Истории соединяются друг с другом, конец переходит в начало, и ничто не исчезает бесследно: надежды, чаяния, прекрасные слова, ужасные слова, любовь и предательство, трепет белых цветов на нездешнем ветру, трепет крыльев четырехликого существа, вероломство и самоотверженность, безумная месть и самозабвенная страсть, жгучая крапива и тепло спящего котенка, преданность, не знающая оговорок, любопытство, не ведающее преград, боль от веревки, впивающейся в ноги демона в небесах, боль от веревки, впивающейся в руки узника в пыточном подвале, выбор дороги на перекрестке, выбор слова в разговоре, выбор, выбор, выбор…
Ничто не исчезает бесследно.
Полотно на станке растет, на нем проступает узор. Кире самой интересно, что получится; и получается дерево, золотое на черном, с крепкими корнями, уходящими вглубь, с мощным стволом, способным вынести не только раскидистую крону, но и целый мир, который Некто на эту крону водрузит, если захочет, и все плоды, какие родятся на Земле от начала до конца времен, и всех зверей, и всех людей, которые будут питаться этими плодами и друг другом. И всю правду, и всю неправду, каждый удар в спину, каждое разбитое сердце; и жили они вместе долго и счастливо, и тринадцать лет в башне, и… забирай, забирай жизнь мою, пусть я стану твоими чернилами, а сам покажи, какое ты чудовище.
Нити заканчиваются, а полотно еще не готово — осталось совсем чуть-чуть. Кира ощупывает себя, потом смотрит на стоящую рядом Дракайну вопросительно. Та пожимает плечами, протягивает руку навстречу руке Киры, также протянутой, и чиркает когтем по подставленному запястью. Красная нить ныряет под основу вместе с челноком, и вот…
И вот…
Шелестит листва.
Кира поворачивается к пока еще человеку Дьюле, который обманул ее, сам того не желая, и предал ее, действуя совершенно осознанно. К пока еще человеку и вместе с тем Книге, испорченной Книге, у которой еще нет финала.
Кира по-прежнему его ненавидит. Но…
— Пойдем со мной, — говорит она.
Дракайна ахает — возмущенно ли, восторженно?
Пока еще человек Дьюла вздрагивает, а потом, не давая себе времени на раздумья, поднимает обе руки к лицу, берется черными пальцами за черный же подбородок, впивается когтями в плоть. За миг до того, как он одним яростным движением вспарывает швы и срывает приросшую маску, Кира зажмуривается. Ей не страшно и не омерзительно. Она просто убеждена, что у каждого пока еще человека — или даже новоиспеченного чудовища — есть право на тайну.
Что-то происходит. Кто-то меняется.
Киру подхватывают мощные когтистые лапы, усаживают на покрытую чешуей спину, и она, лишь схватившись за огромную шею, вновь открывает глаза. Чернейший балаур поворачивает рогатую голову, смотрит на нее пылающими изумрудными очами. В каждом его движении сквозит безграничная сила, а от его красоты щемит в груди. Сложив крылья, он начинает подниматься по стволу дерева, и путь предстоит долгий, но разве это может испугать того, кто всю свою немыслимо долгую и вместе с тем безжалостно короткую жизнь провел, чередуя формы и звуки?..
Он ползет все выше, оставляя где-то внизу отзвуки коварного женского смеха.
Навстречу улыбке слепого Зорилэ, что притаился в ветвях Древа.
Навстречу новым словам на новой, пока еще чистой странице.
Теперь, сердце мое…
Послесловие
Дорогой читатель!
Эта книга основана на румынской мифологии, а еще на сказках, легендах, преданиях, но хочу предупредить, что изучать по ней и то, и другое, и третье все же не следует, поскольку исходный материал изрядно разбавлен как элементами, заимствованными из соседних с Румынией регионов, так и моими выдумками. Получившийся в итоге фэнтезийный мир — в немалой степени авторский, хоть и с существенными мифологическими и фольклорными корнями.
Попробуем в нем немного разобраться и, возможно, найти ответы на кое-какие вопросы.
В поздней румынской мифологии существует предание о Школе Балаура, или Дьявола, которую также называют Школой соломонаров. Она находится под землей, и обучающиеся в ней юноши читают волшебные книги, постигая множество премудростей, изучая языки всех живых существ. Чтобы покинуть Школу и вернуться в мир людей, ученики должны пройти некое испытание; проваливший его (или, по другой версии, избранный Балауром согласно каким-то критериям, ведомым ему одному) остается в Школе навеки. Те же, кому посчастливилось освободиться, всю жизнь проводят в бедности, странствиях и служении людям, которое иной раз обретает загадочные формы, поскольку добро в нем трудно отличить от зла.
Магия соломонаров — в основном погодная, направленная на защиту полей от града (а если соломонара кто-то обидел — на его призыв). Они умеют подчинять себе драконов, обитающих под землей, в воде и воздухе, и для того, чтобы справляться с подобными чудищами, часто носят с собой волшебную узду. А еще в суме колдуна, как правило, имеется книга с заклинаниями: есть даже несколько историй о том, как чрезмерно любопытный попутчик, сунув нос в эту самую книгу, пока соломонар отвлекся или задремал, сам ненароком призывал балаура, на котором они потом вдвоем улетали в далекие южные края.
