Асхотен был хмур. Он скрывал терзавшую его досаду под маской высокомерия. Однако наедине с собой не мог удержаться и не дать выход обуревавшим его чувствам. Этот молокосос, казавшийся таким никчемным и слабовольным, на поверку оказался не мягче кремня. Вся эта затея с переворотом была рассчитана на то, чтобы поставить у власти послушного, будто собачонка, испуганного мальчишку, который бы не совался в дела власти, а лишь развлекался с любимыми зверушками под надзором очаровательной, преданной ему, Асхотену, несравенной Асо. Но все пошло не так. Сначала этот нелепый срыв племянницы, едва не уведший ее в царство мертвых. Потом сегодняшняя выходка Сетх-Ка. Никогда Асхотен не думал, что может услышать такие слова от наследника престола.
– Я не хочу править, – буднично, словно отказываясь от лишнего куска мяса, произнес юноша. – Я не чувствую себя вместилищем Гора.
Асхотен невольно оглянулся, стараясь понять, не слышит ли этих слов замершая у входа стража. Как он ни надеялся и ни намекал, Микенец как и прежде возглавлял дворцовую гвардию, а этому головорезу только дай повод, он и сам может пожелать деятельно помочь молодому государю править Египтом. И не нужно взывать к милости богов, чтобы догадаться, с кого он начнет расчищать себе дорогу к власти.
Стражи стояли не шелохнувшись, и Асхотен немного успокоился. Наверное, не расслышали. В любом случае нужно действовать быстро.
– Страна нуждается в государе, как Земля в Солнце. Ты – законный наследник и должен править.
– Да, я знаю, – с грустью ответил юный венценосец. – Но не хочу. Ба-Ка готовили к власти. Для меня это слишком тяжелая ноша.
– Я помогу тебе нести ее, – внутренне радуясь такому повороту событий, ответил верховный жрец Ниау. – Но забудь о Ба-Ка, пусть боги обрушат небесную кару на его голову. Ты прав, его готовили принять власть из рук отца. Но никто не учил убивать его.
– Я не верю, что мой брат причастен к убийству. Да, он жаждал занять трон, но все же любил отца.
– Ты слишком юн и наивен, Сетх-Ка. Ты не знаешь, на что способен человек, обуянный жаждой власти.
– Не знаю, – согласился молодой фараон, – но в причастность брата все же не верю. Ба-Ка был прям, как древко стрелы. Заговоры – не его путь.
Асхотен невольно отвел взгляд. Да, его собеседник был прав. Ба-Ка и впрямь был необуздан, порою жесток до свирепости, но коварство ему было чуждо.
– Ты никогда не сможешь выяснить этого, пока сам Ба-Ка не окажется в твоих руках. Тебе следует отправить на его поиски отряды верных людей. Поручи это дело Микенцу – ему доверял твой отец, верно, и ты можешь доверять.
Сетх-Ка молча кивнул. Ободренный его согласием, Асхотен продолжал:
– Мы не знаем, куда сбежал Ба-Ка после неудачного мятежа в столице. Но, зная его, можно быть уверенным – он не остановится. А значит, скорее всего, Ба-Ка попытается набрать войско и лишить тебя власти и жизни.
– Я не верю, что мой брат убил нашего отца, – вновь упрямо повторил Сетх-Ка. – Да, я постараюсь найти его и, конечно, выясню все обстоятельства той ужасной ночи. Если кто-то возвел на моего брата напраслину, я прикажу казнить его самой лютой из всех существующих казней. Казнить за посягательство на бога, за смерть фараона и попытку убийства наследника, за организацию мятежа в столице, за смерть моих подданных! Мне достоверно известно, что это не был случайный бунт. – Голос Сетх-Ка звучал твердо, так, будто в каждом слове его слышался звон металла.
– Это разумно и справедливо. – Асхотен склонил голову, стараясь, чтобы молодой фараон не разглядел мелькнувшую на его лице гримасу недовольства, приправленную малой, но все же искоркой страха.
– Как только я найду брата и выясню, что он не причастен к тому, в чем его обвиняют, я с возможной почтительностью верну ему трон и попрошу его дать мне возможность и дальше заниматься любимым делом.
– Да помогут боги исполниться вашему замыслу, – едва сдерживая гнев, выдавил Асхотен, во всех подробностях и деталях представляя, чем грозит ему восшествие на престол Ба-Ка. – Но если я не ошибаюсь и ваш брат действительно заговорщик – что тогда?
– Тогда? – переспросил молодой фараон, понимая, что вопрос далеко не праздный. – Тогда все решим. А пока что я желаю сделать щедрые подношения Ра и просить его помощи в задуманном мною.
– Разумно и своевременно, – согласился жрец. – С вашего позволения я займусь подготовкой.
«Надо позаботиться о том, чтобы молодой фараон поскорее встретился с братом», – размышлял Асхотен, направляясь в покои своей дорогой племянницы Асо. Ее поведение жреца тоже изрядно настораживало. Совсем недавно она казалась нежным цветком в девичьем облике. И вдруг – невесть откуда взявшаяся манера повелевать, так же свойственная прежней девочке, как проливной дождь в середине лета. Пока не поздно, надо привести ее в чувство.
