Прошел почти год – с последнего праздника Равноденствия, – как я видела министера так близко. И меня опять всю передернуло. Когда я была младше и в первый раз услышала, как министер говорит, я подумала: неужели ему действительно две тысячи лет? Один взгляд на него вблизи положил конец всем сомнениям.
Нет, морщин на лице у него не было, не считая пары жестких линий в уголках губ. Но весь он был какой-то измотанный – все слишком заостренное и гладкое одновременно. Его кожа была тонкая, как папирус. Туго натянутые вены просвечивали под выступающими скулами, под плотно сжатыми губами, под веками мертвенно-белых глаз. Говорят, с возрастом кровь у вампиров темнее. У министера она, наверное, была совершенно черной.
Когда я вошла, он встал.
– Орайя. Дочь ночерожденных. Добро пожаловать.
У него натянулись мышцы вокруг рта, но движение вышло дерганым, кривым. Неудивительно для того, кто две тысячи лет не видел людей.
Однако имя мое он вспомнил немедленно.
Я поежилась.
– Что ты хочешь преподнести Ниаксии в эту ночь? – спросил он.
Я тщательно сохраняла невозмутимое выражение лица.
– Вы… – Мне пришлось исправиться. – Ниаксия отвергла просьбу о выходе из Кеджари. От одного из моих союзников.
Лицо министера не изменилось.
– У Ниаксии есть на это свои причины.
– Я пришла к вам, министер, узнать, можно ли что-либо сделать, чтобы она передумала.
Министер уставился на меня. Его глаза – сплошная молочная белизна – не позволяли мне проследить за движением его взгляда, но я знала, что он осматривает меня сверху вниз. Да чтоб его богиня прокляла! Как же я ненавидела его… Все в нем вызывало у меня отвращение.
– Нет ли чего-нибудь, – сказала я, подчеркнув последнее слово, – чего-нибудь такого, что я могу предложить Ниаксии для облегчения потери этого участника?
Министер долго молчал, и я подумала, что ошиблась в нем. Я подошла ближе, и у него затрепетали ноздри.
Вот оно. Голод.
– Не исключено, что будет достаточно подношения крови, – сказал он. – Возместить неполученное подношение от участника.
Все мое существо сжалось в омерзении от того, как он на меня смотрел. Как я ни старалась, сердце забилось чаще. Он, должно быть, это почувствовал, потому что его сухой мясистый язык немедленно показался наружу и провел по нижней губе.
– Значит, небольшое подношение крови, – еле выдавила я из себя эти слова. – Человеческой крови.
– Человеческой?
Министер издал странный звук, похожий на смех того, кто никогда не слышал смеха. Но гротескная улыбка исчезла, как только я вытянула руку венами вверх и положила на стол.
У министера затрепетали веки. Похоть. Похоть, и только.
Он взял мою руку, подложив под нее свою ладонь. Его кожа была очень гладкой и очень холодной – такой же температуры, как окружающий воздух.
– О, так намного лучше, – промурлыкал он.
Сама не верила, что делаю это. Вторая рука непроизвольно потянулась к оружию. И замерла на ножнах. На всякий случай.
– Пейте, – сказала я.
Закрыв за собой дверь нашего жилища, я тотчас рухнула в кресло. Запястье саднило, боль разгоралась, распространяясь вверх по руке. Я отдала ему правую руку – мою нерабочую, – но на ней осталась рана от Ночного огня, и теперь вся рука казалась искореженной массой боли. В голове мутилось, чувства притупились от яда.
Райн еще не вернулся, и это мне не нравилось.
Я глубже осела в кресле и посмотрела в угол, где спала Мише. Она была без сознания, но ее лицо подергивалось мелкими спазмами боли.
И тогда я приняла практичное решение.
Если Мише умрет, Райн сражаться не будет. А я не могла сказать Винсенту, что не убью ее. Это вызвало бы всплеск неодобрения – быть может, справедливого.
Единственное, что я могла, – сказать это себе. Так я и сделала, когда очертания спящей Мише начали расплываться перед глазами.
В глубине души я и так знала, что у меня просто рука не поднимется вонзить клинок в грудь этой девушки.
Глава двадцать восьмая
– Звала-звала, а он не пришел…
Я стряхнула остатки сна. Шея болела нещадно, так как я долго лежала под неудобным углом на подлокотнике кресла.
В другом углу комнаты рядом с кроватью Мише чернел широкий силуэт, подсвеченный лампами.
– Почему он не пришел? – снова и снова всхлипывала Мише. – Не могу заставить его ответить. Не могу… не могу…
– Не думай сейчас об этом, – тихо проговорил Райн.
– Как я могу думать о чем-то еще? Как я могу…
– Думай о том, чтобы выздороветь. Просто отдыхай. Можешь?
– Я…
Силуэт зашевелился, его рука поднялась к лицу девушки – возможно, вызывая магию, – и Мише замолчала.
Я еще пыталась бороться с дурманом. Вампирский яд обладал снотворным эффектом. Министер, хоть и старый, уделал меня по полной.
Стараясь не обращать внимания на ходящую ходуном комнату, я заставила себя сесть. Райн медленно-медленно поднялся. Что-то странное было в этом движении, но мне было не уловить, что именно. Он обернулся в профиль и прижал палец к губам, а потом кивнул на дверь в соседнюю комнату.
