— Подкрепление, — повторила Зина, глядя на Бершадова во все глаза и чувствуя, как все леденеет в ее душе.
— Необходима полная мотострелковая дивизия, которая будет базироваться на территории ОдВо, то есть Одесского военного округа, — меж тем продолжал он. — Это важная составляющая часть моего плана. То есть не совсем моего, конечно, но того, чем занимаемся мы с тобой.
— Значит, война? — замерла Крестовская. — Будет война?
— Мы сейчас не должны говорить об этом, — мягко остановил ее Бершадов.
Разговор плавно перетек на события в мире. Григорий рассказал следующее. После трех месяцев бесплодных боевых действий, добившись частичного прорыва линии Маннергейма, в самый разгар суровой северной зимы, с огромными человеческими жертвами, 12 марта 1940 года советское правительство прекратило зимнюю войну с Финляндией. С финской стороной был подписан мирный договор. Согласно этому договору граница Финляндии передвигалась примерно на 100 км на запад от Ленинграда. При этом Финляндия сохраняла полную государственную независимость.
В результате трехмесячной советско-финской войны 1939 — 1940 годов Красная армия потеряла более 300 тысяч солдат убитыми и ранеными. Финская военная кампания провалилась полностью. А население СССР даже не знало об этом провале.
После завершения финской кампании СССР направил свое внимание на три соседних прибалтийских государства — Латвию, Литву и Эстонию. Эти государство стали независимыми в 1918 году.
В начале весны 1940 года СССР начал оказывать на них сильное военное и политическое давление на эти государства. Под угрозой прямой военной интервенции правительства были вынуждены подписать с СССР договоры о взаимной безопасности, а также разрешив вести советские войска на свою территорию. В этих странах почти полностью отсутствовали собственные армии и органы безопасности. Поэтому ни о каком сопротивлении и речи быть не могло. Советские войска беспрепятственно оказались на территории прибалтийских государств — якобы для помощи и поддержки.
— Однако Румыния — это не слабые прибалтийские страны, — продолжал Бершадов, — Румыния ни за что не позволит ввести на территорию Бессарабии советские войска без военного конфликта. А значит, именно Бессарабия и левобережье Днестра станет следующей территорией, на которую обратит свое пристальное внимание СССР. Поэтому необходимо, чтобы румынская сторона напала первой, пусть даже абсолютно бессмысленно.
— Для этого спецорганами созданы диверсионные группы, — в том ему продолжила Зина, — над созданием этих провокаций и работает твое ведомство.
— Верно, — кивнул Бершадов, — а в этом году все дается не просто. 1940-й — это високосный год, начавшийся в понедельник. Не предвещает ничего хорошего.
— Ты хочешь сказать, что в этом году начнется война? — вздрогнула Зина.
— Я не сказал это прямо. Но мы на пороге очень страшных событий, — вздохнул Бершадов. — Война уже идет по Европе. И Гитлер не собирается останавливаться.
— А Сталин? Сталин собирается останавливаться? — спросила Крестовская, подумав о Бессарабии.
— Сталин на стороне справедливости, — жестко отрезал Бершадов, — Сталин хочет вернуть свои земли. Румыния незаконно и подло завладела Бессарабией. Вернуть этот регион будет правильно.
— Как ты думаешь, Сталин и Гитлер будут союзниками? — Зину очень пугала откровенность их разговора, но остановиться она уже не могла.
— Нет. Договор, подписанный 23 августа 1939 года, не является союзническим соглашением. Стороны лишь обязывались воздержаться от нападения одна на другую и соблюдать нейтралитет в случае нападения третьей страны на одну из них. Сближение с Германией стало для СССР вынужденным шагом. При предшественнике Молотова, наркоме иностранных дел Максиме Литвинове, СССР все-таки пытался противостоять нацистской Германии и ее союзникам. Ты помнишь заключение договоров о сотрудничестве с Чехословакией и Францией? А поддержка испанских республиканцев в гражданской войне против союзника Гитлера Франко? Однако был один момент.
— Какой? — Зина замерла.
— О нем мало кто знает. Но тебе я расскажу. Это секретная информация, хотя хранится и не так строго. 22 сентября 1939 года в Бресте прошел совместный парад вермахта и Красной армии. По центральной улице города проехали подразделения 29 отдельной танковой бригады РККА и 19 моторизованного корпуса под командованием Гудериана. Но это ничего не значит.
— Почему? — не поняла Крестовская.
— 28 сентября 1939 года СССР и Германия подписали договор о дружбе и границах. Однако союзного договора между двумя странами не существует. Тем не менее, в случае вторжения в Бессарабию Германия будет соблюдать нейтралитет. Это данные нашей разведки.
— А мир? Как отреагирует мир?
— Как сможет. Однако действия СССР против Финляндии многие страны расценили как агрессию. Официально Москва утверждала, что войны нет, они выступили на помощь Финляндской Демократической республике согласно договору о взаимопомощи, подписанному в декабре 1939 года. Однако это было марионеточное государство, наспех созданное на оккупированной части Карельского перешейка. Франция и Великобритания расценили финскую войну как знак того, что СССР готов вступить в войну на стороне Германии. Поэтому 14 декабря 1939 года СССР исключили из Лиги наций. Однако это было ошибкой. Главный враг мира — не СССР.
