Когда я подбежала к Эмерсону, Мохаммед давно исчез. Эмерсон всё ещё стоял, прислонившись к скале. Приподнятая рука была прижата к щеке. Поскольку у него никогда не было носового платка, я решила, что он заменил этот полезный предмет обихода рукавом рубашки, пытаясь остановить кровь, которая превратила левую сторону его бороды в липкую массу и продолжала капать на рубашку.
Из-за тревоги, экстремальной скорости передвижения и рельефа я слишком тяжело дышала, чтобы хоть что-то произнести. К моему удивлению, Эмерсон терпеливо ждал, пока я начну. И смотрел на меня с любопытством поверх неописуемых остатков рукава.
– Ещё одна рубашка пришла в негодность, – выдохнула я.
Пристальные синие глаза на мгновение скрылись за опущенными веками. Через мгновение Эмерсон пробормотал:
– Не говоря уже о моём лице. В кого вы стреляли?
– В Мохаммеда, конечно.
– Вы промахнулись на добрые шесть ярдов.
– Но выстрел достиг желаемого эффекта.
– Он сбежал.
– Я могу обидеться на подразумеваемую критику. Сядьте, вы, упрямец, пока не упали, и уберите этот грязный рукав с лица, чтобы я могла осмотреть рану.
Всё было не так плохо, как я боялась, но достаточно скверно. Рана бежала от скулы к челюсти и обильно кровоточила. Моего носового платка явно не хватало для решения этой задачи.
– Что, чёрт возьми, вы делаете? – тревожно спросил Эмерсон, мгновенно побледнев, когда я сбросила куртку и стала расстёгивать блузку.
– Очевидно, готовлю бинты, – ответила я, снимая блузку. Эмерсон поспешно закрыл глаза, но, кажется, подглядывал сквозь полуприкрытые веки.
Повязку было исключительно неудобно накладывать. Когда я закончила, он выглядел наполовину готовой мумией, но кровотечение почти остановилось.
– Вот так будет получше, – сказала я, взяв куртку. – И соответствует шраму на другой вашей щеке.
Эмерсон прищурился на меня через полузакрытые веки.
– Её нужно будет немедленно зашить, – продолжала я, – и тщательно продезинфицировать.
Эмерсон выпрямился и бросил на меня яростный взгляд. Он попытался что-то сказать, но повязки, закреплённые вокруг челюстей, затрудняли артикуляцию. Однако я поняла это слово.
– Боюсь, у меня нет выбора, Эмерсон. Прежде, чем лечить рану на голове, необходимо сбрить волосы; как вам известно, то же относится и к ранам лица. Но не расстраивайтесь – я срежу только половину.
ГЛАВА 10
Чем хуже человек,
тем крепче он спит.
Если бы он обладал совестью,
то не был бы злодеем.
В полуденной тишине звук выстрелов разнёсся далеко, и, как я узнала позже, друзья уже заметили наше отсутствие и отправились искать нас. Когда мы вышли из входа в вади, я увидела, что приближается Абдулла – никогда бы не подумала, что он способен развить подобную скорость. Увидев нас, он застыл, бросив на нас изумлённый взгляд, а затем присел на землю, прикрыв голову руками. Он оставался в этом положении, неподвижный, как статуя, пока мы не подошли к нему.
– Я потерпел неудачу, – раздался замогильный голос из-под складок ткани. – Я вернусь в Азийех и сяду на солнце вместе с другими дряхлыми стариками.
– А ну, вставай, ты, мелодраматичный старый дурак, – прорычал Эмерсон. – Как это ты потерпел неудачу? Я не нанимал тебя нянькой.
Так Эмерсон представляет себе ласковое обращение. Он продолжал, не дожидаясь ответа. Я увидела, как Сайрус ведёт к нам всех остальных, и поэтому позволила Эмерсону действовать без меня. Абдулла медленно выпрямился в полный рост. Он действительно наслаждается драматическими представлениями, как и большинство египтян, но я видела, что на его лице, преисполненном достоинства, отразились потрясение и раскаяние.
– Ситт Хаким, – начал он.
– Хватит, мой друг. Сам Аллах не мог бы остановить Эмерсона, когда он намерен совершить очередную глупость. Он обязан тебе своей жизнью. Я знаю это, и он тоже; он просто не совсем традиционно выражает благодарность и любовь, которые испытывает к тебе.
Лицо Абдуллы просветлело. Решив, что звучный и величавый словарный запас классического арабского языка не соответствует моим чувствам, я добавила по-английски:
– Нам просто нужно будет внимательнее следить за ним, вот и всё. Чёрт побери, бывают случаи, когда он попадает в бо́льшую неприятность, чем Рамзес!
* * *
К счастью, Эмерсон чувствовал себя довольно слабым, поэтому потребовалось всего десять минут усиленного крика, чтобы убедить его вернуться на дахабию – но только после того, как он прочитал лекции Рене и Чарльзу о том, как продолжать раскопки, и настоял, чтобы Абдулла оставался с ними для наблюдения. Он отказался опереться на Сайруса или на меня, но когда к нему подошла Берта – любое чувство, которое она могла бы испытывать, надёжно скрывала вуаль – он принял предложенную ей руку.
