– Смысл ваших слов темен для меня, – тихо проговорил Микенец.
– Я растолкую. Ты ведь давно знаешь Сетх-Ка?
– Я поступил на службу к его отцу, когда нынешний государь, с позволения сказать, еще не умел ходить и лишь ползал на четвереньках.
От такого прямодушия на лице Асо появилась невольная улыбка, от которой Микенца вдруг проняла странная дрожь. Ему захотелось броситься, обнять и защитить женщину, но, отведя глаза в сторону, он пересилил себя и вновь поклонился, показывая, что готов слушать.
– Мой супруг замечательный человек, мягкий, добрый. Он умеет ладить с животными и птицами, даже кровожадные хищники беспрекословно слушаются его. Но он не хочет править, его тяготит власть и все, что с ней связано, он желает покоя и уединения.
Микенец нахмурился, менее всего он ожидал услышать эти слова от той, которую готов был считать богиней. Его рука вновь невольно потянулась к мечу.
– Постой, дослушай меня, – удивленно проговорила супруга фараона. – Разве я предлагаю что-то дурное? Я лишь говорю о том, что нужно помочь моему мужу. Стране нужна крепкая сильная рука, ясный разум. Мой божественный супруг сам будет рад переложить ненавистные ему тяготы на тех, кто ему действительно верен. Сегодня я могу назвать лишь двух людей, которым верит он и верю я: это Ур Маа и ты. Объединившись, мы можем спасти государство от уготованного ему тяжелого жребия. Ты и я, – она сделала долгую паузу, – и Ур Маа.
От этого «ты и я» у Микенца вдруг закружилась голова, захотелось крикнуть: «Да, повелительница! Все будет, как ты пожелаешь!» Но он лишь отрицательно мотнул головой и, выдавливая из себя слова, прохрипел:
– Все будет так, как пожелает божественный фараон. И я всегда буду у него за спиной, моя госпожа! Всегда буду карающим мечом в его руке, кто бы ни желал его погибели!
Ночь темнее всего перед рассветом. Ба-Ка, страстный охотник, не раз в этом убеждался. Именно в это время он велел воинству Апопа скрытно подобраться к пирамиде усопшего фараона. Он знал, что в это время сторожа уже дремлют, следя только за тем, чтобы никто не воспользовался ходом, ведущим в усыпальницу. Если в стране все тихо и спокойно – к чему следить за округой? Кто осмелится потревожить сон почившего властителя, да еще в месте, куда нисходят боги?
Стараясь не производить лишнего шума, люди божественного змея подкрались к величественному зданию, спрятались в песке, зарывшись, подобно отдыхающим от дневного жара кобрам. Ждать оставалось недолго, процессия должна была пройти здесь на рассвете, но до той поры они не имели права обнаружить себя. Как Гор воскрешает своего отца, дав ему проглотить свое око, так и его живое воплощение – фараон Сетх-Ка, принеся жертвы, должен был призвать дух своего отца. И как Осирис, оживленный жертвой сына, остался в царстве мертвых, Аменти, предоставив Гору править в царстве живых, так и умерший фараон должен был передать свою мудрость и опыт сыну, как залог власти над Верхним и Нижним Египтом.
Об этом Ба-Ка доложил преданный человек, служивший во дворце, и этот миг беглый принц счел наиболее удобным для осуществления задуманного им плана. Но до того часа, засыпанный песком до ноздрей, он лежал, вглядываясь в ночь, размышляя о событиях недавних дней. Вспоминал забитого им до смерти соратника. Правда ли, что тот предал его? Может быть, да, может быть, нет, а может, и вовсе не было никакого предательства и его освободитель просто выследил его, зная, с кем имеет дело? И конечно, он предполагал, чего можно ожидать от молодого сильного вельможи, привыкшего властвовать и проливать кровь всякого, кто не пожелает склонить голову перед его властью.
И охотник на львов, по сути, он тоже умер за него. Ну да что за дело? Он все равно бы умер, но так он закончил жизнь сражаясь, а это куда лучше, чем стать обедом для священного крокодила. Да и что с того – щит оберегает тело от ударов, но если он разлетается в щепы, берут новый. Что толку жалеть о пустяках?
И вот этот случай со жрецом Апопа. Сперва он даже спрашивал себя, верно ли поступил, разделавшись со спасителем. Но лишь до того момента, пока не услышал в голове требовательный голос, приказывающий: «Ни о чем не жалей, ты прошел последнее, самое трудное испытание. Теперь ты высший, никто, как ты! И ты сделаешь то, что не по силам никому другому».
«Я сделаю это», – прошептал тогда Ба-Ка, понимая, что стоящий перед ним учитель как раз и есть тонкая, едва заметная, почти нерушимая граница, отделяющая его от истинного могущества. Склони он голову, прими власть тайного жреца – и, даже властвуя над целым светом, всегда будет лишь тенью этого человека. Всего лишь человека! И он попросил у Апопа позволения сделать решительный шаг и сделал его. И стал тем, кем стал, оставив за спиной все человеческое, как оставляет змея сухой выползок прежней кожи.
Он свято верил в это, в свое великое предназначение. Он знал, что отныне каждый шаг наполнен силой божественного змея. Сейчас им предстояло сойтись лицом к лицу: ему – воплощению Апопа, и его жалкому брату, нареченному вместилищем Гора. Но не было сомнений в правильности выбора. Теперь настал час последней и единственной истины, когда нет больше места сожалениям.
