Значит, не лишние.
Седел — тринадцать. Десять легких клинков. Один — длинный. Такими на Западе рубят и с коня, и в пешем строю. А еще топор. Здоровенный. На длинном древке. Дикари они, эти анласиты! Неудобно же топором!
Эфа оценивающе оглядела брата Квинта и подумала, что ему, пожалуй, с топором удобно.
Итого одиннадцать мечей. Топор. И сабля. Быть не может, чтобы она принадлежала Легенде, однако по всему выходило, что именно ее. А вот луков двенадцать. Тот, который с топором, надо полагать, с луком управляться не мастер.
Впрочем, даже двенадцать стрелков — это совсем неплохо. А женщина, значит, еще и стрелок.
— Легенда, вы едете по ночам?
— Нет. Днем, когда полуденная жара спадает. А останавливаемся незадолго до темноты. Не очень быстро получается, зато надежно. Правда, все равно тяжело. — Она покачала головой. — Особенно брату Квинту. Он с севера, с самой границы.
— Понятно. — Эфа кивнула, задумываясь. Оставалось дождаться ночи.
Легенда проснулась от страшного хрипа. В первое мгновение, еще не осознав происходящего, она откатилась в сторону, потянув за собой саблю. Поднялась на колени. Голова кружилась, и тошнота подкатывала к горлу.
Хрип перешел в задушенное сипение, и все стихло.
«Что происходит? Где охрана? Или они не слышат?»
Осторожно, на коленях пробираясь к выходу из кибитки, Легенда сообразила вдруг, что девушка, найденная Квинтом сегодня в холмах, исчезла. А ведь вечером она укладывалась спать здесь же, в повозке.
Женщина отодвинула тяжелый полог.
— Ну надо же! — прошелестел низкий, насмешливый голос. — Тебя и яды не берут!
Легенда спрыгнула на землю. Сабельный клинок полыхнул алым, отражая огонь костра.
Высокий тощий силуэт на фоне светлеющего неба. Белым нимбом выбившиеся из-под головного платка волосы.
— Ты? — Зеленоглазая воительница отступила на шаг. Но саблю не опустила. — Какие яды? О чем ты говоришь?
Она видела уже, что никто из спящих не проснулся, не поднял головы, потревоженный разговором. И охранники не сидят привычно поодаль от костра. Смутными холмиками темнеют лежащие тела.
Спящие?
— Мертвые. — Девчонка склонила голову, разглядывая Легенду. — Я их отравила. А ты вот живая. Как это так? Ты не человек, верно?
Она говорила спокойно. Так спокойно, словно в порядке вещей для нее было ночью, в окружении убитых ею людей, беседовать о…
— Что? Что значит «не человек»?
— Это уж тебе виднее, что значит. Кто ты? Расскажи мне. Мне надо знать, раз уж ты осталась жить.
— Ты сумасшедшая! — Легенда помотала головой, пытаясь прогнать дурноту. — Ты… Ты просто сумасшедшая!
— Да ну? — Эфа глянула на небо. — А если и так? Это что-то меняет? Ты расскажешь мне наконец, кто ты такая?
Недоумение наконец-то начало уступать место пониманию. Это не сон. И не бред. Это все на самом деле. На самом деле лежат вокруг мертвые люди. На самом деле происходит нереальный этот разговор с тощей длинной девчонкой, упрямо и спокойно ожидающей ответа на свой вопрос.
И ярость колыхнулась, разлилась, потопив разум, превращая недоумение в истерику.
Сабля удобно и привычно повернулась, со свистом рассекая воздух. Миг — и брызнет кровь, заливая траву. И Легенда останется одна. И…
Эфы уже не было впереди. Зато сзади навалилось. Скрутило. Сила, какой не заподозришь в жилистой соплячке, на мгновение приподняла Легенду в воздух, а после швырнула на землю. Больно. Грубо. Руки от запястий до локтей стянуло, заболели плечи, выгнулась спина.
— Так-то лучше, — спокойно констатировали сверху.
Легенда увидела у самого лица ноги, обутые в высокие, расшитые сапожки. Выругалась.
— А я тебя, между прочим, своим любимым юкколем связала, — равнодушно произнесла Эфа, усаживаясь рядом. — Ну так что, будем разговаривать?
— Ты… — Легенда не находила слов. — Ты…
— Тварь. Чудовище. Убийца. Да? Кто там еще? А, еще эта… сумасшедшая. Знаю, ты уже говорила.
Легенда молчала. Лежала ничком на жесткой траве. Слушала, как кричит где-то далеко птица. Что-то должно было случиться. Плохое ли, хорошее — не ясно. Но должно. И лучше встретить эту неизвестность с развязанными руками.
Эфа достала трубку. Долго чиркала огнивом. Потом закурила.
— Почему ты не хочешь рассказать о себе? — спросила она то ли с издевкой, то ли с искренним недоумением. — Я ведь не убила тебя, а могла бы. И не собираюсь убивать, хоть и хочу.
Легенда медленно пыталась ослабить мягкие путы. Связана она была на совесть. Без всякой жалости. Мужчина, может, и не стал бы скручивать так женщину. Тем более красивую женщину. Но Эфа-то не была мужчиной.
Остроносый сапожок ударил в бок.
— Не дергайся!
Поток ругательств на румийском девчонка выслушала, кажется, даже с удовольствием. А когда Легенда выдохлась и умолкла, Эфа мурлыкнула вполне дружелюбно:
— Давая волю ярости, ты ущемляешь разум. И теряешь силу, которая может понадобиться потом. И все-таки кто ты? У меня есть много способов узнать правду, но я не буду прибегать к ним.
