Он тоже странный тип. Конечно, но такая сложная личность, как я, но гораздо более сильная.
Да, гораздо более сильная.
Он принадлежал к сорнякам моей жизни, тем, которые я должен был закопать, чтобы…
Глава III
Я вернулся домой раньше, чем обычно. Как правило, мне с трудом удавалось заставить себя переступить порог своей квартиры.
Я таскался по барам — не для того, чтобы пить, а чтобы впитать в себя немного той интимной атмосферы, которую так любят французы. Она была мне необходима. С тех пор, как я разлюбил Андре, я невзлюбил свой дом. Большие комнаты с облицованными деревянными панелями стенами казались мне мрачными, а старинная стильная мебель наводила тоску.
Я осознал свои новые чувства к Андре однажды вечером с месяц назад — мы как раз возвращались домой после ужина у Стефана. Было поздно, и я на большой скорости вел машину по шоссе Карант-Су. Ближе к бензоколонке дорога резко идет на подъем. Достигнув его верхней точки, я вдруг с ужасом увидел в двадцати метрах перед собой стоящий поперек дороги грузовик. Это была одна из тех машин, которые служат для транспортировки продукции заводов «Рено». В прицепе стояли один над другим дюжина маленьких автомобильчиков — со своими светящимися фарами они напоминали некий диковинный ярмарочный праздник.
Я успел мысленно сделать это сравнение, прежде чем нажать на тормоз. Удивительное свойство мысли — ее мгновенность. Я испытал непреодолимый ужас, и в то же время мой рассудок сохранял ясность; более того — я словно наблюдал все происходящее со стороны. Андре не произнесла ни слова, но ее испуг был столь же велик, сколь и мой. Я вдавил педаль тормоза в пол, моя нога будто слилась с ним. Но машина, казалось, не подчинялась этому отчаянному нажиму. А затем стала двигаться чудовищными зигзагами. Она остановилась на дороге параллельно грузовику, легонько ударившись о него боком.
И только тогда Андре, которую швырнуло на меня, испустила страшный душивший ее крик.
В ту секунду я подумал, что она погибла, и всем моим существом овладела огромная дикая радость, радость, которой я стыдился и которая вместе с тем делала меня счастливым. Я был счастлив от того, что еще жив, и от того, что уже нет в живых Андре.
Я смотрел на неподвижный луч света от моих фар, направленных на засеянное люцерной поле. Их белесый свет растворялся у линии подернутого дымкой горизонта, выхватывая из мрака какие-то неясные силуэты…
А потом снова была жизнь, жизнь, нарушившая сомнительное очарование момента. К нам бросились водители грузовика.
— Вы ранены?
Автомобильные фары едва освещали их взволнованные лица. От водителей пахло смазочным маслом и потом — крепкие запахи работяг. Живые запахи, которые было бесконечно приятно вдыхать.
Андре выпрямилась на сиденье. У нее была огромная шишка на лбу — жутко смешная — и царапина на переносице.
— Нет, кажется, все в порядке…
— У нас протекло масло… На подъеме колеса прицепа забуксовали…
Но я не слушал их объяснений. Я смотрел на Андре, потирающую лоб. Она была жива! Отчего я ощутил эту огромную радость, подумав, что она мертва? Уже очень давно я не испытывал к ней других чувств, кроме той скучной привязанности, с которой относятся к людям, на протяжении долгих лет разделяющих с тобой твою жизнь… Однако я только что осознал, до какой степени я ее ненавижу.
Снова трогаясь в путь, я представлял себе ее труп на носилках «скорой помощи»… Мне было тоскливо, и я не испытывал ни малейшей жалости…
«Но что же со мной не в порядке? — размышлял я. — Что не так?»
Почему я такой?
Мы с Андре были женаты уже пятнадцать лет. Я полагал, что столь длительный период совместной жизни нас прочно соединил… Напротив — он нас разделил. Мы охладели друг к другу. Только это происходило незаметно. Мы продолжали изображать дружную пару, однако были лишь ласковыми врагами, которых связывало прошлое…
И у нас не хватало мужества разорвать эту нить. Господи! В какое же отчаяние меня повергало наше смирение! Наша молодость, как невидимая стена, держала нас в заточении. Мы не могли вырваться на свободу, мы не осмеливались…
Когда я вернулся домой, Андре читала в гостиной, слушая радио. Я постарался не шуметь, и она не слышала как я вошел. Остановившись на минутку у приоткрытой двери, я смотрел на Андре в надежде, что ее тонкая красота хоть немного оживит во мне умершую любовь. Но мое сердце и мой взгляд были холодны. Меня оставляло равнодушным ее нежное лицо, ее глаза орехового цвета, взгляд которых приобретал иногда странную неподвижность. У нее были очень темные, коротко подстриженные волосы. Когда-то мне нравился ее рот, ибо поистине то был идеальный женский рот: ярко очерченные, чуть пухлые губы со слегка опущенными уголками, словно сложенные в ироническую улыбку.
Мой взгляд ее потревожил. Она подняла голову и вздрогнула. Глядя на нее, я вспомнил тот отчаянный крик, который она испустила в машине, когда мы столкнулись с грузовиком.
— Уже! — вздохнула Андре.
— Ты не рада?
