Иван Алексеевич не был рачительным человеком, жил довольно бедно и до войны, как говорил он сам, Нобелевскую премию «проел» – по воспоминаниям современников, «проел» быстро, но роскошно – во время войны и после неё часто голодал. Симонов угощал его в роскошном ресторане, рассказывал о войне, о жизни в СССР, Бунин ему – о писателях-эмигрантах, об Алексее Толстом и, по-видимому, сам поднял тему возвращения. Он тоже сомневался в целесообразности этого шага, говорил: «Не хочу, чтобы меня привезли как Куприна… Вернулся домой уже рамоли[4], человеком ни на что не способным… Я так возвращаться не хочу».
Симонов получил от Бунина приглашение на ужин, заехал на аэродром к знакомым военным лётчикам и, как сам рассказывает, попросил их передать домой записку. В Москве, «у Елисеева», были куплены деликатесы, их быстро привезли на военный аэродром, и на следующий день снаряжённый для разговора Симонов был у Бунина. Возможно, здесь не обошлось без помощи посольства – вряд ли лётчики военно-транспортной авиации стали бы мгновенно исполнять поручения подполковника Симонова. Но как бы то ни было, по его словам, Бунин ел и посмеивался: «Да, хороша большевистская колбаска!..» И просил Симонова прояснить «некоторые недоразумения с Гослитиздатом» – Бунина собирались издать в СССР.
Когда Симонов улетал в Москву, Бунин ещё размышлял о возвращении. Но в это время вышла статья Жданова о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», о Зощенко и Ахматовой. «Когда я это прочёл, – пишет Симонов, – я понял, что с Буниным дело кончено, что теперь он не поедет. Может быть, Бунина не столь уж взволнует то, что сказано о Зощенко – о писателе чуждом и далёком для него, но всё, что произошло с Ахматовой, будет им воспринято лично – возвращаться нельзя! Он воспримет удар по Ахматовой как удар по себе».
И все же Иван Алексеевич любил свою родину. О Сталине, к которому относился крайне негативно, в своём дневнике он записывал: «До чего всё дошло. Сталин летит в Тегеран на конференцию, а я волнуюсь, как бы с ним чего по дороге не случилось». А Константин Михайлович Симонов, по-видимому, искренне хотел что-то сделать для возвращения писателя в Россию.
Партизанский дневник Всеволода Владимировича Саблина (1913–1952) составили четыре тетради, охватывающие хронологию пребывания писателя в партизанских отрядах в Белоруссии с июля 1943 по июнь 1944 года. Из разбросанных по страницам фактов мы узнаём, что Саблин учился в Литературном институте. «В начале войны… добровольно надел солдатскую шинель и ушёл на фронт. Год воевал, ходил в штыковую, лез на доты». Попал в плен, бежал из концентрационного лагеря и попал в партизанский отряд снова рядовым бойцом. Узнав о том, что Саблин – писатель, партизанские командиры доверяли ему нечастые пропагандистские мероприятия, он писал очерки для газет, переправлял их на «большую землю» и читал прессу партизанам. Да ещё и выполнял обязанности фельдшера. Но всё это без отрыва от основного занятия, опасной, требующей отваги, опыта и хладнокровия работы подрывника. В фактологическом смысле дневник даёт нам очень много. Все мы знаем о военных приключениях Хэмингуэя, недоброжелатели писателя добавили им объективности. Однако оказывается, что в глухих белорусских лесах, описанных весьма поэтично: «Наш лагерь расположился среди высоких грабов и могучих дубов, зелёная листва которых образует столь глухую крышу, что солнечный свет почти не проникает», – среди крестьян и бывших красноармейцев работали писатели, может быть, несколько уступавшие по силе художества, но по-человечески куда более благородные. Иногда в подробных и объёмных записках Всеволода Саблина прорывается объяснимая горечь. «Лёвка Шапиро – майор, Долматовский – весь в орденах… Даже Серёжа Васильев получил орден Красного Знамени, написав какую-то поэму об артиллеристах… они майоры, они орденоносцы». И уж совсем классическое, ироничное: «Вот каков свет!»
Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971) после окончания III Александровского кадетского корпуса участвовал в Первой мировой войне, в частности в Моонзундском сражении и в Ледовом походе Балтийского флота. Потом служил в Красном флоте, был штурманом линейного корабля «Андрей Первозванный» и эскадренного миноносца «Орфей». В годы Великой Отечественной войны работал корреспондентом газеты «Правда», Совинформбюро и Главного политического управления Военно-морского флота, капитан 1-го ранга. В 1943 году передал Сталинскую премию, присуждённую ему за книгу рассказов «Морская душа», в Фонд обороны с просьбой построить на эти средства катер, назвать его «Морская душа» и зачислить в 4-й дивизион сторожевых катеров Черноморского флота.
