою и то, что находилось на поверхности земли, и то, что уходило в глубь ее. И это сияние сразу же отразилось во всем — в хмурых лицах спешащих прохожих, в булыжниках мостовой, в ослепительном калейдоскопе трамваев и машин, в стеклянных витринах магазинов, во всем, что было прежде невзрачным и серым в этом мире, словно придавленным невидимым грузом.
Зина наслаждалась этим солнцем, появившемся в городе впервые за много дней, этим теплым весенним воздухом. А главное — новым смыслом своей жизни, внезапно засверкавшей другими красками потому, что эта жизнь повернулась другой гранью. И, значит, не все было потеряно, значит, не всегда бывает плохо...
И впервые за столько времени Зина без предубеждения восприняла район Привоза. Ей даже показалось, что здесь вполне можно жить.
Нужный ей дом находился почти на углу улиц Красной армии и Чкалова. Она вошла в тесноватый, застроенный многочисленными пристройками двор. В этот час он был безлюден. Крестовская увидела слева парадную, возле которой была прибита табличка с номерами квартир. Нужная ей находилась как раз здесь.
Зина отворила пружинистую дверь, с которой давно слезла краска, и поднялась по хрупкой скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Она была такой шаткой, что прямо ходила ходуном под ее ногами. Даже идти по ней было страшно, но это было неотъемлемой особенностью всех одесских домов — в них все казалось невероятно хрупким, шатким, старым и сломанным, а на самом деле могло стоять веками.
Поднявшись по лестнице, Зина оказалась на длинной деревянной веранде, на которую выходили двери квартир. Несмотря на всю свою показную хрупкость, веранда выглядела необычайно живописно. Крестовской вдруг подумалось, что ни в одном городе мира домов с такими деревянными верандами просто нет. Это был непередаваемый одесский колорит. Им были заполнены тесные дворики старого города. И жизнь в этих двориках казалась разноцветным калейдоскопом из стекла, в котором просто невозможно было уследить, когда заканчивалась одна и начиналась вторая грань.
Сама Зина никогда не жила в таких двориках с верандами, но в них жили многие ее друзья. И в глубине ее души сохранилось теплое чувство — ностальгия, тянувшаяся из детства.
Но тут же на смену этой ностальгии пришла более здравая, уже реалистичная мысль — да, дворики с верандами колоритны и выглядят красиво. Но как же ужасно здесь жить! Мягко сказать, это ведь не самые комфортные условия для жизни, они ужасны так же, как коммунальные квартиры. Но понять это может только тот, кто испытал все это на себе...
Нужная квартира находилась в самом конце веранды, и Зина решительно направилась туда, думая, что здесь ей повезло. Последняя дверь по коридору — значит, любопытных будет меньше. Меньше вероятности появления традиционной одесской старухи, которая во все сует свой нос.
Так и произошло. Зина вставила отмычку в замок, и тот сразу поддался — буквально как масло. И в коридоре веранды не обнаружилось ни одного любопытного лица. Зина быстро вошла внутрь, захлопнула за собой дверь и оказалась в довольно просторной прихожей. Нащупав на стене выключатель, включила свет.
И... открыла от удивления рот. В прихожей стояла резная, антикварная мебель из красного дерева. С потолка свешивалась бронзовая лампа — явно ручная работа. Все это вовсе не было похоже на стандартную советскую квартиру. Эти странные предметы роскоши подходили больше для коллекционера, антиквара, подпольного барыги, хитроумного контрабандиста, но отнюдь не для научного работника, преподавателя.
Зина двинулась дальше и оказалась в гостиной. Удивлению ее не было предела! Чем-то гостиная напоминала парадную роскошь жилища Жаннет Барг, бабушки Виктора, того самого жилища на Ришельевской, куда Зину больше не позовут никогда.
В шкафах гостиной Игоря Егорова была старинная бронза, изящный хрусталь, императорский фарфор, китайский фаянс... Словом, дорогие и невероятно красивые вещи, которых не встретишь в обычных квартирах.
Крестовская застыла посреди гостиной, пытаясь собраться с мыслями. У Игоря Егорова, судя по всему, были деньги, и деньги не малые. Откуда? Каким образом он умудрился заработать целое состояние, чтобы так украсить и обставить свою квартиру?
Она прошла на кухню. Здесь была более современная мебель, однако в холодильнике обнаружилось невероятное количество еды. Причем не простой! Все это были деликатесы, которые не встретишь в обычных советских холодильниках.
Банки со шпротами, паюсная икра, всевозможные тушенки... Кольца сырокопченой колбасы... Завернутый в газету балык... Осетрина... Зина не могла поверить своим глазам. Холодильник преподавателя? Да Бершадов просто издевался над ней!
Оставив все это жуткое количество еды в покое, Крестовская прошла в спальню. Здесь стоял большой письменный стол, а в обстановке преобладал Древний Египет.
Египетские картинки и скульптуры на стенах... Книги на полках, в основном посвященные истории Древнего Египта... Но самое главное открытие Зину ожидало все-таки в письменном столе.
Когда она открыла первый же ящик, а он был достаточно высок, и в него можно было помещать большие предметы, то от того, что Крестовская увидела, она испытала настоящий шок.
В ящике стола оказалась высокая трехлитровая банка, в которой были заспиртованы... змеи. Две довольно больших змеи. Одна была толстой и серой, другая — с черной блестящей шкурой, свитая в кольца. Черная обвивала серую. Судя по цвету раствора, змеи хранились в нем достаточно давно.
Это был настоящий медицинский раствор, который использовался для бальзамирования в морге. Чуть приоткрыв крышку, Зина тут же узнала его по запаху. Раствор был достаточно крепким — в такой концентрации органы могли храниться годами без всяких повреждений, поэтому змеи и сохранились отлично.
Зину затошнило. Она едва не уронила банку на пол. Подумав, как это отвратительно, мерзко — мертвые змеи на полу, тут же поставила банку на пол очень аккуратно и принялась дальше исследовать ящик.
К счастью, заспиртованных змей в нем больше не было, Однако было достаточно много книг, чертежей, схем, посвященных исключительно... змеям. Зина не могла этого понять. Казалось, этот человек с болезненной методичностью собирал всю информацию о змеях, которая существует в мире. Сортировал ее и хранил очень тщательно.
Здесь была богатая энциклопедия, посвященная всем видам змей, с яркими, красочными иллюстрациями. Множество книг по зоологии и биологии, в которых изучались только змеи... И при всем этом не было никаких личных записок, сделанных рукой этого человека. Только документальный материал — и больше ничто.
Зина вспомнила слова заведующего кафедрой о том, что Игорь Егоров ни с кем не общался, у него не было ни единого друга, и слова Бершадова о том, что этот человек жил отшельником. Возможно, это было обусловлено его странным увлечением. Она уже поняла, что он увлекался змеями. И не просто увлекался, а был помешан на них.