[228], защитницы беременных. Но встретиться лицом к лицу с изображением бога-крокодила после того, как едва удалось избежать очередной смертельной угрозы... Стоит ли удивляться, что в моём сознании суеверие боролось с разумом?
Сначала – змея, теперь – крокодил. Угрожает ли нам и третий рок? Если традиции мифов и преданий истинны, предстоящее испытание стало бы самым опасным из всех.
* * *
Мужчинам пришлось провести бо́льшую часть дня, очищая вход в гробницу, надёжно заваленный обрушившимися камнями. Некоторые из них были значительного размера, а наклонная осыпь из-за постоянных затоплений и осушений достигла консистенции цемента. Именно я указала Сайрусу, что нам следует просеять эти обломки. Вода должна была заливать гробницу через вышеупомянутый вход и другие проходы, ещё не обнаруженные, причём неоднократно, и на склоне могли оказаться различные смытые ею предметы.
Только хорошие манеры Сайруса – и, хотелось бы верить, его уважение ко мне, как эксперту-профессионалу – помешали ему решительно возражать против этой процедуры, занявшей невероятное количество времени. Перевалило далеко за полдень, и только тогда была доказана мудрость моих методов. Обнаруженный нами повреждённый фрагмент небрежные землекопы, несомненно, пропустили бы.
Это оказался кусочек алебастра (вернее, кальцита) длиной пять сантиметров, казавшийся бесформенным. Честь признания его важности следовало отдать Фейсалу, который, конечно же, обучался по моей методике. Он принёс находку мне, улыбаясь в ожидании похвалы:
– Здесь есть надпись, ситт. Посмотрите – иероглифы.
Волнение, переполнившее каждую частицу моего существа, когда я прочитала эти несколько знаков, в тот миг преодолело все другие соображения. Пронзительно позвав Сайруса, я показала ему повреждённую надпись:
– «Великая жена короля Нефернеферуатен Нефертити». – Это часть шавабти, Сайрус – шавабти Нефертити!
– Ушебти? – Сайрус вырвал кальцит у меня. Я простила ему эту мимолётную грубость. Как и я, он понимал смысл слов.
Ушебти или шавабти использовались только при погребении. Они были изображениями мёртвого мужчины (или женщины), оживавшими за гробом, чтобы служить хозяину и работать за него. Чем богаче был покойник, тем бо́льшим количеством этих маленьких статуй обладал он. Существовало множество фрагментов ушебти с именем Эхнатона, и Эмерсон накануне нашёл ещё три в королевской гробнице. Но этот предмет с именем королевы был первым, никогда не виданным ранее.
– Во имя Всемогущего, Амелия, вы правы! – воскликнул Сайрус. – Это голени и часть стоп ушебти. Её не могли перенести сюда из королевской гробницы.
– Не обязательно. – Ряд учёных, признаюсь со стыдом, выдвигают фантастические теории, базируясь на доказательствах, не выдерживающих критики, но за мной никогда не водилась склонность к подобной слабости, и я чувствовала, что должна предостеречь Сайруса от чрезмерного энтузиазма.
– Разбитые части погребального снаряжения Эхнатона, в том числе ушебти, должны были выбросить из его могилы, – продолжала я. – И сильный поток мог унести их на некоторое расстояние от вади. Но этот фрагмент не принадлежит к его снаряжению. Её имя значится на многих предметах рядом с именем мужа, но ушебти создавались только для мертвеца и назывались его именем.
Сайрус держал изношенный кусочек так же трепетно, как если бы это было чистое золото.
– Тогда его вымыло из её могилы. Этой гробницы!
– Нет, – ответила я с сожалением. – Думаю, что нет. Если бы ей соорудили отдельную гробницу, то, несомненно, поближе к усыпальнице мужа. А эта гробница даже на первый взгляд – маленькая и недостроенная. И всё-таки это замечательное открытие, Сайрус. Поздравляю вас.
– Честь принадлежит вам, моя дорогая.
– И Фейсалу.
– Да, конечно.– Сайрус дружески похлопал по спине сына Абдуллы. – Большой бакшиш тебе, мой друг. И гораздо больше, если найдёшь ещё что-нибудь в этом роде.
Однако к тому времени, когда закат вынудил завершить работу, больше ничего интересного не обнаружили. Крушение надежд испортило Сайрусу настроение, хотя следует отметить, что его поведение являлось образцом ангельского терпения по сравнению с демонстрациями, на которые был способен Эмерсон.
– Я уже устал пытаться вымыться в чашке воды, – ворчал Сайрус, пока мы тащились по пыльной тропинке. – Если я в скором времени не доберусь до ванны, то не буду подходящей компанией даже для мула, а тем более – леди.
– Леди устроилась не лучше, – улыбнулась я. – Признаюсь, что среди всех неудобств, связанных с устройством походных лагерей, отсутствие надлежащих средств омовения раздражает больше всего. Если я не ошибаюсь, завтра будет пятница, люди захотят отдохнуть, поэтому полагаю, что Эмерсон собирается вернуться к реке.
– Вы не можете ничего утверждать с определённостью, если речь идёт об этом безрассудном козле, – красочно выразился Сайрус.