– Идут, – шепнул один из его людей.
Ба-Ка и сам видел процессию, направлявшуюся к пирамиде. И не только видел, но и слышал – негромкий стук копыт и мерные шаги мулов и верблюдов по утоптанной земле передавались далеко. Впереди колонны двигались конные носилки фараона и его супруги, окруженные, будто патока роем ос, нубийскими всадниками, перешедшими на службу к владыке мира. За ними шествовал отряд дворцовой стражи в рогатых шлемах с шарами на голове, с большими закругленными сверху щитами, обтянутыми пестрыми коровьими шкурами, с копьями и кхопешами в руках. Ба-Ка удивился, что среди гвардейцев не увидел огромной фигуры Микенца. Да мало ли что могло произойти с ним за время, прошедшее с той роковой ночи.
За носилками фараона, в окружении жрецов Тота, на смирном муле ехал старый мудрый Ур Маа. Его присутствие не порадовало Ба-Ка. Он прекрасно знал, что старик значительно больше любит его любознательного младшего брата, а не его самого, законного наследника престола. Ну что ж, если понадобится, то и старик сегодня встретит последний восход солнца. Он немало пожил, и если Ба-Ка придется помочь ему переступить смертный порог, стоит ли о том жалеть? Дальше, сколько видел глаз, тянулась длинная процессия мускулистых полуобнаженных носильщиков с высокими плетеными корзинами за плечами. В корзинах, обеспокоенные предстоящей участью, кудахтали жертвенные куры, блеяли ягнята.
Ба-Ка сделал чуть заметный знак своим воинам, и те, неслышные, как змеи, начали подкрадываться к караванному пути, готовясь нанести удар. Когда хвост колонны миновал засаду, окрестный песок ожил, будто пустынный самум вдруг проснулся в предрассветный час, взвихрил серую пыль и обернул ее в молчаливых людей, стремительных, как бросок мамбы. Идущие позади колонны носильщики так и не успели понять, что происходит. Кто-то вдруг зажимал им рот, не давая вскрикнуть. Еще кто-то подхватывал их поклажу, а потом жизнь в единый миг уходила из мертвого тела. А спустя совсем немного времени только очень внимательный человек, присмотревшись, смог бы отыскать трупы рабов под слоем песка. Но здесь и сейчас искать их было некому.
По широкой лестнице, ведущей в нижнее святилище огромного погребального храма, спускались молодой фараон, мудрый верховный жрец Тота и прекрасная рыжеволосая супруга повелителя Верхнего и Нижнего Египта. Ба-Ка скрипнул зубами, глядя на Асо. Совершенно некстати ему вспомнилась та ночь, ее упругое нежное тело в его крепких руках. Сейчас он отдал бы что угодно, лишь бы вернуть тот час. Он бы никуда не ушел, так и остался с ней, и уже завтра был бы фараоном, а она – его женой. И никто бы не посмел ему противостоять. «Но тогда бы ты не стал тем, кем стал! – прозвучал в голове неведомо чей властный голос. – Лишь упав, можно подняться. Теперь ты узнал цену всему, истинную цену. А она – не беспокойся, очень скоро она станет твоей рабыней, наложницей, кем захочешь. И никто не посмеет отныне преградить тебе путь!»
Свита оставила венценосную чету у входа в пирамиду, ибо только посвященным позволено было нарушать своим присутствием вечный покой ушедшего из этого мира властителя. Лицо Сетх-Ка было бледным от волнения. Однако шел он твердо, будто доказывая сам себе, что не зря занимает высший пост в государстве. Лицо Ур Маа было сосредоточенно, впрочем, как всегда. И лишь прелестная Асо, казалось, не чувствует величия места и положения. Она шла пружинисто, будто пантера в миг охоты. В правой руке ее был зажат кристаллический цветок, объятый изнутри невесть откуда идущим свечением. Она внимательно водила взглядом по сторонам, выискивая невесть что, только ей открытое.
Она и впрямь была на охоте. Охоте «на живца». В этом был главный риск. Противник обнаружит себя, если только нападет первым. Она должна выстоять и нанести неотразимый ответный удар. Перед внутренним взором ее проступало зыбкое видение: огромное существо, отдаленно напоминающее человека, заботливо, будто лишь в этом заключался смысл его существования, опекало совсем другой цветок. Под стать размерам своего очеловеченного садовника, гигантское существо, порождение его больной фантазии – смесь анаконды с хищным цветком росянкой, – наклонило к нему закрытый бутон в форме острия копья и призывно чуть приоткрыло усаженные множеством острейших зубов лепестки. Когда старый знакомец Лауэии протягивал к бутону увесистый ломоть мяса, тот быстро распахивался, и мясо с силой всасывалось внутрь.
Она почти вечность знала своего противника, знала, насколько он опасен и насколько опасно творение рук его. Он был известен ей под именем Талос, но в этих краях его именовали «пожиратель тени». Он был уже здесь, совсем близко, и хуже того, «ворота» между мирами уже трещали под натиском темных сил, выброшенных когда-то ее сородичами за пределы этого мира, запечатанных в бесприютном «нигде» и со всей страстью неудовлетворенности желающих вырваться из заточения, забрать себе, отвоевать древнее отечество.