Реальным, острым… и неловким.
Потому что он смотрел на меня с откровенным благоговением – словно я была самым невероятным из всего того, что он когда-либо видел. Будто я была какой-то треклятой богиней.
Я моргнула, и слезы потекли по щекам. Не знаю, что я такое расколола внутри себя, чтобы дотянуться до той силы, но сейчас оно кровоточило, как открытая рана.
Райн сначала поднимался медленно.
А потом так быстро, что я не успела сообразить, что делать, когда он покрыл разделявшее нас пространство в несколько больших шагов – а потом сразу оказался вокруг меня, сжав в крепких объятиях. Ноги мои оторвались от земли, а руки обнимали его за шею, и я позволила ему поднять меня. Позволила себе прижаться к нему. Спрятать лицо с дорожками слез в теплый уголок между его подбородком и шеей.
И внезапно ничто вообще – ни публика, ни арена, ни дверь, ни Ночной огонь, ни сама Ниаксия – больше не существовало, кроме этого.
– На секунду я испугался, – хрипло пробормотал он, вжавшись лицом мне в волосы. – Оказывается, зря.
Он опустил меня и, когда мои ноги снова коснулись земли, выпустил из рук. Меня пошатывало, голова шла кругом. Я оглядела трибуны. Винсент сидел в первом ряду, напротив нас. Он привстал, пронзая меня широко раскрытыми немигающими глазами. Одной рукой он держался за ограждение. Вторую прижал к груди – словно пытаясь сжать собственное сердце.
Наверное, я ослабела от кровопотери, потому что мне показалось, что я вижу стекающую по его щеке серебряную полоску.
– Идем, – тихо сказал Райн, положив руку мне на спину.
Я повернулась к двери, и мертвенная тишина Лунного дворца приняла нас в распростертые объятия.
Часть пятая. Полумесяц
Интерлюдия
Девушка думала, что влюблена, ну или нечто вроде. Быть молодой и влюбленной – невероятное состояние. Оно многому учит.
У девушки никогда не было друга ее возраста, и она училась, как делиться частичками себя с другим.
У нее никогда не было возлюбленного, и она училась поцелуям и прикосновениям.
Она знала, что отец не одобрит, и училась скрывать от него чувства.
Ее мрачный мир стал чуть ярче, холодные комнаты – чуть теплее. Возлюбленный был робок и мил и, кажется, без ума от нее. Она целыми днями вспоминала каждое произнесенное им слово.
Может, в другом мире эти двое не нашли бы у себя ничего общего. Но в этом мире, где у них больше ничего и не было, они стали друг для друга всем.
Они быстро влюбились без памяти, и девушке нравилась эта стремительность. Ей хотелось большего. Они с трудом отрывались друг от друга после каждой встречи, задыхаясь и желая новых прикосновений.
Девушка еще не знала секса.
Но как же ей хотелось…
В ту ночь она знала, чего хочет от него. И что отдаст ему взамен.
Они встретились в его комнате. Их поцелуи были нервными и беспорядочными, прерывались вздохами и стонами, когда губы касались чувствительной плоти. Их желание друг друга окутывало дурманящей дымкой и становилось сильнее с каждым слоем ткани, который они срывали.
Она немного волновалась, когда он прижал ее к постели и взобрался сверху. Когда раздвинул ей бедра и приготовился войти в нее. Она волновалась, как все молодые люди, когда теряют девственность. Но это волнение было ничто по сравнению с ее желанием.
Боль была краткой. Девушка стерла эту боль ощущением его прерывистого дыхания на коже, близости их тел, ближе которой нет, его губ, прижатых к ее губам.
Он был нежен. Поначалу.
Когда он только начал, волны наслаждения смешивались с остатками боли. С каждым движением, медленным и глубоким, наслаждение нарастало.
Девушка отдалась этому наслаждению, и ей казалось, что она никогда не испытает ничего более прекрасного.
Когда появилась первая искра страха? Когда этот голосок прошептал у нее в голове: «Погоди, что-то не так»?
Может быть, когда толчки стали слишком быстрыми, слишком жесткими, равновесие удовольствия и боли нарушилось, несмотря на ее робкие неуверенные слова.
Может быть, когда она попыталась сесть, управлять происходящим, а он силой отбросил ее обратно, и острые концы его когтей оставили на ее теле маленькие кровоточащие ранки.
Может быть, когда его ноздри раздулись от запаха этих капелек крови – то ли от крови у него на ладонях, то ли от крови у нее между ногами – и его поцелуи в щеку, в подбородок, в шею стали неистовее.
Жестче.
Острее.
Сперва его губы были нежными. Потом страстными.
А потом стало больно.
Больно, больно, больно…
Девушка кричала. Просила остановиться. Может быть, он не слышал. Может, не придавал значения.
Жажда крови – страшная вещь, надо это понимать.
Девушку охватил страх. Она вырывалась, но зубы глубоко вонзились ей в горло. Он был сильнее. Ее беспомощность превратилась в петлю, которую затягивала на ней смерть.
В тот день девушка подошла совсем близко к смерти.
