В группу Хемингуэя вошли двадцать пять человек. Это были портовые грузчики, картёжники, контрабандисты, два обнищавших испанских аристократа, официанты из любимого ресторана писателя, бывший спортсмен и католический священник, который когда-то служил в армии пулемётчиком. В эту весьма разношёрстную компанию, которую они сами прозвали «Преступный цех», затесался даже эксцентричный американский миллионер. Никто их всерьёз не воспринимал. А зря. В течение двух лет, 1942–1943, с командой из девяти человек Хемингуэй патрулировал на своей яхте «Пилар», оборудованной радиолокационной и пеленгаторной аппаратурой, вооружённой пулемётом, базукой и глубинными бомбами, прибрежные воды Кубы. Встретив немецкую подлодку, Хемингуэй собирался потопить её своими глубинными бомбами, хотя понимал, что такая встреча может быть для него и команды «Пилар» последней. Но директор ФБР Эдгар Гувер добился того, чтобы в 1943 году финансирование этой затеи было прекращено, отправил на Кубу профессионалов, которые объявили Хемингуэю, что в услугах его и его группы страна не нуждается. Так бесславно провалилась «шпионская затея» великого писателя. Но хотя результатов она не принесла, «старина Хэм», «Большой Папа», как называли Хемингуэя, намотал немало реальных миль в поисках немецких субмарин и даже засёк одну, доложив куда следует. Но там над донесением Хемингуэя посмеялись и отправили его в корзину, списав на пьяные фантазии писателя. И напрасно – вскоре выяснилось, что подлодка не только была реальной, но и высадила на остров немецких лазутчиков.
На этом карьера Хемингуэя-шпиона была закончена. Но при всей ненависти к войне и серьёзных проблемах со здоровьем он не считал для себя возможным отсиживаться за океаном, поэтому отправился в Англию в качестве военного корреспондента журнала «Кольере». Он попросился в полк английских ВВС, которые каждый день сражались с немецкими бомбардировщиками, защищая небо Англии. А потом участвовал в высадке союзных войск в Нормандии, несмотря на то что буквально накануне попал в серьёзную автомобильную аварию. Он сам себя определил в штаб в 22-го пехотного полка, которым командовал полковник Лэнхам. Личное мужество, весёлый общительный характер сделали Хемингуэя любимцем полка. Он писал: «В 4-й дивизии, в составе 22-го пехотного полка, я старался быть полезным, зная французский язык и страну, и имел возможность работать в авангардных частях маки… Это лето наступления из Нормандии в Германию было лучшим летом в моей жизни, несмотря на войну… Освобождение Франции, и особенно Парижа, радовало меня, как никогда и ничто в прошлом». «Нет никакого сомнения, – говорил позже полковник Лэнхам, – что этот Эрни был самым любимым и обожаемым человеком из всех, кто имел дело с 22-м полком. Когда ветераны полка организовывали своё общество, он был одним из двух штатских, которые были избраны почётными членами». Большинство солдат и офицеров даже не знали, что он писатель.
С патрулём американской механизированной разведки он оказался в Рамбуйе, недалеко от Парижа. Вот что написал об этом в частном письме полковник американской военной разведки Дэвид Брюс: «Спальня Эрнеста в отеле «Гран Венер» была нервным центром всех операций. Сидя там с засученными рукавами, он беседовал с разведчиками, доставлявшими сведения, с беженцами из Парижа, с дезертирами из немецкой армии, с местными деятелями и вообще со всеми, кто приходил к нему. Свирепого вида француз с автоматом стоял на страже у двери. А за нею Эрнест, похожий на весёлого черноволосого Бахуса, вершил высокое, среднее и малое правосудие на английском, французском и ломаном немецком языках».
Во время пребывания в Рамбуйе Хемингуэй считал своей главной задачей собрать разведданные о немецкой обороне южнее Парижа. Полковник Брюс говорил впоследствии: «Я считаю, что эта информация имела решающее значение для успешного завершения марша Леклерка на Париж». Но пока дивизия Леклерка сражалась с немцами возле Версаля, Хемингуэй со своим отрядом, насчитывавшим двести французских партизан, уже дрался с немцами у Триумфальной арки. За героизм французское командование решило… отдать его под трибунал, обвинив в нарушении Женевской конвенции, определявшей нормы поведения военных корреспондентов!.. До суда дела не дошло, а правительство США наградило писателя престижной «Бронзовой звездой».
В нашей стране Хемингуэя любили и издавали большими тиражами не только за его литературный талант, но за отношение к СССР. Он высоко ценил подвиг нашего народа и имел немалую смелость в 1942 году заявить в печати: «24 года дисциплины и труда во имя победы создали вечную славу, имя которой – Красная армия. Каждый, кто любит свободу, находится в таком неоплатном долгу у Красной армии, который он никогда не сможет оплатить». И ещё: «Всю эту войну я надеялся повоевать вместе с войсками Советского Союза и повидать, как вы здорово дерётесь, но я не считал себя вправе быть военным корреспондентом в ваших рядах, во-первых, потому, что я не говорю по-русски, и, во-вторых, потому, что я считал, что буду полезнее в уничтожении «кочерыжек» (так мы прозвали немцев) на другой работе». Противоречивый человек, классик американской литературы, поставивший точку в своей жизни выстрелом из охотничьего ружья, Хемингуэй всё же был цельной личностью. Он говорил: «Я сражался с фашизмом всюду, где можно было реально воевать с ним». И это правда.
