– Ты говоришь – неделя. Но когда ты появилась у нас, синяки были свежими. Он не сразу стал распускать руки?
Вуаль задрожала, как будто губы под ней сжались.
– Не чаще, чем обычно. По-моему, он выжидал, сможет ли профессор выздороветь, и собирался узнать, что вы намерены делать дальше. Однажды, вернувшись, он принёс одежду, которую ты видела, и приказал мне надеть её. Той же ночью мы уехали…
– Куда?
– Разве носильщику сообщают, куда направляется багаж? Он был очень зол. Он что-то пронюхал – нет, не спрашивай меня, что, откуда мне знать? – и обезумел от этого. Он изрыгал гнусные проклятия, угрозы и крайнее недовольство теми, из-за кого потерпел провал. Но никого из его сообщников, кем бы они ни были, рядом не оказалось. А я была рядом. Ну и вот...
– Да, понятно.– Известием, побудившим Винси к насилию, очевидно, явилась неудачная попытка похищения Рамзеса и Нефрет в Англии. Примерно тогда до меня и дошло письмо Рамзеса. – Как же тебе удалось скрыться?– спросила я.
– В ту ночь он крепко заснул, – ответила она. – А убранство, которое он принёс, стало той самой маскировкой, которую я бы выбрала сама. В чёрном одеянии и под покрывалом я похожа на любую женщину Луксора. Он думал, что у меня никогда не хватит желания или мужества покинуть его, но страх, когда я дошла до предела, придал мне храбрости. Той ночью я осознала то, в чём ранее боялась признаться себе: однажды он убьёт меня – то ли в порыве ярости, то ли заподозрив в предательстве.
Она говорила со страстью и видимой искренностью, что не могло не вызвать сочувствия у слушателя. Да и сама история тоже выглядела вполне рационально. Я немного подождала, чтобы женщина успокоилась, потому что её голос стал хриплым и дрожащим от воспоминаний о пережитом ужасе.
– Не похоже, что ты в состоянии действительно причинить ему вред своим предательством, – протянула я. – Ты не знаешь, ни куда он собирался отправиться, ни что он намеревался предпринять. Можешь хотя бы описать кого-нибудь из его друзей или сообщников?
– Только людей, которых он нанял в Луксоре. Но они тоже не могли его предать, они не знали его настоящего имени – только то, под которым он снимал виллу.
– Шланге, – пробормотала я. – Интересно, почему... Ладно. Итак, это всё, что ты можешь мне рассказать?
Она яростно кивнула.
– Ты веришь мне? Ты не бросишь меня, беззащитную и одинокую?
– Надеюсь, ты не намерена оскорбить меня, – спокойно ответила я. – Но если ты воображаешь, что я способна предать даже врага на смерть или пытки, то явно незнакома с моральным кодексом, которым руководствуются англичане. Благородные принципы христианской веры требуют, чтобы мы прощали наших врагов. И этого вероучения придерживаемся мы все. По крайней мере, – поправилась я, вспомнив неортодоксальные взгляды Эмерсона на организованную религию, – большинство из нас.
– Ты права, – пробормотала она, смиренно склонив голову. – Он не оставит меня.
Я знала, к кому она обращалась.
– Никто из нас не оставит, – отрезала я. – Но нам предстоят трудности. Завтра мы начинаем раскопки, и долгие часы, возможно, в течение нескольких дней, будем находиться вдали от дахабии. Ты не боишься остаться одна, только с командой?
Она ответила не менее резко, со всей горячностью, на какую была способна:
– Он здесь, я знаю! Я видела, как ночью двигались тени...
– В твоём воображении, очевидно. Наши охранники ничего не заметили. Что ж, я полагаю, тебе придётся идти с нами. Хотя одним Небесам ведомо, что мне там с тобой делать.
* * *
Но в действительности, когда на следующее утро мы покинули судно, она вполне естественно смотрелась рядом с любопытными жителями деревни, собравшимися вокруг нашей маленькой группы. Среди них были и женщины, так что я бы не смогла отличить её от других чёрных фигур, если бы она не стояла рядом со мной. Я ожидал, что она захочет оказаться поближе к Эмерсону, но этого не произошло – возможно, из-за необходимости борьбы с котом за место рядом.
Мы шли через деревню в сопровождении толпы. Некоторые надеялись наняться на работу, других вело праздное любопытство. Жители Хаджи Кандиля стали более привычны к посетителям с тех пор, как мы впервые работали в окрестностях деревни, потому что многие из туристических пароходов останавливались здесь, поднимаясь вверх по реке[171]. Но жизнь в этих маленьких поселениях очень скучна, и любое новое лицо, особенно иностранец, привлекает толпу. Как эти люди изменились со времени нашего первого посещения! Честное поведение и доброжелательный подход превратили когда-то угрюмых крестьян в наших горячих сторонников; улыбки, рукопожатия, приветствия на арабском – и, разумеется, обычные требования бакшиша – непрерывно следовали за нами. Даже тощие, злобные собаки брели позади на безопасном расстоянии, – они помнили, что гости иногда бросают им съедобные куски. Во всяком случае, у меня это вошло в привычку.