Само слово «соломонар» некоторые исследователи румынской мифологии связывают с именем царя Соломона, который слыл великим магом. Но следует отметить, что первое документальное упоминание этого слова относится к началу XIX века, тогда как сам миф явно старше и отследить его происхождение с полной уверенностью, судя по всему, невозможно. Иногда предшественниками соломонаров называют капнобатов, упомянутых Страбоном, и тем самым пытаются сделать миф исконно фракийским или гето-дакийским. Однако аналогичные персонажи действуют под другими именами на всем славянском пространстве: волхвы-облакогонители Древней Руси, польские планетники, украинские хмарники, сербские здухачи и аловиты, словенские кресники и многие другие. Строго говоря, даже в самой Румынии у соломонара имеется немало синонимичных, более древних региональных именований: вылхаш, згрэбунцаш, гриндинар, пьетрар, гецар… Так уж сложилось, что ни одно из них не стало универсальным и не вошло в целый «букет» однокоренных слов, среди которых глагол a solomoni (колдовать, ворожить, чародействовать) и существительное solomonărie (соответственно, колдовство, ворожба, чародейство).
Однако это далеко не конец истории про подземную школу чародейства и волшебства. Если рассмотреть миф в более широком восточноевропейском контексте, захватив по меньшей мере Хорватию и Венгрию, то можно обнаружить, что погодное колдовство и впрямь известно с незапамятных времен, а вот про более-менее систематическое и групповое (!) обучение ему стали рассказывать в период Средневековья. Осторожно предположим, что это связано с распространением в Европе университетского образования и появлением странствующих студентов, нищих и вечно голодных, но весьма умных и не стеснявшихся пользоваться своими знаниями, чтобы впечатлить или напугать простых крестьян. Вероятно, как-то так фигура сельского колдуна, знатока погодной магии, и превратилась в черного школяра, которого в Хорватии и Словении, например, стали называть «грабанцияш дияк». Первое слово, по одной из версий, произошло от заимствованного из итальянского и сильно искаженного gramanzia («колдовство»).
И вот здесь я признаюсь: в определенный момент работы над «Змейскими чарами» стало понятно, что традиционный румынский соломонар в задуманную историю не укладывается, в отличие от южнославянского и венгерского школяра. Не тот образ, не тот вид — все не то! Согласно румынским преданиям, соломонар выглядит жутковато: в частности, у него безумные, выпученные глаза и жесткие волосы, похожие на свиную щетину. Я позволила себе отступить от мифологии, для начала заменив термин выдуманным и оттолкнувшись от упомянутого выше слова gramanzia; его отчетливое сходство с «грамматикой» в сочетании с книгой, которая неизменно входит в число скудных пожитков любого соломонара, и привели в конце концов к тому, что герой этой истории стал чернокнижником… скажем так, в буквальном смысле. И еще немного чужеземцем по отношению к большинству персонажей, что подчеркивают его (условно) венгерские имя и фамилия.
Что касается Дракайны, мне сперва показалось интересной задачкой просто взять и поменять пол «директору» Школы, но, работая с мифами и архетипами, не стоит удивляться их своеволию: образ стремительно оброс деталями, позволяющими сравнить эту грозную даму с другими, внушающими не меньший трепет. Это, разумеется, Геката, Эрешкигаль, Хель и иже с ними (не забудем также про Тиамат). Само по себе слово «дракайна» древнегреческое (δράκαινα) и означает дракона женского рода, драконицу — но звучит, согласитесь, куда величественнее. И если уж говорить о румынских мифах, легендах, преданиях, то в многочисленных сказках про змеев очень часто фигурирует змеоайка — змеева мать, чьи сила, власть и чародейские способности всегда превосходят сыновьи, вместе взятые. Именно она в таких историях выступает в качестве финального босса, с которым предстоит сразиться витязю Фэт-Фрумосу (чье имя в «Змейских сказках» превратилось в нарицательное, поскольку, согласно одной из интерпретаций, его смысл близок к русскому сказочному «доброму молодцу»).
И раз уж речь зашла о змеях…
По-румынски «змея» в самом обычном серпентологическом понимании — это șarpe (шарпе), а вот zmeu (змеу) — славянское заимствование, обозначающее вовсе не змею мужского пола, но фольклорного персонажа, у которого, строго говоря, может и не быть змеиных черт.
Змей — антропоморфный обитатель Потустороннего (подземного) мира, иногда великанского роста, неизменно наделенный сверхъестественными способностями, в числе которых недюжинная сила, чародейский дар, понимание языков зверей и птиц, владение множеством волшебных предметов. В человеческом облике змеев иногда описывают как поразительных красавцев, перед которыми обычные девушки не в силах устоять; слово zmeu в румынском в фигуральном смысле может использоваться как эпитет, подчер