– Что? Зачем? – нахмурилась я.
– Просто положи там.
Он говорил так обыденно, словно в его просьбе не было совершенно ничего необычного.
Я забрала у него ножны. Не знаю, как он все это время таскал эту штуку с собой – она и впрямь была неподъемно тяжелой, настолько, что мне пришлось напрячь все мышцы, чтобы не выпустить меч из рук.
Я сделала, как он просил, прислонив ножны к стене.
Райн отошел на пару шагов в сторону, так что я оказалась ближе к его оружию, чем он сам.
Все это было слишком беспечно. Но я знала, что это представление. Я уже несколько месяцев наблюдала за каждым шагом Райна. Сейчас это очень походило на его боевой стиль. Магия, скрытая за грубыми ударами.
Я только не понимала зачем. Поглядывала на него, ожидая подвоха.
Он обернулся, расстегнул еще две пуговицы на сорочке, почти полностью оголив грудь. Прислонился к стене, растянул ткань, посмотрел на живот и нахмурился.
– Меня на испытании сильно рубанули. Даже лечение мало помогло.
– Тебя… что?!
– Как думаешь, стоит беспокоиться?
Я не шевелилась.
Он закатил глаза к небу.
– Нет, ну правда. Просто подойди сюда.
Я подошла. Он раздвинул лацканы, запрокинул голову к стене – широкий треугольник оголенной кожи и его горло, полностью подставленное мне.
Мне, вооруженной.
Когда его меч валялся там, далеко, вне досягаемости.
Тогда я разом поняла, что это было… чем мы занимались.
Он вручал себя мне. Предлагал мне отличный случай. Он это знал. Я это знала. Мы оба знали, что каждый из нас это понял.
Я могла убить его прямо сейчас. Для этого потребовалось бы так мало. Я вонзила бы клинок прямо туда, прямо в центр этого восхитительного пространства. Наверное, его кровь была бы теплее, чем у других, которых я убила, – не знаю, почему я об этом подумала, только я почти не сомневалась, что так и будет. И схватится ли он за меня, когда все будет кончено. Как я почувствую на лице его предсмертный вздох…
– Ну что? – сказал он. – Как считаешь?
Я подошла ближе.
Наши тела почти соприкасались. Его запах был вокруг. Меня вдруг осенило, что это была за составляющая, которую я не могла вспомнить.
Он пах небом. Пах так, как пахнет воздух, несущийся мимо, свободный, пугающий, самое прекрасное, что только можно испытать.
Я коснулась его груди кончиками пальцев. У него была теплая кожа. Несколько шрамов и здесь, и темные волосы, которые оказались мягче, чем я ожидала. Меня захлестнуло внезапное желание положить ладонь ему на грудь и провести руками по всем этим изгибам.
Всю жизнь я вампирам завидовала. Но теперь я впервые ощутила острое сочувствие к ним.
Потому что внезапно поняла, каково это – испытывать голод крови.
Это было мучительно.
– Хм, – невозмутимо сказала я. – Похоже, дело серьезное.
– Я боялся, что ты так и подумаешь.
Я с трудом оторвала взгляд от его груди, поднялась по изящным струнам мышц его шеи, вверх к губам – манящим надеждой, отлитой в тонком изгибе улыбки, которая выражала все, что он не сказал вслух.
Мне подумалось, что, если убью его здесь, эта улыбка так и останется играть на губах.
– У тебя сердце сильно бьется, – тихо сказал он. – Наверное, очень беспокоишься о моем здоровье.
Я попыталась выдать свой прерывистый вздох за смешок.
И не отстранилась – не смогла отстраниться, – продолжая водить пальцами по его коже, когда его рука поднялась к моему лицу. Я позволила и ему дотронуться до меня. Позволила шершавому касанию костяшек тихонько ласкать мою щеку, потом раскрытой ладони – обвести контур челюсти. Большой палец задержался, медленно двигаясь по линиям рта, по нижней губе.
– Или ты боишься?
Улыбка погасла. Он спрашивал всерьез.
И мой ответ заставил меня оцепенеть, потому что я не боялась, и это было самое пугающее.
Я могла раскрыть его рубашку, провести руками по всей груди и вонзить туда свой отравленный клинок – прямо в сердце. Он мог сорвать эту дурацкую тонкую паутину, которая была на мне надета, и выпустить мне кишки.
Мы оба могли друг друга испепелить.
Я подняла взгляд к его глазам. Раньше я никогда не видела их так близко. Я поняла, что они казались рыжими из-за тонких линий всевозможных цветов: почти черные, медово-золотые и кофейно-коричневые, и даже искорки багрового. Огромное количество разнородных частей, которые не должны были сочетаться. Очень похоже на него. Очень похоже на меня.
И там, в его глазах, я нашла истину, которая должна была бы меня сломить.
Да, мы могли убить друг друга прямо здесь. Мы отдавали себя друг другу.
Но ни один из нас не собирался этого делать.
– Нет, – прошептала я. – Я не боюсь.
Я не заметила, что мои губы улыбаются, пока его большой палец не двинулся дальше, ощупывая очертания этой улыбки, словно чего-то заслуживающего благоговения.
– Орайя, ты убьешь меня?
Я не убежала. И не отшатнулась. Вместо этого раскрыла ладонь и положила ему на грудь.