— Зачем ты так говоришь? Наоборот…
Она поцеловала меня. От нее исходил нежный запах, который прежде меня волновал, но теперь я умудрялся больше его не чувствовать. Ее губы были по-прежнему упругими и теплыми… И они вызывали у меня раньше нежность! Почему эти ощущения, эти чувства угасли во мне? Привычка?
Андре была чересчур «постоянная» женщина. С ней никогда ничего не происходило. Она была слишком покорна, она всегда была рядом. Ее жизнь состояла в том, чтобы ждать меня и отвечать «да» на мои все более редкие вопросы…
— Ты устал, Бернар?
— Нет, с чего ты взяла?
— Такое впечатление… Ты неважно выглядишь.
Я сделал тот нелепый жест, который всегда непроизвольно делают в ответ на подобное замечание — провел рукой по лицу.
— Переутомление…
Я тяжело опустился на диван.
Когда-то на этом диване мы занимались любовью, что придавало пикантности нашим объятиям. Теперь, когда я выполнял свои супружеские обязанности, то проделывал это и впрямь по обязанности и только в кровати.
— Чем ты занимался во второй половине дня?
Вопрос показался мне странным. Я взял за правило никогда не говорить о своих делах.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я звонила тебе на работу — тебя не было на месте!
— А зачем ты звонила мне на работу? По-моему, это смешно, можно подумать, что ты следишь за мной!
— Да нет же, Бернар, зачем ты так? Я хотела сегодня вечером пойти в театр… Я звонила тебе…
— Мне не хочется выходить.
— Теперь и мне не хочется.
Я не ответил на ее первый вопрос. Она ждала, не решаясь его повторить.
— Я был у Стефана!
Ее брови сошлись в горизонтальную линию, чудно пересекающую лоб.
— У Стефана?
— Да.
— Ты снова занимал у него деньги?
— О нет! Наоборот, я хотел поговорить с ним о возвращении долга…
— Но, но…
— Ну, что ты мямлишь?
— Неужели ты собираешься вернуть ему долг, ведь у нас довольно затруднительное положение…
Я усмехнулся.
— Слова ни к чему не обязывают. Надо же как-то заставить его набраться терпения!
— Стефан не такой уж нетерпеливый кредитор!
— Вот тут ты ошибаешься; он наговорил мне кучу гадостей, а я не собирался глотать его оскорбления…
— В самом деле?
— Да, но не будем больше о нем. Ненавижу этого типа.
— Бернар! Как ты можешь говорить такое! Молодой человек, который тебя…
— Замолчи, Андре…
Она не стала настаивать. Настоящая супруга поступила бы иначе. Она бы проявила себя! Затеяла бы спор… Помогла бы мне во всем разобраться… Тогда как Андре немедленно спряталась в свою скорлупу. Она дорожила своей нейтральной позицией ко всему безразличной жены. Она была как те домашние кошки, что всю свою жизнь проводят, мурлыкая на подушках. Я так больше не мог. «Все уничтожить…» И возродиться потом из этого удобрившего почву праха! И жить снова иначе! Жить снова — no-настоящему! С таким капиталом, как накопленный огромный опыт и точное знание о том, что же есть истинная мудрость.
В моей будущей жизни вещи предстанут в ином свете.
Например, деньги уже не будут столь важны; во всяком случае, не будут иметь прежнюю ценность…
Я уеду в горы, буду жить в маленьком домике, потрачу на его покупку все свое состояние… Я буду жить здоровой деревенской жизнью. Буду часами смотреть как горит огонь в очаге. Это зрелище приводило меня в восторг и никогда не надоедало.
Там, наверху, я встречу девушек… И реальность будет просто реальностью повседневной жизни.
— О чем ты думаешь, Бернар?
— О тебе.
Отчасти то была правда. Каким буду я, когда не станет моей жены? Не окажусь ли во власти мучительных воспоминаний? Лишь они могли испортить картину. Мне следовало их опасаться, избавиться от них, прежде чем они завладеют мной…
— Господи, какой у тебя сегодня несчастный вид!
— Несчастный? У меня?
И это в тот самый момент, когда я уже наслаждался будущим… Дурочка!
Нет, воспоминаний не будет! И их я уничтожу. Уничтожу! Из моего нынешнего существования я возьму с собой лишь самую его суть, то есть себя. Подобно тому, как берут луковицу растения, чтобы посадить ее снова в новом сезоне.
— Я очень счастлив, Андре…
— Не верю!
— Потому что ты не можешь понять…
— Я хотела бы, чтоб ты мне объяснил. Ты все время погружен в свои мечты…
— Это не мечты, Андре.
— А что же тогда?
— Планы; видишь, есть существенная разница…
— Ты не хочешь мне о них рассказать?
— Не теперь.
— Но расскажешь?
— Да.
— Когда?
— Скоро.
Я был искренен. Вот именно, я расскажу ей… Все, абсолютно все! Но когда уже будет слишком поздно, чтобы повернуть назад.
Глава IV
Я еще дважды заходил к Стефану и просил его написать послания моей мнимой любовнице.
Он находил в этом удовольствие, давал мне советы и беззастенчиво расспрашивал о ней. Я выдумал некую женщину, которая отвечала скорее его вкусам, нежели моим, и он писал ей чуть ли не с радостью. Случалось даже, он настаивал на сочиненной им самим фразе.