– «Защита»!
У него презрительно изогнулись губы – это слово он бросил в меня так, как будто я сказала что-то омерзительное.
Я стиснула зубы, удерживаясь от ответа. Неужели он думает, что я не понимаю всей недосказанности и неуместности этого слова? Не существует такой вещи, как защита, – не во время Кеджари, не в Доме Ночи и не в Обитрах. Не существует такого понятия, как безопасность, и точно не бывает никакого доверия – за исключением доверия к тому, кто сейчас стоял передо мной.
Но мое раздражение угасло под нарастающей волной нежности, когда я наблюдала, как отец меряет шагами комнату и его рука пробегает по волосам таким знакомым, таким его, таким привычным движением.
– Что случилось? – тихо спросила я.
Мятежные настроения среди ришан? Это могло бы объяснить, почему Винсент так чувствительно воспринял идею о том, что я заключу союз с ришанином, кем бы он ни оказался. Или… возможно, новые угрозы от Дома Крови. Это было бы еще тревожнее.
Не знаю, почему я решилась спросить. Как можно было ожидать, Винсент отвел взгляд и ничего не сказал. На виске у него задергалась жилка, свидетельствуя о его раздражении.
У меня в животе узлом связалась тревога при мысли о насмешке Анджелики и о том, как она на меня посмотрела, и при мысли о Райне, ришанском вампире. Теоретически Кеджари – особый турнир, в котором каждый участник соревнуется на общих основаниях. А на практике? Турнир был лишь продолжением трений и конфликтов окружающего мира.
– Если где-то там, снаружи, происходят дела, которые могут повлиять на то, что происходит здесь, внутри, мне надо об этом знать, – сказала я.
– Тебе надо сосредоточиться на том, чтобы выжить. Больше ничего.
– Я сосредоточена на том, чтобы выжить.
– Но собственными руками отправить себя в когти ришанину? Я тебя другому учил.
Не успев остановить себя, я бросила ему в ответ:
– А что, надо было истечь кровью до смерти? Что мне было делать? Я пыталась позвать тебя на помощь – а ты не пришел.
Слова слетели у меня с языка слишком быстро, я не успела их остановить. Острые, как мечи, которые он отдал мне в прошлую встречу. Взгляд резко перескочил на меня, и в нем на секунду показался огонек обиды, который быстро затвердел, превратившись в лед.
Я сразу пожалела о своих словах. Слишком сильно я надавила. Выражение его лица изменилось резко и мгновенно, как будто те же самые черты стали маской, которая теперь была надета на совершенно другого мужчину.
Винсент – мой отец любил меня больше всех. Но Винсент – король ночерожденных был слишком жестким, чтобы позволить хоть малейший вызов, шла ли тут речь о любви или нет.
– Ты считаешь, я не делал всего возможного, чтобы помочь тебе? – холодно спросил он.
– Не считаю, – сказала я. – Конечно не считаю.
– Я вручил тебе те мечи, чтобы ты стала тем, кто заслуживает ими владеть. Если ты не хочешь, чтобы…
– Хочу.
Последний раз, когда он общался в такой манере, он вышел из комнаты и неделю со мной не разговаривал. Мне даже стало стыдно за ту внезапную, лихорадочную панику, которая охватила меня от одной мысли, что он еще раз так устранится прямо сейчас.
Чужая, незнакомая твердость в его глазах не смягчилась. Он отвернулся. Его силуэт вырисовывался на фоне Сивринажа.
– Прости, – сказала я, сглотнув комок в горле. – Я знаю, что ты делаешь все возможное. Мне не следовало предполагать иное.
И я правда так считала. Я слишком погорячилась из-за его чрезмерной опеки. Всем, что имела, я была обязана Винсенту, и я никогда об этом не забывала.
Прошли несколько долгих напряженных секунд. Когда он снова повернулся ко мне и это лицо уже не было лицом оскорбленного короля, а было лицом моего заботливого усталого отца, я невольно вздохнула с облегчением.
– Я бы пришел, – сказал он, – если бы смог.
Это было самое большее, на что я могла рассчитывать в качестве извинения. Чтобы Винсент извинялся, я еще не видела. Ни перед кем и ни за что. Но надо научиться слышать то, что скрыто между слов. Так же как он никогда не говорил мне, что любит меня, но я слышала это в каждой его суровой нотации. А сейчас, хотя он и не попросил извинений, я услышала это в слегка понизившейся интонации этой единственной фразы.
С такими, как Винсент, надо быть гибким. Брать то, чего они не дадут нам сами.
– Я знаю, – пробормотала я.
Он посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.
– Ты должна выиграть.
Это он сказал не с нежностью, а с прямолинейной твердостью. Приказ.
– Я знаю.
Он дотронулся до моей щеки.
Я вздрогнула, но не потому, что у него получилось неожиданно. Я едва ли могла вспомнить, когда последний раз Винсент до меня дотрагивался, не считая ударов на тренировке. В глубине души мне захотелось погрузиться в эту незаметную нежность.
Когда я была маленькой, он иногда обнимал меня. Одно из моих самых ранних воспоминаний – как я кладу Винсенту голову на плечо и внезапно понимаю, что я в безопасности. Даже ребенком я осознавала, насколько редко такое бывает. Я тогда почувствовала как будто вздох облегчения, как будто я, сама того не зная, удерживала дыхание с тех пор, как на меня обрушился мой дом.