И даже сама удивилась, когда ответила:
– Не сегодня.
Его рука соскользнула с моего лица и смахнула мне со щеки случайную прядь черных волос, отведя ее в сторону. Его пальцы запутались у меня в волосах – стиснули их, но не тянули, словно он пытался уговорить себя выпустить их и не мог.
– Ты меня уничтожишь.
Я видела его в этот самый момент. Желание. Страсть.
И знала, что для вампиров значит желать такую, как я. Настолько хорошо знала, что это должно было заставить меня немедленно бежать.
Но еще более пугающим, чем его желание, было желание мое. Я чувствовала, как этот зов эхом отдается в биении сердца. Оно было столь сильным, что когда он наконец меня отпустил – когда я наконец отступила и отвернулась, не говоря ни слова, – мне пришлось сопротивляться побуждению слизнуть его касание с кончиков своих пальцев.
Может быть, на вкус оно оказалось бы металлическим и горячим, как кровь.
Глава тридцать четвертая
После пира мы с Райном вернулись в те же апартаменты. Конечно, просто по привычке. Но остановились у двери и посмотрели друг на друга, думая об одном и том же: оставаться вместе нам было неразумно.
– Может быть, будет безопаснее держаться рядом, – сказал Райн. – Если хочешь.
Я сказала себе, что он прав. Что еще один день было бы хорошо оставить его при себе. Для защиты от остальных. Для защиты от него, когда я смогу держать его в поле зрения.
Вздор, конечно. По крайней мере про себя я все понимала.
Я распахнула дверь.
– Если боишься спать один в пустых апартаментах, так и скажи, – ответила я, и больше мы об этом не заговаривали.
На самом деле я хотела остаться. Мысль о том, чтобы бросить его и побыть одной, отзывалась в груди дергающей болью. И в нем я видела ту же боль, когда смотрела, как в ту ночь он складывал оставшиеся вещи Мише, убирал испачканные кровью простыни, которые мы не успели сложить до Полулуния. Мы запихали вещи в сумку, которую не взяла с собой Мише.
Когда он закончил, я осталась с ним в гостиной, вместо того чтобы пойти к себе в спальню и молча сидеть там.
Знать, что с тобой кто-то есть, – это немало. И мне кажется, он это чувствовал так же, как и я, потому что тоже не ушел. В тот день мы спали на диванах и креслах, но ни один из нас не произнес ни слова недовольства из-за того, что после пробуждения ныло все тело.
На следующую ночь я его тоже не убила.
И через одну.
Я не убила его ни в один из бесчисленных, нарочно выверенных моментов, когда он оставлял себя без защиты.
Я не убила его, даже когда на следующий день, проходя мимо его спальни, обнаружила, что, проявив то ли исключительное доверие, то ли исключительную глупость, он оставил дверь приоткрытой.
Заглянув в щелку, я увидела, как он растянулся на кровати и его тело подсвечивается легким мерцанием ламп в гостиной и полоской дневного света, проникшей через зазор в гардинах, – четко различимые теплые и холодные оттенки вырисовывали каждую впадинку и неровность обнаженных мышц. Он спал, раскинув руки и ноги, но все равно умудрялся выглядеть как-то романтично, словно скульптура мастера. Вот только эта скульптура громко храпела.
Меня поразило, как это напоминало картину в большом зале в замке у Винсента. Тот ришанин, падающий и протягивающий руку. Сейчас скорее красивый, чем трагичный.
«Отличный момент», – прошептал у меня в ухе Винсент.
Если я собираюсь его убить – самое время.
Райн крепко спал. Можно было открыть ставни. Впустить солнечные лучи, чтобы помешать ему сопротивляться, когда я заберусь сверху на это прекрасное обнаженное тело, обхвачу бедра коленями и воткну меч ему в грудь. Когда мы закончим, все простыни намокнут.
Я представила, как буду это проделывать – пойду по комнате, заползу на него. Я представила, как подо мной будет смотреться его обнаженное тело, раскинувшееся туловище и спутанные вокруг лица волосы, – представила, какое оно будет на ощупь, жесткое и сильное, словно под кожей заключена бесконечная мощь, каким крепким оно будет у меня вдоль бедер, вдоль всей моей сердцевины.
Я представила, как подниму меч…
Но не успела я его опустить, как глаза передо мной резко открылись.
Его руки, шершавые и мозолистые, пробежали по моим бедрам, талии, груди, губы скривились знакомой гримасой, и он прошептал:
– Принцесса, ты собралась меня убить?
И, не ожидая ответа, он…
Я рывком проснулась, лицо горело, от пота волосы липли к коже. Прошло немало времени, прежде чем лихорадочное сердцебиение замедлилось. Я выбралась из постели, заглянула в щелочку своей двери и увидела, что его дверь тоже открыта. Я долго на него смотрела, потом легла спать.
Нет, в тот день я тоже его не убила.
Прошло три дня, и мы с Райном не говорили о том, что кому-то надо уйти, и не убили друг друга, и я поняла, что вообще не хочу его убивать.
Райн готовил.
Признаюсь, я была настроена очень и очень скептически, когда Мише сказала, что Райн «очень хорошо готовит». Смешно было представить, чтобы Райн, массивный, в боевых шрамах, склонялся над плитой. В общем, выглядело примерно так же смешно, как я себе представляла.