Безмолвно и умело она помогала мне при медицинских манипуляциях, пока я не начала зашивать рану. Подкрепившись бренди и упрямством, Эмерсон не произнёс ни звука во время этого процесса, который мне тоже не доставил ни малейшего удовольствия. Когда я закончила, то увидела, что девушка скорчилась в углу спиной ко мне.
– Странно, почему у некоторых людей такая слабость при виде иглы, – размышляла я, отрезая кусок липкого пластыря.
– Да, странно, – обернулся Сайрус. – Почему бы не позволить мне закончить процедуру, Амелия? Вам это вряд ли так уж приятно...
Эмерсон, по-прежнему лежавший на спине, коротко рассмеялся.
– Осталось чуть-чуть, – ответила я. – Сами видите, что невозможно прилепить пластырь на эти бакенбарды.
Эмерсон немедленно объявил о намерении вернуться на работу. После довольно шумной дискуссии он, наконец, согласился отдохнуть в течение оставшейся части дня при условии, что мы оставим его в строгом одиночестве. По его требованию я закрыла за ним дверь, и лишь тогда позволила вздоху сорваться с губ.
– Моя бедная девочка, – мягко произнёс Сайрус. – Как мужественно вы исполняли свои мучительные обязанности...
– О, я уже давно привыкла зашивать Эмерсона. Но, Сайрус – мы были на волосок от гибели! Мы не можем идти этим путём, отбивая одну атаку за другой. Лучшая защита – это нападение. Мы должны вести себя агрессивно!
Сайрус дёрнул себя за бородку.
– Я боялся, что вы так и скажете. Вы ничуть не лучше его, Амелия. Уже второй раз вы исчезаете и доводите меня до сердечного приступа. Я стараюсь как можно лучше защитить вас...
– Я понимаю, Сайрус, и благодарна вам за заботу, хотя, если вы позволите мне так выразиться, роль несчастной крошки, нуждающейся в мужской защите, меня совершенно не устраивает.
Настала очередь Сайруса вздохнуть.
– Ладно. Просто окажите мне любезность, сообщая о своих планах, договорились? Чем вы намерены заняться сейчас?
– Я отправляюсь в деревню.
– Тогда я иду с вами.
Мы приятно побеседовали с шейхом. Когда я рассказала ему, что произошло, он с ужасом замахал руками, ссылаясь на каждого святого в мусульманском календаре, начиная с самого Пророка, и торжественно заявил о невиновности – как своей, так и всей деревни. Я заверила его, что мы никогда не позволим себе поступать подобно некоторым тиранам, наказывавшим всю общину за проступки одного человека. Затем я перешла к тому, чтобы сделать ему предложение, от которого он не мог отказаться.
Мы спускались по берегу к трапу, когда Сайрус вновь обрёл дар речи:
– Мёртвым или живым? Награда – первоклассная идея, Амелия, но не следовало бы вам сказать...
– Это всего лишь арабская риторика, – заверила я. – Порой она весьма выразительна.
– Да уж. «Его голову в корзине» – до сих пор мороз по коже.
– Я дала понять, что предпочитаю заполучить его живым. Но приму то, что выйдет.
Качая головой, Сайрус удалился к себе, а я отправилась к Эмерсону. Он крепко спал, как я и ожидала, потому что подлила ему раствор лауданума[181] в бутылку с водой. Успокоившись на этот счёт, я ушла в свою комнату – не отдыхать, как я обещала Сайрусу, но поразмыслить о дальнейшем.
К тому времени, когда утомлённые рабочие вернулись с раскопок, я разработала стратегию. Самая сложная часть заключалась в том, чтобы решить, кому можно довериться и в какой степени. Я не рассчитывала на какое-либо сотрудничество с Эмерсоном, но надеялась тем или иным способом вызвать обсуждение его намерений в отношении раскопок. Сайрус, я опасалась, не совсем отказался от очаровательной, но абсурдной идеи – защищать меня; поэтому пришлось искать способы уклониться от его внимания, когда это меня не устроит. Мужчины время от времени страшно мешают; насколько проще стала бы жизнь, если бы нам, женщинам, не приходилось делать скидку на некоторые их особенности.
Проще – но далеко не такой интересной. Хмурый взгляд моего ныне безбородого супруга, подаренный мне за обеденным столом, заставил меня взволнованно задрожать, а заодно напомнил: никакие усилия не окажутся чрезмерными, чтобы спасти его от опасности. К сожалению, мне пришлось скрыть ямочку в подбородке Эмерсона (он её ненавидит, а я – обожаю); полоски липкого пластыря изуродовали переносицу и верхнюю губу. Но мощная челюсть, наконец, была выставлена на всеобщее обозрение; по крайней мере, мой любящий взгляд мог наслаждаться хотя бы одной великолепно вылепленной щекой.
Я собиралась похвалить улучшение его облика, когда, извиняясь за опоздание, вошёл Сайрус, выглядевший несколько смущённым. Я выронила салфетку.
– Сайрус! Вы сбрили свою бородку!
– В знак сострадания, – ответил американец, взглянув на Эмерсона.
– Впустую, – отрезал Эмерсон. – Вам следовало не сдавать позиции, Вандергельт, как выражаются американцы. Вы выглядите смешно.
– Совсем нет, – задумалась я, оценивая результат. – Одобряю, Сайрус. у вас красивый, хорошо сформированный подбородок. Действительно, вы выглядите лет на десять моложе.