Иван Фотиевич Стаднюк (1920–1994), известный прежде всего своим романом «Война», писал романы, сценарии к фильмам, в том числе комедиям «Максим Перепелица», «Ключи от неба» и другим, тоже был сотрудником фронтовых газет.
Из наградного листа на старшего политрука Стаднюка И.Ф. при присвоении ему ордена Красной Звезды: «В боях в Западной Белоруссии, будучи в окружении, организовал 36 красноармейцев и действовал с ними, как партизанский отряд. В стычках с фашистами группа уничтожила до сотни фашистов, сожгла 8 автомашин с различным немецким грузом. Товарищ Стаднюк лично вынес из-под огня раненого капитана тов. Киляшкина из 209-й мотострелковой дивизии и этим спас его жизнь. Всю группу вывел из окружения и сдал на сборный пункт в городе Могилёве в конце июля 1941 года».
Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) – сын классика советской детской литературы Корнея Чуковского, писатель, переводчик поэзии и прозы. Участвовал в Советско-финской войне. С первого дня Великой Отечественной войны был военным корреспондентом газеты «Красный Балтийский флот», участник обороны Ленинграда, старший лейтенант. Его самые известные произведения – повесть «Морской охотник» и роман «Балтийское небо» – экранизированы.
Глава 4Пророки
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка…
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Так видели своё предназначение наши великие. Хотя есть и другое мнение на этот счёт:
Пророк знает не больше, чем обычный человек, но знает это раньше.
Есть удивительные пророчества – или не случайные совпадения? – многих талантливых писателей, отфильтрованных временем в категорию «классики».
Писатели-пророки
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (настоящая фамилия Салтыков, псевдоним – Николай Щедрин, 1826–1889) – русский писатель, журналист, редактор журнала «Отечественные записки», да ещё и рязанский и тверской вице-губернатор – в своём самом известном произведении «История одного города», написанном в 1883 году, нарисовал город Глупов, которым правит губернатор-тиран. Получив власть, он тут же отменил все праздники, оставив только два: один – весной, второй – осенью. Именно это и сделали большевики, сразу отменив в стране все традиционные праздники и введя новые: один отмечался весной (1 мая), другой – осенью (7 ноября)! И это не все совпадения. Щедрин написал, что весенний праздник «служит приготовлением к предстоящим бедствиям». В точности как при советской власти 1 Мая – «день смотра боевых сил пролетариата» с призывами к усилению классовой борьбы. А описанный Щедриным осенний праздник был посвящён «воспоминаниям о бедствиях уже испытанных». Опять в точку! Ведь 7 Ноября был посвящён памяти Октябрьской революции.
Кто же есть писатель: просто человек, умеющий гладко излагать/рифмовать свои мысли, или всё же вместе с талантом Господь открыл ему и тайны будущего?.. Салтыкову-Щедрину, кажется, они были открыты. Чем ещё объяснить несколько провидческих высказываний:
• Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют…
• Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать.
• Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства.
• Когда и какой бюрократ не был убеждён, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?
• Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления.
• Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения.
• Крупными буквами печатались слова совершенно несущественные, а всё существенное изображалось самым мелким шрифтом.
Ровно за четыре десятилетия до Октябрьского переворота наш великий классик Фёдор Михайлович Достоевский (1821–1881) написал в «Дневнике писателя»:
«Предвидится страшная, колоссальная стихийная революция, которая потрясёт все царства мира изменением лика мира всего. Но для этого потребуется сто миллионов голов. Весь мир будет залит реками крови».
«Бунт начнётся с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в стойла, зальют мир кровью, а потом сами испугаются…»
Естественно, эти предвидения при советской власти умалчивали.
Фантастическое предвидение
Фантасты – это люди, которым не хватает фантазии, чтобы понять реальность.
Когда речь идёт о пророчествах в художественной литературе или же в жизни самих литераторов, прежде всего вспоминаются писатели-фантасты. Действительно, в этой области им по праву принадлежит первенство по числу сбывшихся пророчеств и прогнозов. Многие их гипотезы со временем стали научной реальностью. А ведь они учёными не были. Каким же образом писатели сумели заглянуть в будущее? Просто описали увиденное там или точно предугадали? Многих волнуют эти вопросы, но отвечать на них ни литераторы прошлого, ни современные авторы не собираются.