— Почему же это? — неожиданно для себя спросила Легенда. Спросила язвительно и зло, но все же это был вопрос. Начало беседы.
— Ты красивая. — Эфа выбила трубку. — Я люблю все красивое. У тебя глаза, как солнце. Как прозрачная вода. Как трава весной.
Это мог бы говорить мужчина… Хотя никогда еще мужчины не разговаривали с Легендой в таком равнодушно-констатирующем тоне. И все же слышать о своей красоте от девчонки-убийцы было дико.
— Зато ты уродлива! — бросила Легенда, пытаясь вернуть себя в состояние нерассуждающей злобы.
— Птица думает, что уродлива змея. Змея считает, что уродлива рыба. Рыбе отвратительна медуза. И только лишь человек умеет видеть красоту и в птице, и в змее, и в рыбе, и в медузе… Только не в пауках! — Эфа вскочила на ноги, подхватила камушек с земли и бросила им в кого-то. — Хотя некоторые считают красивыми даже насекомых. — Она уселась обратно.
— Пауки не насекомые, — машинально поправила ее Легенда.
— О! — Эфа наставительно подняла палец. — Ты об этом знаешь. Я об этом знаю. Есть еще несколько людей, которые знают об этом. И я знаю, откуда знают они, но не знаю, откуда знаешь ты. Откуда же?
— Что? Ты не могла бы говорить не так быстро?
— Кто ты?
— Легенда. Из рода Кансаре.
— Ты не человек.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Значит, ты тоже не помнишь?
— Чего я не помню?
— Откуда ты здесь? Зачем? Как твое настоящее имя? Ты не помнишь этого?
— Нет.
— Угу, — спокойно кивнула Эфа. — Но, по крайней мере, знаешь, что что-то было. Близится буря. Я развяжу тебя и пойду за лошадьми, а ты пока займешься повозкой.
И не успела Легенда ответить, как ловкие руки уже размотали ткань, стянувшую ее запястья.
— Укрепи как следует полог. — Эфа подняла аркан, лежащий возле одного из седел. — И стащи в кибитку все барахло. Да, на голову что-нибудь намотай, а то пыли в волосы набьется — за всю жизнь не вытрясешь.
И, повесив аркан на руку, девчонка отправилась за холмы, совершенно спокойно повернувшись спиной к своей недавней пленнице. Легенда задумчиво поглядела на мертвые тела. На луки. И принялась собирать вещи. Оружие и седла действительно стоило уложить в повозку.
2. РЫБКИ В МУТНОЙ ВОДЕ
Буря шла над землей. Она зародилась на западе, у берегов Великого Океана, и тусклой мутью заволокла небо над городами солнечной Нарранхильи. Ветер и дождь обрушились на узкие улочки Арвиля и Руасьяка. В Ригондо изумленные хозяйки поспешно снимали белье с протянувшихся от стены к стене веревок и поминали Творца, недоумевая, откуда бы взяться этакому ненастью в середине лета.
Жаркая Эллия притихла. Клубы пыли заполонили города, и словно присели к земле гордые храмы, исказились лица прекрасных статуй, взволнованно трепеща листвой, священные рощи клонились под порывами ветра.
В Готской империи храмы были полны прихожан. День и ночь звонили колокола, словно пытались защитить людей от невиданной здесь и оттого пугающей напасти. Старики говорили, вспоминая рассказы своих дедов, что такое случалось уже однажды. Старикам внимали с почтением. А колокола продолжали звонить. И прихожане заполняли храмы.
В Венедии бескрайние леса стонали и гнулись. Ветер путался в стволах, ярясь, рвал их с корнем, с воем бился о стены городов, раздувал малые огни в бешеные пожары и, продравшись сквозь леса, вырывался в Великую Степь, где буйствовал хохоча и ликуя, страшный в своей необузданности.
Песками заносило города Эннэма. Барханы как живые ползли по пустыне. Танцевали песчинки на каменных полах храмов и на шелковых покрывалах спален. Прятались от ветра собаки. Прятались люди. И неумолимым было наступление песков на беззащитные стены городов.
Никому и нигде не было дела до того, что в буре исчезали люди. Очень немногие, странные, непонятные для всех других люди. Их не любили. Их боялись. Иногда их убивали. Может быть, когда стихнет ветер, кто-нибудь заметит пропажу. Но, заметив, лишь вздохнет с облегчением, в своем сознании никак не связав бурю и пропавшего человека.
В просторной деревянной повозке, зашнуровав и укрепив полог, относительно удобно разместились на коврах и подушках Эфа и Легенда. Они пережидали ураган. Говорить было не о чем, и обе помалкивали, время от времени перебрасываясь ничего не значащими фразами. О том, что ветер крепчает. О том, что пора бы уже буре и прекратиться. О том, что кибитка — надежное убежище.
Давно наступил новый день, но небо было темным. Пыль и мелкие камушки колотились о кожаный верх.
Наконец Эфа, устав от безделья, зевнула и свернулась клубком, натянув на себя шерстяное одеяло.
— Надумаешь зарезать, не буди, — посоветовала она Легенде. И заснула. Мгновенно, как засыпают звери.
Легенда посидела еще, слушая завывания ветра снаружи, и тоже улеглась на подушки. В ненастье хорошо думается, а ей сейчас было о чем подумать.