Они очень долго шли в молчании: девушка в белом платье и безликая черная тень. Когда закончились ступеньки, перед путниками открылся подземный каньон, по краю которого тропа убегала вглубь живых, беспокойных сумерек. Справа от нее на дне пропасти шумела вода, а слева сочащийся влагой камень обдавал характерным запахом, напоминающим то ли о дожде, то ли о прохладной глубине леса, куда не проникают солнечные лучи.
Каньон тянулся, казался бесконечным. Над головой простиралось зеркальное отражение нижней бездны, и шальные ветра вольготно летали из ниоткуда в никуда, от их легчайших касаний по коже бегали мурашки. Далеко впереди, во , смутно вырисовывались очертания узенького моста, перекинутого через провал, но сколько бы они ни шли, он не становился ближе — был все таким же тонким, словно волос или лезвие бритвы. Возможно, он ей мерещился… Время от времени Кире казалось, что она идет этим странным путем одна, но стоило поскользнуться, как молчаливая и будто бесплотная тень схватила ее за запястье крепкими, сильными пальцами.
Кира остановилась, перевела дух. Где-то внизу по-прежнему бормотала невидимая река, будто сыпала ворчливыми жалобами на какие-то свои речные неурядицы. Кажется, если закрыть глаза и простоять на этом месте достаточно долго, можно понять, на что же она жалуется.
Кире вдруг почудилось, что рядом кто-то есть. ~ <°)
— Идем, — сказал Дьюла через некоторое время, и в его тоне сквозило нетерпение. Пальцы на ее запястье сжались — оказывается, он не переставал ее держать. И неудивительно, ведь она замерла на самом краю пропасти.
— Что это за место? — спросила Кира через пару десятков шагов. — Куда мы направляемся? К мосту?
— Мы идем к краю.
— Краю чего?
Тень-граманциаш пожал плечами.
— Мира. По крайней мере, его изведанной части. Представь себе, что мы движемся сейчас вдоль строки… и приближаемся к тому месту, где она заканчивается. Что же нас там ждет?
Он умолк, явно ожидая ответа. Кира сперва растерялась, а потом сосредоточилась. Что начинается там, где заканчивается строка? Поля. Пустое пространство, огибающее текст со всех сторон, словно…
— Субботняя Вода, — растерянно проговорила она. Граманциаш резко обернулся и — она не поверила своим глазам — едва не упал, споткнувшись о камешек на тропе. — Нас ждет река, которая течет вокруг всего мира… заворачиваясь, словно змея… а потом низвергается в Преисподнюю. Значит, Школа Дракайны находится там?
Дьюла тихонько рассмеялся.
— Ты не перестаешь меня удивлять. Впрочем, последнее предположение ошибочно: Школа Дракайны находится за пределами Книги.
— И мы должны… покинуть Книгу?
— Хочешь вернуться домой? — быстро спросил граманциаш вместо ответа, и Кира вздрогнула, а потом покачала головой. — Какая жалость, а я уж было поверил, что смогу отправить тебя в безопасное место… Да, мы выйдем за пределы. По правде говоря, я не помню, чтобы такое случалось с кем-то не из числа учеников Дракайны.
Кире показалось, что эти слова прозвучали зловеще.
— Мы пройдем по мосту?
— Там нет моста, — сказал Дьюла.
— Но я же его…
«Вижу?» На самом деле, она ни в чем не была уверена: впереди простиралась .
— Там нет моста, — повторил граманциаш. — Его время еще не пришло.
И больше про мост он не сказал ни слова, а Кира не настаивала. Они еще некоторое время шли по краю пропасти, прислушиваясь к бормотанию реки, дрожа от порывов холодного ветра, и ей уже казалось, что это путешествие никогда не закончится, как вдруг Дьюла остановился и повернулся лицом к провалу. Она последовала его примеру и вновь почувствовала, что рядом есть кто-то еще. Кто-то большой, неторопливый внимательно смотрит на них <°) из темноты и ждет, быть < может, правильного слова или жеста, чтобы приблизиться и наконец-то показать себя.
Шум воды сделался ближе, и он уже не был похож на журчание ручья. Что-то шелестело, что-то пыталось с ними поговорить, но на совершенно непонятном языке. Кира растерянно взглянула на граманциаша, и его едва заметный во профиль показался ей напряженным.
— Он близко, — сказал Дьюла. — Кажется, его привлекаешь ты.
— Его? О ком ты говоришь?
— О Пристисе. Существе, которое поможет нам попасть в Школу. Да… — Граманциаш повернулся, схватил ее за плечи. Кира вздрогнула, но не отстранилась. — Слушай меня внимательно. Вспомни о чем-нибудь приятном. О таком, что наполнит тебя спокойствием и укроет от всех тревог. Разыщи воспоминание, в которое могла бы завернуться холодным зимним вечером, когда снаружи воют голодные волки. Это важно! Ты ему интересна, он не устоит. Он придет, и тогда, можно сказать, половина дела будет сделана.
— И… я потеряю это воспоминание?
— С чего бы?
— Так ведь это… переправа. Паромщику надо платить. Я о таком читала.
Безликая тень устремила на нее долгий взгляд, а потом подняла руку и полусогнутым указательным пальцем осторожно провела вдоль щеки.
