Приказ вызвал некоторую растерянность среди собравшихся за столом, однако им не пришлось долго ждать, пока дело прояснится. Стражники привели узника в цепях: это был юноша немногим старше Милицы, бледный, темноволосый и одетый в черное. Его одежда хранила на себе следы достаточно долгого пребывания в каменном мешке, и все-таки держался он так, словно явился в пиршественный зал гостем, а не грязным, заросшим, вонючим оборванцем, чья жизнь висела на волоске.
— Как тебя звать? — Драгомир успел чуть успокоиться, и бешенство в его взгляде уступило место любопытству. — Кто ты такой?
— Дьюла Мольнар, ваша светлость, — спокойно ответил узник, глядя князю Резвянскому прямо в лицо. — Я граманциаш. В ваших краях нас зовут черными школярами.
— Объясни-ка моим дорогим гостям, школяр, за что ты попал в темницу.
Дьюла Мольнар вздернул подбородок и чуть слышно усмехнулся. Этот звук вынудил Милицу отвлечься от созерцания подсвечника и обратить внимание на происходящее перед большим столом. Она с трудом сдержала испуганный возглас — судя по всему, эта странность открылась лишь ей одной: у черного школяра не было лица.
От пят до шеи его тело выглядело совершенно обычным, плотным — это было стройное тело молодого человека в грязном черном кафтане и потертых сапогах. Черные волосы касались плеч, обрамляя нечто серое и бесформенное, похожее на кружение туч в небесах перед самым началом грозы.
— Три месяца назад меня призвали в вольный город Славин, — заговорил он по-прежнему ровным голосом без тени страха. — Там пересохли все колодцы и родники, и городской голова заподозрил, что в подземной реке завелся балаур… то есть дракон. Как у вас еще говорят, аждая. Случись такое с одним-двумя источниками воды, он был бы прав, — но тут пересохло все и сразу, что вызвало у меня кое-какие нехорошие подозрения.
Тут черный школяр повернулся к Милице, будто почувствовал, как она его пристально разглядывает. Княжна прикусила губу. В серой круговерти проступали черты: высокий лоб, безупречной формы брови, прямой нос…
— Я проверил, что смог, но не убедился в безопасности дальнейших действий, о чем честно предупредил голову, не скрывая возможных последствий. Он, как позже выяснилось, меня не слушал.
— Хочешь сказать, что в разрушении доброй трети городских зданий виновен голова, а не ты? — В голосе Драгомира послышался рокот — тот самый, что свидетельствует о беспокойстве Фароники, Рыбы-Миродержца, вслед за которым всегда происходит дрожь земная.
Дьюла Мольнар вновь не испугался.
— В том, что случилось, виновны драконы, — сказал он. — Повинуясь моему Призыву, они вырвались из подземных укрытий, и оказалось, что их целая стая — четырнадцать особей. Я не мог предсказать, что тварей будет так много, но предупредил, что дракон явно не один. Всем известно, что…
— …изгнание аждаи, зловредного дракона, — действо опасное, могущее повлечь за собой трещины в стенах и мостовой, обрушение крыши. — Милица повторила слова, однажды прочитанные в одной из отцовских книг. — Во избежание гибели невинных надобно заранее отвести простой люд как можно дальше от места, где должен явиться змий.
Она была совершенно уверена, что говорит чуть слышным шепотом, себе под нос. Но каким-то непостижимым образом ее услышали все — от сидевшего рядом Радослава до Дьюлы Мольнара. Драгомир, конечно, тоже услышал и взглянул на невесту так, словно она была новым, доселе невиданным блюдом на его столе, а сам он еще даже не начал трапезу.
— Княжна права, — кивнул черный школяр, и теперь Милица видела его лицо вполне отчетливо: однажды оно ей приснилось. Это было лицо человека, который обещал забрать ее из отцовского дома и показать весь огромный мир. До сих пор она не верила в сны. — Городской голова об этом позабыл — и, увы, разрушения повлекли за собой некоторые жертвы. Я не мог их предотвратить, поскольку всегда делаю то, о чем меня просят. Меня попросили изгнать драконов и вернуть воду. Я так и поступил.
— Восемь трупов и два с лишним десятка раненых. — Драгомир провел тяжелой ладонью по лицу, тяжело вздохнул. — Не считая тех, кто лишился имущества. Каждые три дня городской совет пишет мне письма с требованием тебя казнить, раз уж мои солдаты отвечали — и отвечают — за безопасность Славина. Они, выходит, не справились с задачей, а, школяр? Гра… граманциаш?
— Разрушения и смерти причинил не я, а драконы, — спокойно ответил узник в цепях, переведя взгляд на князя. У черного школяра были, как теперь поняла Милица, удивительно зеленые, сияющие глаза. — Но возникает вопрос, откуда они взялись в таком количестве? Что привлекло их в Славин? Возможно, если бы кто-то осмотрел руины домов и колодцев в тех местах, где чудища вырвались из-под земли, он бы обнаружил улики.
— Указывающие на что? — спросил Драгомир совершенно трезвым голосом. — Какие улики?
Дьюла пожал плечами:
— Стригойские знаки. Амулеты вештицы или следы приколича. Я же собственными глазами ничего не видел, могу только гадать. Не так уж мало у достойных людей неприятных, строящих козни, желающих зла соседей.