Но она схватила с прикроватного столика серебряный подсвечник и обрушила его на голову возлюбленного. Этого было недостаточно, чтобы убить, но в тот день она не собиралась убивать. Она еще никогда не убивала.
Ее трясло, сердце отчаянно билось. Когда она спихнула его с себя, она случайно заметила выражение его лица – изумленного недоумения, а потом ужаса, словно он сам не осознает, что наделал.
По ее щекам текли слезы.
Она считала, что влюблена. Она еще не выучила, что это чувство может быть смертельно опасным.
Девушка вытерла слезы, схватила одежду и побежала. Когда он позвал ее, она не оглянулась. Разбитые мечты и разбитое сердце терзали ее.
Она истекала кровью и была напугана. В комнату к отцу побежала не нарочно. Но куда еще было идти в доме, где все так опасно?
Король открыл дверь и впустил рыдающую дочь. Она была рассудительной девушкой. Он учил ее держать чувства в узде. Но сегодня она потеряла равновесие. Ее возлюбленный и его предательство лишили ее всех защитных сил.
Король укрыл дочь одеялом, выслушал ее сбивчивую историю и молча вытер кровь с ее горла.
В тот момент он принял решение.
Девушка еще об этом не знала. Пока.
Глава тридцать первая
Нас оставалось одиннадцать.
Когда мы пришли, там уже был Айвен. Анджелика появилась вскоре после нас с Райном. Последним, к всеобщему удивлению, явился Ибрихим, который пробрался через портал весь в запекшейся крови, с окровавленным мечом и пустыми, отсутствующими глазами. Он убил напарника прямо перед тем, как шагнуть в арку. В этом году половина оказалась нечетным числом. Только один сможет остаться в живых.
Ибрихима, кажется, это совсем не расстраивало.
«Скольких я сегодня убила?» – безучастно думала я.
На меня все глазели. Но не так, как обычно. Не с голодным азартом, а с настороженным любопытством.
Даже не знаю, нравилась ли мне эта перемена.
В отличие от других испытаний, когда мы вернулись, министер и его прислужники уже собрались в Лунном дворце приветствовать нас. После появления Ибрихима – который в одиночестве стоял в центре зала – ворота просто растаяли в воздухе, предоставив тех, кто еще оставался по ту сторону, их кровавой участи.
Тишина стояла оглушительная. Министер смотрел на нас умиротворенным взглядом, со слабым подобием улыбки на устах.
– Мои поздравления! – сказал он. – Вы – финалисты Кеджари. Вы сумели пройти в два финальных этапа. Наша Темная матерь вами очень довольна.
Довольным собой никто не выглядел. Только мрачная решимость.
– Чтобы отпраздновать вашу победу, – продолжил министер, – волею Ниаксии созван церемониальный пир, дабы почтить ваш дар Матери неутолимой тьмы. Дар крови, которая была пролита, и крови, которую вам еще предстоит ей поднести.
Его улыбка расплылась при упоминании крови, словно это было единственное, что приносило ему истинное удовольствие.
Порой мне думалось, что у Ниаксии извращенный вкус.
– Идите, – сказал он. – Исцелите себя. Предайтесь отдыху. Лунный дворец, щедростью Ниаксии, даст вам все, в чем вы нуждаетесь. На закате возвращайтесь в церковь.
Без Мише в апартаментах было слишком тихо. Вернувшись, мы с Райном не разговаривали, и я остро ощущала эту тишину.
Он заговорил первым, как только за ним плотно закрылась дверь.
– Целых шесть часов отдыха после того, как мы чуть не подохли ради увеселения нашей милосердной богини. – Он криво улыбнулся. – Какая щедрость с их стороны.
Я издала натужный хриплый смешок.
– Что такое? – удивился Райн.
– А?
– Звук был такой, будто подыхает кошка, но тревожит меня больше не это, а то, что ты сумела выжать из себя смех в ответ на шутку, хотя она и несмешная.
От этого мне действительно захотелось рассмеяться. Но голова была в тумане, а тело измучено усталостью. Теперь, когда потрясение от испытания начало проходить, наступало понимание того, что я сделала, – и того, что я этого до сих пор еще толком не понимала.
– Эй, – тихо сказал Райн.
Я посмотрела на него.
Из всего, что произошло сегодня, этот момент, наверное, был самым страшным.
Именно сейчас до меня одновременно дошли две простые истины.
Первая – что он смотрел на меня так, будто мое душевное равновесие действительно было ему важно. И что ему, должно быть, и впрямь не безразлично, что со мной происходит. Я ощущала его тревогу, когда мне грозила опасность, и это означало, что и он чувствовал мою, когда мне казалось, что Анджелика его убьет.
Вторая – что испытание Полулуния окончено. Нам больше не нужен альянс. А это означало, что либо Райн меня убьет, либо я убью его.
Эти два неоспоримых факта вступили в такое резкое противоречие, что я бессильно прислонилась к стене.
– Ну что, – сказала я, – мы это сделали.
Голос у меня был хриплый.
– Да, пропади оно все, сделали!
Он подошел еще на шаг, не сводя с меня глаз.
Мне бы насторожиться. Мне бы потянуться к мечу.