Я встала – и пол накренился так резко, что мне показалось, я падаю навзничь. Но я как-то сумела последовать за Райном в смежную комнату. А когда я закрыла за собой дверь, меня рывком выкинуло из остатков сна от увиденного, вызвавшего потрясение.
Белая хлопковая сорочка Райна была сзади вся пропитана кровью. Пятна расцвели по ткани, как цветы, – сухие, почти черные куски, подсыхающие бордовые полосы, несколько свежих темно-красных клякс. Кровь сочилась по всей спине, приклеив ткань к телу и смочив кончики волос.
– О нет… – прошептала я.
Райн усмехнулся, но осекся, словно усмешка вызывала боль.
– Да.
– Что… Что произошло?
Дебильный вопрос. Как будто я сама не знала, что происходит с ришанами на допросах.
Райн продолжал стоять ко мне спиной. Он развел руками в скованном, неестественном движении.
– Как Мише? – спросил он.
– Она…
Словно надеясь, что ответ его отвлечет, он рывком снял рубашку через голову.
– …все так же.
Мои слова погасли в воздухе.
Тело Райна застыло от боли на несколько долгих секунд.
– Пропади все!.. – прошептала я.
– Пропади… – прерывистым хрипом согласился он.
Вся его спина была в крови. Поначалу я даже не могла понять, на что смотрю. Только резкий боковой свет от ламп что-то прояснял, оранжевым цветом обрисовывая края грубых ран. Два надреза шли симметрично, сверху вниз с каждой стороны, от изгиба плеча, через лопатки до ямок в основании позвоночника. Глубокие, взрезавшие плоть слой за слоем. Я могла поклясться, что вижу, как сокращаются мышцы при движениях Райна.
Не один удар. Чтобы не было быстро. Нет, кожу снимали аккуратно, от разрезов веером расходилась тонкая сеть ран.
Еще один след проходил сверху донизу посередине спины – широкий ромб начинался у плеч и продолжался вниз по позвоночнику. Крови натекло столько, что было не понять, свежие это раны или старые.
Я лишилась дара речи, хотя не в первый раз видела последствия пыток и знала, что ночерожденные гвардейцы беспощадны. Выучены работать с болью так же, как с любым другим оружием. И все же от одного взгляда на спину Райна меня пронзил ослепляющий приступ злости. Злость, ощущение предательства и яркая мысль: я просила не калечить его!
Винсент на это посмотрел мне в глаза и согласился.
Сколько времени самым свежим из этих ран? Сколько из них были нанесены уже после того, как я поговорила с королем? Знал ли он, что лжет мне, когда обещал?
Эти вопросы разили меня беспощадно, вонзаясь, как стрелы. Но голос в голове унял самые резкие обвинения: «У него миллион других проблем; он к этому не имел никакого отношения; он должен делать то, что на пользу королевству».
Но очень глубоко в сердце, где-то там, куда я старалась не всматриваться пристально, я кое-что почувствовала. Трещину.
– А крылья?.. – ахнула я. – Они тоже?..
Райн криво улыбнулся мне через плечо.
– Это случилось потому, что я отказался открыть крылья. Правильный я сделал выбор, как считаешь?
Облегчение длилось недолго.
Да, у него остались крылья. Но вызвать их с такими ранами, именно в тех местах, где они должны соединяться с телом… Это было бы мучительно, а то и невозможно, пока раны не заживут.
Я тяжело сглотнула:
– Нужно лечение.
– У Мише в вещах есть сумка с разными припасами.
Он стал поворачиваться, но поморщился и посмотрел на меня с извиняющимся видом:
– Ты не могла бы…
Я кивнула, пошла в соседнюю комнату, схватила сумку Мише и вернулась. Райн стоял на том же месте, где я его оставила, словно даже мельчайшее движение было для него непосильно.
– Может быть… Ты не мог бы встать на колени у кровати? – попросила я. – Тогда ты сможешь на нее опираться.
– Принцесса, ты имеешь в виду, что я не могу держать себя в вертикальном положении?
Ничего я не имела в виду. Как только я начну его колоть, он сложится пополам и порвет все стежки. Даже если он переносит боль, как статуя. Даже статуи бы от такого потрескались.
Видимо, я изменилась в лице, потому что он хрипло хохотнул:
– Сдаюсь. Хорошо. Ты меня победила. Ты права.
– Могу попробовать найти алкоголь, – предложила я.
– Я бы после всего отправил тебя в человеческие кварталы принести мне того дрянного пива.
– И это будет заслуженно, – сказала я, не кривя душой.
Он снова хмыкнул – Матерь, мне даже стыдно стало за то, что я его рассмешила, – и медленно повернулся.
Кажется, пытка ограничилась только спиной. Проявили толику милосердия. Спереди не было ни царапины, хотя кожу прочерчивали мелкие зажившие раны, более старые. Теплый свет заливал выпуклости и впадины тела – освещая ландшафт мускулистых форм и высвечивая каждый шрам, приподнятый на выступающем рельефе или кроющийся в ямках.
В любой другой момент я бы, наверное, пожелала остановить время. Райн был как картина. Пре