Князь и челник переглянулись, и Растко кивнул; Милица же заметила, как сжались пальцы отцовской руки на колене под столом. У нее зашевелились волосы на голове. Она видела, как к Радославу провели старика и старуху в черных лохмотьях, под которыми просматривались подвешенные на кожаных шнурках странные штуковины, будто выточенные из костей; старуха шевелила сросшимися бровями, похожими на лохматую гусеницу, а старик так сутулился, словно хотел сложиться пополам, уткнуться самому себе носом в пупок. Случилось это около трех месяцев назад, незадолго до того, как Предъяра из-за предательства перешла в руки врага, и Ходоница, утратив самую важную из своих крепостей, начала истекать кровью.
— Сообразительный… — Драгомир бросил оценивающий взгляд на стоящее впереди блюдо с запеченной птицей, ловким движением отломил ножку и разом откусил почти половину мяса на кости. — Жаль, я сам не видел ни руин, ни того, как драконы вырвались из-под земли, ни этого твоего Призыва… — продолжил он с набитым ртом. — Кстати, а чем докажешь, что и впрямь их Призвал? Может, все совпало, а сам ты никакой не граманциаш, но обычный проныра и шарлатан.
Черный школяр впервые чуть промедлил с ответом.
— Какие доказательства нужны, ваша светлость? Просто скажите.
— Хм… — Князь Резвянский посмотрел сперва на остаток ножки, потом — на Милицу. Взгляд у него по-прежнему был голодный. — Что-то ничего не идет на ум. Пусть лучше моя невеста попросит. Говорят, у девиц, хе-хе, богатое воображение…
Дьюла Мольнар снова повернулся к Милице, устремил на нее взгляд своих немыслимо сияющих зеленых глаз. Неужели и впрямь никто не обратил никакого внимания на эти потусторонние очи, этот облачный лик? Княжна сперва побледнела, потом покраснела и тихо проговорила:
— Желаю испытать то, чего не может быть.
— Да будет так, — тотчас же ответил узник в цепях.
Раздался страшный грохот. Витражное окно сбоку от пиршественного стола разлетелось на разноцветные осколки, и в зал ворвался рогатый дракон с длинным телом в бронзовой чешуе. Крылья чудища коснулись потолка, и свечи посыпались с канделябров; какие-то упали на пропитанную сливовицей и жиром скатерть, которая немедленно вспыхнула. Крики застигнутых врасплох придворных и гостей Драгомира сменились воплями боли. Милица вскочила и помогла отцу встать из-за стола — Радослава одолели не то раны, не то хмель, и сам он с этой задачей справиться был не в силах. Потом она огляделась, не имея ни малейшего представления, куда бежать. Вокруг в дыму и отблесках пламени что-то падало и ломалось, кто-то носился туда-сюда, явно не разбирая дороги. Кажется, коридор, по которому их сюда привели, был слева от нее…
— Чего ты ждешь?
Княжна вздрогнула, когда чужая рука — странная, пугающая, с заостренными, совершенно черными ногтями — схватила ее за запястье. Скользнув взглядом по обтрепанному и грязному рукаву кафтана, Милица уставилась в ярко-зеленые глаза. В дымных сумерках они светились.
— Нам пора уходить! — продолжил черный школяр. Или, может, на самом деле он был змеем? С такими-то когтями, очами… Она была готова променять Драгомира на кого угодно, даже одноглазого дива из пещеры. — Забудь об отце, забудь обо всем!
Радослав тоже что-то сказал дочери, но язык у него заплетался, и она не поняла ни слова.
Она его отпустила.
Дракон наклонил голову. Черный школяр, ухватив одной рукой Милицу за талию, другой вцепился в его рог, и чудовище, изогнув длинную шею, оторвало обоих от пола. Княжна сперва зажмурилась, а потом в ней странным образом пробудилось ранее незнакомое чувство. Оно заставило открыть глаза, обнять спасителя за талию, когда оба они оказались на спине балаура, и… рассмеяться. Да, она смеялась, когда дракон вылетел из разгромленного пиршественного зала, хохотала, как никогда в жизни.
Потом был долгий полет сквозь ночные тучи, и в конце концов Милица устала и заснула, не сомневаясь, что не упадет с чешуйчатой спины, да и была та спина шириной с хорошую кровать. Княжне снился дом, замок Радослава — такой, каким он был до войны; и никто во сне даже не догадывался о грядущих событиях, лишь она одна ходила по коридорам и комнатам, плакала, трогала любимые вещи и любимых людей, прощаясь навсегда.
Милица открыла глаза от яркого света. На смену ночи пришел день, теплые лучи Солнца падали из узкого окна в стене из золотисто-желтого камня, и легкий ветерок залетал в комнату, шевеля тончайшую белую штору, принося странные запахи: сухие и горячие, сладкие и пряные, чем-то похожие на ароматы, доносившиеся из сундука с заморскими специями, подаренного купцами Ра… человеку, которого она больше не хотела вспоминать.
Княжна встала. Кто-то уложил ее на широкую кровать с пологом, прямо на невиданное одеяло, украшенное богатейшей вышивкой. Узор изобиловал деталями, от которых рябило в глазах: он вместил в себя весь мир — от девяти небес до Преисподней и ниже, до Фароники, плавающей в первозданной тьме; были здесь и ветви Мирового древа, на которых висели вниз головой падшие ангелы с изломанными крыльями, были невероятной красоты звери и птицы; дивы, змеи, люди; земли и моря, города и горы. Милица так засмотрелась, что не заметила, как в комнату кто-то вошел.