ГЛАВА 23
Когда старенькие настенные ходики пробили половину третьего ночи, Зина потушила свет, надела пальто и решительно вышла из дома. Возле самого подъезда с потушенными огнями стоял большой черный автомобиль. Она уверенно открыла дверцу и села на заднее сидение.
— Замерзла? — Бершадов подвинулся, давая ей больше места.
— Нет, — Зина действительно не чувствовала ни холода, ни усталости.
— Нервничаешь? — усмехнулся он.
— Конечно нет. С чего вдруг? — Крестовская вскинула на него глаза, пытаясь что-то прочесть по его лицу, но ничего не прочла.
— Поехали, — резко, отрывисто бросил Бершадов шоферу в кожаной тужурке, и машина уверенно покатила в ночь.
О том, что ей необходимо быть готовой к этому времени, Бершадов предупредил Зину запиской заранее — утром. Записка эта лежала на полу, было понятно, что кто-то из агентов Бершадова подсунул ее прямо под дверь.
Зина не удивилась этому — ей были известны методы работы Бершадова. И, несмотря на дружеский вечер, проведенный с ним, она не питала иллюзий: этот человек был опаснее гремучей змеи, и дружба с ним не означала ровным счетом ничего.
Крестовская прочла записку, настроилась не спать ночью. Впрочем, сделать это было легко — на нервной почве, от перевозбуждения, связанного с работой, сон улетел от нее с невероятной скоростью. И Зине очень хотелось, чтобы это состояние активности присутствовало в ней и дальше.
Накануне Бершадов ушел от нее около 11 вечера. Они еще немного поговорили на секретные темы — о политике, а потом перешли на более нейтральный разговор.
— Я измучил тебя, похоже, — сказал он, внимательно глядя на уставшее лицо Зины, — пожалуй, тебе нужно отдохнуть. Завтра предстоит тяжелая ночь.
— А если я не сумею определить причину его смерти? — вдруг занервничала Крестовская.
— Не сумеешь, — спокойно пожал плечами Бершадов, — но это не главное. Главное — ты сможешь предположить.
— Разве много стоит предположение без фактов? — хмыкнула Зина.
— Все истины, доказанные непреложными фактами, когда-то были предположением, — ответил Бершадов.
Он поднялся из-за стола. На языке Зины все время вертелся вопрос о том, где он живет, но она постеснялась спросить — это было бы уже серьезным нарушением субординации. А с таким, как Бершадов, шутки плохи. Поэтому Крестовская вовремя прикусила язык.
— Спасибо тебе за отличный ужин и приятную компанию, — доброжелательно улыбнулся Бершадов.
— Это тебе спасибо, — Зина неловко двинулась следом за ним.
— Тогда до ночи, — и, по-дружески пожав ее руку, Бершадов ушел, оставив Крестовскую наедине с собственными мыслями.
Мыслей было много. Убирая со стола и моя посуду, она все время думала об Игоре Егорове, об отце Григории, о событиях в Бесарабии, о грядущей войне, о странной и страшной политике Советского Союза, о которой нельзя говорить. Все в ее голове перемешалось и заварилось в какую-то жуткую кашу.
И только когда Зина легла в постель, потушила свет и натянула одеяло до подбородка, она вдруг поняла, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Викторе и о его уходе. Это поразило ее настолько, что Зина растерялась. Неужели Барга действительно не было в ее мыслях? Это было к лучшему. И, выбросив из головы все это, Крестовская закрыла глаза.
Она спала до самого обеда, до двух часов дня. Проснувшись, решила все-таки сходить в булочную. А когда вернулась, то обнаружила под дверью записку и поняла, что нужно серьезно собраться, сконцентрироваться перед тем, что ей предстоит.
Ослепительно-белые лампы освещали тело, лежащее на столе в прозекторской. Вдыхая знакомый до боли запах формальдегида и прочих составляющих химраствора, который всегда использовался при вскрытии, Зина отдернула простыню. Напротив находился единственный санитар — проверенный ею еще со времен работы с Кацем. Именно ему предстояло записывать, вести протокол. Крестовская знала, что на него можно полностью положиться, и он не грохнется в обморок.
Она начала осмотр тела, одновременно диктуя санитару:
— Мужчина... Рост — 186 сантиметров... Вес — 72 килограмма... Возраст — 30—35 лет. Волосы черные. Предположительное время наступления смерти... Температура тела...
Совершая привычные движения, Зина думала о том, что отец Григорий был красив. Она никогда не видела его живым. Но сейчас понимала, что его необычная внешность очень сильно воздействовала на людей. В нем смешалось несколько разных кровей. Вся эта экзотичность его образа играла ему на руку. Зине было больно думать о том, что жизнь такого красивого мужчины оборвалась вот так внезапно и глупо.