Ему вспомнился доклад слуги, уже больше года работавшего соглядатаем у брата покойного фараона. Этот доклад настораживал: какой-то странный предмет, похожий на цветок, в руках Ур Маа, его почтительное отношение пусть к высокородной, но несмышленой девчонке. И это у верховного-то жреца Тота, который даже с фараоном беседовал, не скрывая легкого пренебрежения! Что-то тут не так! Что-то не складывалось в единую картину, торчало занозой, вновь и вновь заставляя возвращаться к недавно случившимся событиям. Никто не видел, как Ур Маа лечил Асо. Известно лишь, что она была практически мертва и вдруг ожила. И отчего-то порыжела. А если это вовсе не Асо?
От неожиданности этой мысли Асхотен даже остановился, стараясь найти доводы, опровергающие дерзкое предположение. Таковых не обнаруживалось. Она совершенно изменилась: стала заметно старше, и эти волосы цвета рассветной зари. Кто же это, если не Асо? И что за цветок был в руках Ур Маа? Добиваться власти, не получив ответа на эти вопросы. – все равно что оставить вражескую крепость в своем тылу. Никогда не угадаешь, когда получишь удар в спину.
Но в то же время, если верховный жрец Тота был столь почтителен с Асо, вероятно, ее сила намного больше его собственной. А если так, то пока есть смысл делать вид, что ни о чем не догадываешься.
«Я пришел, чтобы навестить дорогую племянницу, рассказать ей о судьбе, уготованной богами. О том, что не оставлю ее без помощи, когда она наконец-то станет любимой женой фараона. Главное сейчас – заручиться ее поддержкой и вновь обрести пошатнувшееся доверие. А об остальном, – Асхотен криво ухмыльнулся, – теперь позаботится Ба-Ка. А я уж сохраню для него эту небесную красавицу. Ну а пока и впрямь стоит озаботиться жертвоприношением. Ра сам определит, кто для него желанная жертва, а кто нет».
Под утро Ба-Ка разбудил охотник на львов, единственный соотечественник в его крошечном «войске». Чтобы не привлекать чужого внимания, он подполз к Безымянному и начал чуть заметно расталкивать его:
– Как ты, друг?
– Плохо, – не размыкая век, прошептал Ба-Ка.
– Как ты выжил?
– Ночью крокодилы отдыхают. Этот к тому же был сыт, – разбитыми губами прошептал сановный невольник. – Нас кто-то предал.
– Ты уверен? – переполошился охотник.
– Да. Они требовали сказать, где оружие и кто еще участвует в заговоре. Сказали, что если я не одумаюсь и не выдам всех, то придут за мной сегодня днем, когда крокодил вновь проголодается.
– Дело плохо, – прошептал охотник.
– Да, времени на раздумья больше нет. Либо сегодня утром, либо никогда.
– У тебя есть план?
– Есть, скажи нубийцам, чтобы ползли сюда. И еще мне понадобятся ремни от старых сандалий.
Утро было тяжелым, не только для рабов, давным-давно забывших вкус пива, но и для стражей, которые хлебнули на дармовщину куда больше, чем их бессловесная паства, и потому еще чаще орали на рабов, грозя всеми известными карами.
– Либо сейчас, либо никогда, – прошептал Ба-Ка, делая знак одному из нубийцев уйти за его спину и присесть. Тот молча повиновался, достав из-за набедренной повязки немудрящее оружие, сработанное из старых завязок для сандалий.
– Эй! – крикнул Ба-Ка, чтобы привлечь внимание уныло перетаптывавшегося наверху возле клети стражника. – Вон он! – принц ткнул пальцем в сторону загружаемой клети. Не особо думая, о чем, собственно, говорит или указывает безымянный раб, стражник наклонился поглядеть, в чем там дело. В тот же миг нубиец выпрямился, Ба-Ка отступил на шаг, и камешек, выпущенный из импровизированной пращи, ударил аккурат в висок караульного. Не сказав ни слова, тот раскинул руки и, выронив копье, рухнул вниз.
– Бей его! – заорал Ба-Ка, понимая, что избиение трупа – дело, лишенное всякого смысла, однако вполне отражавшее желание всех этих вооруженных кирками и молотами, сброшенных на дно разумного существования человеческих существ. А главное, это был единственный способ раздразнить толпу, чтобы потом бросить на штурм ворот в конце пологого спуска к карьеру. Рабы, бросив тупо долбить камень, с ревом накинулись на жертву. Наверху, предупреждая стражу о мятеже, взвыла сигнальная труба, увенчанная замысловатой, украшенной рогами морской раковиной. Вечно запертые ворота в дальнем конце карьера распахнулись, впуская три десятка воинов, и еще десяток вооруженных луками остался удерживать ворота и отстреливать особо буйных.
– Рви их! – вновь заорал Ба-Ка, указывая на стражу.
Хлебнувшая крови легкой победы, озверевшая толпа ринулась навстречу стражникам. Ба-Ка поймал за руку охотника, завладевшего единственным копьем.
– Не торопись, дай им схватиться.
Полная ярости людская масса катилась вперед, не обращая внимания на сыплющиеся дождем стрелы, на предсмертный хрип и стоны раненых. И если в обычный день каждый из рабов, глядя на стражников, думал, что, случись неладное, и все эти звери накинутся на него, то сегодня все эти зараженные страхом ошметки личностей сплелись в единое ужасающее «я», жаждущее крови мучителей. Вот отряд стражи и толпа горящих яростью взбунтовавшихся рабов схлестнулись. Конечно, каждый из вояк был куда лучшим бойцом, нежели все эти изможденные, никогда не учившиеся военному делу рабы. Но их было много, и они были готовы умереть.