Агент с безобидной миссией
– Павел Андреевич!
– Да?
– Вы шпион?
– Видишь ли, Юра…
Это многозначительное «Видишь ли, Юра…» – мостик для перехода к рассказу о литераторах-разведчиках в родном отечестве. В среде русских образованных людей сотрудничество с жандармами, которые занимались разведкой и контрразведкой, даже военной, вплоть до 1917 года считалось делом низким и неприемлемым. И всё же между интеллигентами находились люди, которые понимали важность разведывательной работы в интересах страны.
«С 1832 года Третье отделение стало создавать сеть зарубежных агентов, в функции которых входило не только наблюдение за ситуацией в западноевропейских странах и находящимися там русскими, но и контрпропаганда за рубежом». Так, агентом Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии – высшего органа политической полиции Российской империи в правление Николая I и Александра II (с 1826 по 1880 год) – во Франции долгое время был литератор Яков Николаевич Толстой (1791–1867) – офицер и весьма заметный в то время поэт, возглавлявший литературное общество «лихих рыцарей, друзей свободы и вина», получившее название «Зелёная лампа» в честь абажура, под которым участники кружка собирались в доме его председателя Никиты Всеволожского. Пушкин посвятил ему «Стансы»:
Философ ранний, ты бежишь
Пиров и наслаждений жизни,
На игры младости глядишь
С молчаньем хладным укоризны…
В 1817 году Яков Толстой был назначен старшим адъютантом дежурного генерала (начальника административной службы) Генерального штаба А.А. Закревского. Через руки молодого капитана проходили распоряжения и приказы для всей русской армии.
Для поправки здоровья он уехал во Францию, стал печатать в русских журналах статьи о французской литературе, а во французской прессе – о русской. Но главным его заданием было собирать сведения о том, как относились к России французы и как вели себя во Франции русские. О важности русской печатной контрпропаганды за рубежом говорил своим начальникам Фёдор Иванович Тютчев, служивший по дипломатическому ведомству, и даже подал через Третье отделение подробную на эту тему записку, однако его замыслы потонули в бюрократической пучине.
После восстания декабристов имя Толстого попало в следственные дела, и весной 1826 года он получил предписание вернуться в Россию. Толстой отказался и был уволен со службы, фактически став «невозвращенцем» и потеряв все права на армейский пенсион и дворянские привилегии. Для него начался самый тяжёлый период жизни – лишившись средств к существованию, перестав получать деньги из России, он кормился литературным трудом, но был разборчив: для парижских изданий писал правду о России тогда, когда отношение Европы к нашей стране подверглось резкому охлаждению: Франция не могла простить России Венского мира, лишившего её всех завоеваний Наполеона, и была резко настроена против внешней политики Николая I. С середины 1820-х годов в Париже стали появляться антирусские памфлеты, принижающие не только существующее в России правление, но и её историю и национальные черты. Толстой выступил на защиту престижа своей страны.
В августе 1836 года граф Мещерский передал Толстому вызов в Петербург, полученный от генерала Бенкендорфа, который подал царю доклад «о желательности использования Якова Толстого в сношениях с французскими журналистами». Царь утвердил это решение, приказав послу России во Франции графу Петру Петровичу Палену выплатить Толстому 10 тысяч рублей из посольских средств для того, чтобы расплатиться с многочисленными кредиторами. В ответном письме от 8 ноября 1836 года Пален открыто писал Бенкендорфу о необходимости иметь в Париже «агента с безобидной политической миссией, чтобы втайне обрабатывать местную прессу и заводить с нею связи без огласки, под прикрытием служебных обязанностей. Таким агентом может быть Яков Толстой, который уже двенадцать лет защищает и политические интересы России. Он не покажется французам подозрительным и сможет с успехом бороться с распространяемыми о нас заблуждениями и клеветой».
Сам Толстой прекрасно понимал подлинный смысл своей предстоящей работы. В октябре 1837 года Толстой заступил на свою должность, которую исследователь пушкинского времени Б.Л. Модзалевский охарактеризовал так: «Должность его была загадочная и неопределённая».
Занимаемое им место не относилось к служебным, но он получал чины и ордена. Личное его дело хранилось в Министерстве просвещения, но он числился по особым поручениям в Третьем отделении. Сам он говорил о своей должности как о «единственном месте, не определённом штатами, – для защищения России в журналах и опровержения противных ей статей». Ежегодно он посылал в Петербург депеши, которых в архиве Министерства просвещения не оказалось. Корреспонденция Толстого из Парижа была обнаружена в архиве Третьего отделения уже после 1917 года. Помимо регулярных обзоров европейской прессы и годовых отчётов она включает также рапорты и памятные записки, освещающие его разведывательную деятельность во Франции. Успех деятельности Толстого о