Я обещала подумать о том, что смогу сделать, чтобы убедить Эмерсона. Надеюсь, никто не заподозрит в этих словах отсутствие спартанской стойкости, заставившее меня отдавать предпочтение отсрочке от наших трудов. Дама предпочитает быть свежей и изысканной во все времена, а леди, которая пытается завоевать сердце джентльмена, не может испытывать большую уверенность в успехе, если похожа на пыльную мумию и пахнет ослом. Тем не менее, я хотела покинуть королевский вади не по этим причинам (по крайней мере, мне так кажется). Место начинало меня угнетать. Каменистые стены, казалось, становились ближе, тени – глубже. Я ползала на четвереньках в запылённых туннелях и протискивалась, извиваясь, сквозь дыры, едва достаточные для того, чтобы пропустить моё тело, ни в малой мере не испытывая чувство клаустрофобии, которое нынче удручающе навалилось на меня.
Все уже вернулись с работы, так что я отправилась искать Абдуллу. Он со своими односельчанами проживал в отдельном лагере; они были страшными снобами (на что имелись причины, так как являлись самыми востребованными и опытными рабочими в стране) и всегда отказывались якшаться с теми, кого считали ниже себя по рангу. Я привезла с собой аптечку, и когда увидела приветствовавшие меня сияющие улыбки, мне стало стыдно, что у меня не нашлось времени пофаддличать с ними или хотя бы поинтересоваться, не нуждаются ли они в моём внимании.
Я испытала ещё больший стыд, когда они обратились ко мне с различными несущественными повреждениями – от раздавленного пальца до запущенного случая офтальмии. После того, как я промыла глаза Дауда раствором борной кислоты и обработала прочие раны, я как следует отругала всех за то, что они не обратились ко мне немедленно.
– Завтра мы вернёмся к реке, – оповестила я. – Мои медицинские запасы иссякают, и все мы нуждаемся в отдыхе.
– Эмерсон не пойдёт, – мрачно сказал Абдулла.
– Он пойдёт добровольно, или поедет на ваших спинах, закатанный в циновку, – ответила я.
Мужчины, ухмыльнувшись, толкнули друг друга, и кислое лицо Абдуллы просветлело. Но он покачал головой.
– Вы знаете, зачем он сюда приехал, ситт.
– Конечно, знаю. Он надеялся вынудить нашего врага снова напасть на нас, чтобы поймать его. Пока удалась только половина этого блестящего плана. На нас дважды нападали...
– Не на вас, Ситт Хаким. На тебя.
– И Мохаммед. Целых три попытки, а мы не ближе к решению, чем прежде.
– Это очень обозлило Эмерсона, – заметил Абдулла. – Сегодня он поступил очень глупо, ещё глупее, чем обычно. Он чуть не убежал от меня. К счастью, Али увидел, как он ускользнул, и последовал за ним. Он находился уже почти в конце вади, когда Али подошёл к нему.
– Что он собирался делать? – резко спросила я.
Абдулла развёл руками и пожал плечами.
– Кто может уследить за мыслями Отца Проклятий? Возможно, он надеялся, что они обнаружат его в одиночестве.
– Тем больше причин убедить его покинуть это место, – твёрдо заявила я. – Здесь слишком опасно, я пойду и отыщу Эмерсона.
– А я приготовлю циновку, ситт, – усмехнулся Абдулла.
В палатке Эмерсона не оказалось. Уже стемнело; ночь заполнила узкую щель, как чёрная вода – миску. Натыкаясь на камни и ругаясь себе под нос (доказательство, если таковое необходимо, что состояние моего ума было далёким от обычного спокойствия), я, наконец, почувствовала запах табака и разглядела красный огонёк трубки. Эмерсон сидел на валуне на некотором расстоянии от костра. Сначала я приняла тёмную фигуру у его ног за обломок скалы. Затем очертания изменились, как и тени.
– Встань, Берта, – отрывисто приказала я. – Даме не следует сидеть на корточках на земле.
– Я предложил ей скалу, – мягко заметил Эмерсон. – Поэтому избавьте меня от нотации, которая, я уверен, вертится у вас на языке. Её было необходимо утешить и обнадёжить, как и любую нормальную женщину в подобных обстоятельствах. Неужели вы ожидали, что английский джентльмен – такой, как я – отвергнет даму, изнемогающую от страданий?
– Почему бы ей не прийти ко мне? – Боюсь, что в моём голосе по-прежнему звучала критическая нотка. – Что случилось, Берта?
– И ты ещё спрашиваешь? – Она по-прежнему припадала к его ногам, и мне показалось, что она прижалась к нему ещё теснее, если это было возможно. – Он там, наблюдает и ожидает. Я чувствую, как он глядит на меня. Он играет со мной, как кошка с мышью. Твои охранники не помогут, он может приходить и уходить, когда захочет, и когда он пожелает нанести мне удар, ему никто не помешает. – Она поднялась и выпрямилась, шатаясь. Даже в темноте я видела взволнованную дрожь её покрывал. – Это ужасное место! Оно замыкается вокруг нас, как гигантская гробница, и каждый камень, каждая щель скрывает врага. Неужели вы сотворены изо льда или камня, что не в состоянии это почувствовать?
Я бы от души ударила её по щеке, если бы только смогла безошибочно найти эту часть тела. Вслепую я схватила её за руку – по-моему – и встряхнула, что было сил.