— Прости, я виноват. Я должен был заранее объяснить, что к чему, а не ждать, пока появится Пристис. Нет, ты ничего не потеряешь, если сама этого не захочешь. Ты еще жива.
— Точнее, не совсем мертва, — с горечью уточнила Кира. — Но почему ты сам с ним не расплатишься?
Дьюла тем же полусогнутым пальцем постучал себя по лбу.
— Потому, что здесь лишь волчий вой в середине зимы. Ну же, не бойся. Чувствуешь? Он опять приближается. <°)
Она действительно чувствовала. Время от времени — на кратчайшее из всех возможных мгновений — казалось, что воды реки поднимаются со дна каньона и его противоположная сторона растворяется во мраке, уступая место простору без конца и края, абсолютной пустоте, в которой нет даже звезд. Эта пустота манит и затягивает, уговаривает сделать шаг, погрузиться, утонуть… Ах, нет, Дьюла же просил подумать, вспомнить о чем-то хорошем. Как назло, в голову лезут одни тревожные мысли о доме и родителях, о том, что случится в Школе Дракайны и после, о копошащемся змеином клубке и туннеле с живыми, ритмично колышущимися стенами. Завернуться… укрыться от всех тревог… Разве в ее не столь уж длинной жизни хоть раз случалось что-то подобное? Разве она была хоть однажды по-настоящему, безоглядно, бесстрашно счастлива?
— Осторожно! Не сойди с края!
Кира перевела дух и попыталась расслабиться, пусть внутри все по-прежнему трепетало от беспокойства. Она сказала себе, что память тоже вода, озеро, в чьи воды можно погрузиться. Быть может, на поверхности и нет того, что им нужно… а если набрать воздуха и… опуститься… куда-нибудь поглубже…
Туда, где ей пять лет и она сидит на коленях у мамы. <
«Смотри, это — челнок.
Эта нить называется основа, а вот эта — уток». <°
«Однажды тебе придется все делать самой,
так что запомни хорошенько».
Поначалу все кажется таким сложным, а сам станок до того огромным, что она боится в него провалиться и вцепляется в маму с такой силой, что мешает работать. Станок как чудище, готовое проглотить Киру целиком. А когда страх наконец-то уступает место любопытству, приходят вопросы. <°) Продольные нити натянуты и закреплены, а почему? <°))) Вот эта гребенка, она для чего? <°)))><~ И конечно, самое интересное <°)))>< то, как ловко и красиво у мамы получается <°)))>< бросать челнок сквозь нити — как Кира бросала камешки <°)))>< в озеро, не озеро памяти, а настоящее озеро, чтобы они <°)))>< летели над водой. И постепенно из <°)нитей))><, которые сами по себе красивые, но не имеют смысла, рождается нечто большее, рождается узор: красное дерево на белом фоне, раскинувшее <°)мощные ветви))>< во все стороны; ствол дерева обвивает <°)змея,))>< ползущая вверх. Кажется, есть что-то еще — над кроной летают ><(птицы((°>, а корни впиваются в землю, тянутся к незримым источникам, — но ><(детали((°> ускользают. Зато в память врезалось тепло маминого тела, ее ><(сосредоточенность и целеустремленность((°>; о да, рождение порядка из хаоса, колдовство маминых рук — это и впрямь ><(то самое воспоминание((°>, о котором говорил Дьюла. ><(((°> Кира почему-то заплакала и не сразу услышала, как он кричит: ><(«Быстрее! Хватай его за хвост! Хватай, пока не поздно!» >><((Кира подчинилась, и пришла . (°>
Теперь, сердце мое, я расскажу тебе сказку…
Какое ты чудовище
Нежное сияние июньской зари просочилось в окошко, как вода в кувшин, и наполнило собою скромно обставленную комнату, отведенную гостю для ночлега. Все вокруг окрасилось в теплые тона — будто он приложил к глазу розовый лепесток. Дьюла невольно улыбнулся, чувствуя во всем теле неимоверно приятную расслабленность. Постель — настоящая, с периной и таким чистым бельем, что граманциаш не осмелился бы и пальцем тронуть ткань, если бы сам прежде не вымылся как следует, — объясняла это ощущение лишь наполовину.
Вторая половина продолжала спать рядом, на боку, и растрепавшиеся темно-рыжие волосы укрывали ее лицо. Рассветный луч скользнул по золотистому плечу, по руке — Ада Бекали подложила сложенные ладони под щеку, и этот детский жест выглядел очень умилительно. Глубокой ночью, когда позевывающие слуги наполнили лохань, она пришла и прогнала всех, заявив, что гости справятся сами. Ожидаемого потрясения и тем более возмущения это не вызвало — может, их приняли за мужа и жену, а может, никто и не сомневался, что колдуны плевать хотели на правила и законы обычных людей.
Зная по опыту, что Ада неизменно просыпается в дурном настроении, Дьюла не спешил выбираться из-под одеяла, чтобы тем самым не разбудить ее раньше времени. Тихонечко приподнявшись на локте, он разглядывал свою спутницу с грустной улыбкой. Они были странной парой, встречавшейся два-три раза в год то у нее дома, в Дуброваце, то где-нибудь еще, как в этот раз.
«Мы, двое печальных взрослых людей, — сказала она однажды, — можем сами выбирать, с кем и каким образом делить свою печаль, раз уж она от этого не умножится и не уменьшится».