Несколько мужчин и детей шли за нами даже после того, как мы уже оставили деревню и направились к скалам. Эмерсон был во главе процессии, как обычно. Утро дышало приятной прохладой, и потому он пока что не сбросил твидовый жакет. Я с удивлением заметила, что кот сидел у него на плече. Рамзес обучал Бастет делать то же самое, но из-за скудных размеров этой части анатомии Рамзеса Бастет пришлось устраиваться на шее. Телосложение Эмерсона не страдало от такого недостатка – Анубис сидел вертикально, слегка наклонившись вперёд, как носовое украшение корабля. Правду сказать, они представляли собой крайне странную пару, и я размышляла, как Эмерсону удалось до такой степени завоевать доверие животного.
Эмерсон оглянулся на разношёрстное, весёлое, беспорядочное сборище и обратился к Абдулле:
– Мы не хотим, чтобы землекопы и корзинщики[172] торчали здесь до завтра или послезавтра. Скажи им, чтобы они вернулись – мы сообщим, когда решим начать наём.
– Сегодня нанимаю я, – бросил Сайрус, который шествовал, засунув руки в карманы.
Эмерсон замедлил шаг и позволил Сайрусу догнать его. Они представляли забавный контраст: Сайрус, в безупречном белом льняном костюме и тропическом шлеме, худые щёки тщательно выбриты, бородка напоминает те искусственные бороды, которые носили египетские фараоны – и Эмерсон, в помятых куртке и брюках, рубашке с расстёгнутым воротом, потёртых и пыльных сапогах, с непокрытой черноволосой головой, сияющей под солнечным светом. Кот – и тот был намного лучше ухожен.
– Могу я спросить, кого вы нанимаете, и с какой целью? – вежливо спросил Эмерсон.
– Позвольте мне вас удивить, – не менее вежливо ответил Сайрус.
Как только мы добрались до места, Сайрус собрал рекрутов и начал читать лекцию на не очень грамотном, но эффективном арабском. И не потребовалось много времени, чтобы результаты стали очевидными. В Египте строительство идёт быстро и легко; наиболее распространённым строительным материалом является глина, из которой лепят кирпичи, высушивая их на солнце, или применяют в качестве раствора, обмазывая тростниковые постройки. Архитектурные методы одинаково просты и неизменны с незапамятных времён. Не требуется сложного оборудования для проектирования квадратного дома с плоской крышей, дверьми и несколькими вентиляционными щелями высоко под карнизом. Широкие окна не являются преимуществом в этом климате: они пропускают тепло, а не воздух, и предоставляют доступ существам, с которыми не хотелось бы делиться своим жильём.
Эмерсон занявшись предварительным осмотром и планом местности, демонстративно игнорировал яростную деятельность, кипевшую неподалёку, и не сразу отреагировал, когда мы прервались на ланч. Взяв тарелку у Берты, назначившей себя помощником повара, он впервые за сегодняшний день заговорил с ней:
– Садись и ешь. Кто сказал тебе идти с нами?
– Это была её собственная идея, – вмешалась я, прекрасно зная, кого он подозревает в отданном приказе. – И я согласна с ней: в сложившихся обстоятельствах анонимность должна быть предпочтительнее равенства участников экспедиции, на котором я бы настаивала.
Эмерсон хмыкнул. Правильно истолковав его реакцию – негласное признание мудрости моего решения – Берта спокойно удалилась.
Сайрус наблюдал за её уходом, сузив глаза. Я передала ему сведения, которые Берта сообщила мне накануне. Затем он произнёс:
– Я до сих пор не доверяю чёртовой бабе. Я хочу, чтобы за ней наблюдали день и ночь. Я хочу, чтобы она сидела в четырёх стенах, откуда никто не сможет её извлечь без трудностей и шума.
– А, так вы строите тюрьму! – просиял Эмерсон, указывая на возводившиеся стены.
– Хватит, Эмерсон, я устал от вашего сарказма. Эти клятые палатки не отвечают моим представлениям о надлежащей штаб-квартире, холщовые стены не удержат скорпионов или песчаных блох, не говоря уже о грабителях. И раз вы не желаете ночевать на дахабии...
– Кто вас навёл на такую мысль? – спросил Эмерсон.
– Да вы же, упрямый, безрассудный...
– Язык, Вандергельт! Здесь присутствуют дамы. Вы, должно быть, неправильно поняли меня. – Он поднялся. – Но продолжайте строить свой экспедиционный дом, если хотите. А остальные будут работать. Чарльз, Рене, Абдулла…
В общем, мы провели ещё три ночи на дахабии. Опытный взгляд Эмерсона снова оказался прав: кирпичи в лощине оказались фундаментами домов – по меньшей мере, одного дома. На третий день обнаружили бо́льшую часть его, а также фрагмент толстой ограждающей стены, которая должна была окружать всю исследуемую площадь.
Вечерние контакты свелись к минимуму. Оба молодых человека были так измотаны, что за ужином всё время падали на стол, а по завершении трапезы сразу же оказывались в кроватях. Сайрус избегал меня, простодушно объяснив: Эмерсон довёл его до такого состояния, что он не в силах говорить вежливо даже со мной. Эмерсон запирался в своей комнате, Берта – в своей. Я же, натурально, была полностью готова к любой интересной деятельности, поэтому вечера тянулись крайне утомительно – их монотонность не нарушали даже попытки взлома или вооружённого нападения.