С того момента прошло очень много времени. Раньше любовь значила позаботиться о моей безопасности, но однажды она стала значить: напоминать мне обо всем, что есть в окружающем мире жестокого и опасного.
Он убрал руку и отступил назад.
– Оставь себе своего союзника, – сказал он. – Но держи зубки наготове, маленькая змейка. Следи за его спиной, но не подставляй свою. В ту же минуту, как ты повернешься к нему спиной, он тебя убьет. Используй его. Но не позволяй ему использовать тебя.
Все, что я очень хорошо знала. Я кивнула.
Он сунул руку в карман и вручил мне еще один флакончик с целебной жидкостью.
– Храни ее, – сказал он. – Не знаю, когда смогу достать еще.
Я сунула жидкость в сумку и выскользнула в ночь.
Во всяком случае, это гораздо полезнее объятий.
На обратном пути в Лунный дворец я никого не встретила. Часы перед самым рассветом часто бывают тихими – большинство вампиров уже разошлись по домам, готовясь ко сну, и дорога, которой я шла, была пустынной.
Перед тем как перелезть через стены дворцового сада, я остановилась.
Взглянув назад через плечо, я не увидела ничего, кроме безмолвных брусчатых тропинок и неопределенных темных очертаний разросшихся розовых кустов. Ни намека на движение. Ни единого звука.
И все же на загривке у меня поднялись волосы, как будто я почувствовала взгляд внимательных глаз.
Я вздрогнула, повернулась к стене и броском перебралась через нее.
К тому времени, как я поднялась по всем лестницам, из-за горизонта выглянул рассвет. Когда я открыла дверь апартаментов, меня удивило, что гардины слегка раздвинуты и пространство между ними заполняет внушительная фигура Райна. Он опирался на окно, прижав руку к стеклу.
– Где ты была? – спросил он, не поворачиваясь.
– Это не твоя забота.
Я закрыла дверь и вошла в гостиную.
– Немного и моя, не находишь? Союзники, все такое.
Матерь, я ненавидела это слово и все, что, по его мнению, оно в себя включает.
Я подчеркнуто молчала, когда вошла в гостиную. Райн чуть повернул голову, ровно настолько, чтобы наблюдать за мной. Серебро лунного света начало румяниться розовым, предвещая приход солнца, и обрисовывало волевые очертания его подбородка, стекая вниз, к мышцам на шее.
Эти мышцы слегка напряглись, когда он улыбнулся мне сокрушенной полуулыбкой.
– Даже на дюйм с тобой не продвинуться.
Я смерила его холодным взглядом:
– А у тебя всего дюйм?
Мелко. Глупо. Я даже не знаю, почему я это сказала, – правда, когда он грубо расхохотался, я почему-то восприняла это с удовлетворением.
– Спокойных снов, – сказал он. – Надеюсь, от ножа под подушкой у тебя шея не затекает.
– Я привыкла.
– Хорошо. Завтра начнем тренировки. Надо готовиться к следующему испытанию.
Следующее испытание, чтоб его! Я от прошлого-то еще едва оправилась и потеряла драгоценные дни, пока выздоравливала. У нас оставалось всего две недели на подготовку. И от мысли, что придется тренироваться с Райном – и как-то умудриться при этом не слишком много ему показать, – мне становилось нехорошо.
– Я в восторге, – невозмутимо ответила я и отправилась к себе в комнату.
Но в последний момент оглянулась через плечо. Начинался день. Отсвет на лице Райна был теперь золотистый – от света солнца. Райн не шевелился, обратив взор к горизонту.
Я не смогла удержаться и спросила:
– Неужели не больно?
Он даже не взглянул на меня.
– Пока не слишком.
Странно.
Буду я еще беспокоиться о глупых саморазрушительных привычках вампира. Я вернулась к себе. Раздвинула гардины, чтобы свет вливался внутрь, затем подтащила рабочее кресло к двери и крепко заклинила им ручку.
Сон охватил меня быстро. Мне снились богини, испытания и заостренные зубы, а еще – что ощущаешь, когда сталь ночерожденных входит в спину.
Глава пятнадцатая
Тренироваться начали сразу. Следующее испытание, Убывающая луна, скорее всего, не требовало найти союзников, поскольку Полулуние было единственным этапом, где обычно действовали сообща. И все же Райн и Мише были уверены, что у нас будет возможность помогать друг другу – и что пять недель тренировок лучше, чем три, чтобы увидеть, можем ли мы успешно работать вместе.
Я всерьез задумалась, не отказаться ли. Но я понимала и то, что в моем положении помощь не отвергают, даже помощь, сопряженную с опасными условиями… как и возможность изучить врага, даже если мне не по нраву было, что они при этом тоже изучают меня.
Итак, мы стали тренироваться. Получалось… не так, как я ожидала.
– Семь преисподен, да что с тобой такое?
Получалось хуже.
Намного хуже.
Райн бросил меч в припадке какой-то ребячьей досады. Металл ударился о ковер с мощным глухим стуком, хотя поверхность была мягкой.