г, а что говорить о простых городских парнях, едва-едва оторвавшихся от мамкиной титьки и папкиных штанов? Вроде только отрубился, даже не долетев щекой до подушки, как тебе орут в ухо «подъём!». Первые недели на заставе выматывали дикими нагрузками, но потом он незаметно для себя втянулся и перестал уставать до полусмерти, видимо перешагнув какой-то внутренний рубеж.
Всё бы ничего, только своим стремлением не выделяться, Огнёв перехитрил сам себя, преступно не подумав о том, что старые опытные служаки вроде ефрейтора Синцова, унтера Малька и хорунжего Горелова тоже не лаптем щи хлебали и давно взяли хитреца на карандаш, постепенно всё больше и больше подгружая его на занятиях в тактическом классе и на стрельбище, попутно собирая о нём информацию.
Погорел наш травник, как это ни странно, на травах, точнее на женьшене, кустик которого заприметил в трёхстах метрах от заставы во время кросса. Доморощенный знахарь элементарно не сумел устоять перед соблазном взглянуть на находку поближе. А как тут устоять, скажите на милость? После прибытия на таёжную заставу, спрятанную среди маньчжурских сопок в тридцати километрах от КВЖД, дремлющий дар раскочегарился на полную мощность подобно раскалённой топке паровоза. Целебные дикоросы тут на каждом шагу — глаза разбегаются от подобного богатства, плюнешь в сторону и то на полезную травку попадёшь. Так и тянутся руки сорвать всю подорожную зелень вместе с самыми пыльными замызганными подорожниками, полынью и лопухами, а женьшень выкопать и унести вместе с землёй сам бог велел.
В тот день с унтером Мальком за новобранцами наблюдал Трофимыч, он же хорунжий Горелый, он же старый казак из Уссурийского казачьего войска. Наблюдательный пластун, оттрубивший в страже без малого два десятка лет, срисовал интерес желторотика к чему-то за границей натоптанной тропы, но ещё пуще казачину поразило то, как Огнёв ловко растворился в кустах. Новобранец непостижимым образом выпал из поля зрения унтера и самого казака, и только пересчитав бегущих, Трофимыч сообразил, что один из них не в строю, так сказать. Отметив в памяти место временного исчезновения новобранца, влившегося в ряды отделения через пару минут, старый казак вернулся к нему вечером и чуть ли не на карачках облазил рёлку, в конце концов наткнувшись на толстый стебель женьшеня.
— Пацан-то непрост, — почесал маковку Трофимыч, прочитав дневные следы и обойдя куст кругом. — Сдаётся мне его маскировке учить только портить, да и по лесу он не ходит, а плывёт, ни одна ветка не шелохнётся.
— Интересный кадр нам попался, — поделился он позже с Мальком.
Унтер, топчущий пограничье не меньше самого Трофимыча, только усмехнулся в ответ:
— Интересно бабы пляшут, нашим-вашим дружно машут… Скрытник? Или характерник?
— Пёс его знает! — крутанул ус Трофимыч. — Молод больно, но ухватки у него, я скажу, правильные. Кто знает, кто у него в наставниках был? С ножом я бы супротив него не вышел. Как пить дать прирежет и не почешется.
Хорунжему Горелому даже в страшном сне не могло в голову прийти, что позанимайся он пару месяцев с новобранцем шашкой или саблей, то ему, вообще против него лучше не выходить.
— Думаешь? — прикусил травинку унтер.
— Кхе, когда я ошибался?! — возмущённо кхекнул казак.
— Он же зелёный, как…
— Видел я таких «зелёных», — перебил Малька Трофимыч, — хунхузика того у Чёрной сопки помнишь? Тоже пацан-пацаном, а двоих на штык насадил глазом моргнуть не успели. Чик-чик и две души на свидание с апостолом Павлом отправились, если бы не наблюдатели с коптером, ушёл бы он от нас… Да-а, а ты говоришь…
— Жалко пацанов, — перекрестился Малёк, — Царствие Небесное. Знаешь, Трофимыч, может быть ты и прав. Какой-то он немного не от мира сего. Иногда я его боюсь. Бывает, как глянет, мурашки по коже, словно тебя снайпер выцеливает. Поганые ощущения. Понимаю, что могу этому цыплёнку за секунду шею свернуть, а потом ловлю себя на мысли, что хрен там. Понимаешь, не люблю я непоняток типа Огнёва. Хрен поймёшь, что у него на уме. Ты, Трофимыч, понаблюдай за ним и его рыжим дружком вполглаза. Рыжий-то хоть понятен, как пивная пробка, там на всё про всё одна мысля… Хитровыделанный и кручёный, как поросячий хвост из породы тех, кто ищет, что сделать, чтобы ничего не делать. Клоун хренов! Да, — Малёк выплюнул травинку и сорвал новую, — по Огнёву, я на его дыхание и спину с подмышками обратил внимание. Другие уже у Крапивной балки еле ноги передвигают и дышат, как загнанные лошади, а этот почти не взопрел, дыхание ровное, как у опытного бойца, а не заполошное. Боюсь ошибиться, но мне кажется правильные люди с парнем работали. Знать бы только кто и чем с ним занимался. Будет с него толк я скажу, хотя чует моё сердце на контракт или сверхсрочку не задержится он. Не того полёта птица. Ты, Трофимыч, как-нибудь, как ты умеешь, вызвал бы нашего загадочного новобранца на откровение. Пощупай его за вымя в свободное время. Думаю и тебе интересно, что за фрукт нам попался. Неспроста его на женьшень потянуло. Он, вообще, к травам, как я заметил, не равнодушный. Сорвёт какой-нибудь цветок или травинку, мнёт их, нюхает, как кот штанину, на язык украдкой пробует.
— К травам, говоришь… — задумчиво подкрутил ус казак.
Месяц минул с приснопамятного разговора, но дело почти не сдвинулось с мёртвой точки по причине форс-мажорных обстоятельств. Неожиданно для всех, в том числе и для самого хорунжего, его внезапно командировали в Харбин. Причин командировки никому не сказали, просто из штаба Заамурского округа, даже не бригады, а бери выше, пришло зашифрованное сообщение, после дешифровки и прочтения которого командир заставы глухо матюгнулся, но взял под козырёк, а казак собрал походную котомку камуфлированной расцветки и первым утренним поездом отбыл в западном направлении.
Через неделю увезли во Владивостокский госпиталь унтер-офицера Малькова, словившего браконьерскую пулю во время обхода участка. Наряд, возглавляемый унтером, использовал для наблюдение коптер, с помощью которого засёк нечто непонятное на берегу одной из многочисленных местных речушек. Непонятным явлением оказался едва заметный дымок и, если бы не размытая тень от него, мутным контуром бежавшая по девственной поляне и верхушкам деревьев, прилегающих к прогалине у реки, у браконьеров были все шансы остаться незамеченными. Мальков рассудил здраво, сам по себе дым не появляется, значит ему помог возникнуть человек, а то, что воздушное наблюдение не обнаружило ни костра, ни греющихся у него пейзан, говорит о нежелании оных быть обнаруженными. До границы с контрольно-следовой полосой тут считанные километры, значит, кто бы он ни был, ждёт сумерек и темноты, чтобы также незаметно раствориться на той стороне, либо ждёт приёмщиков товара из-за рубежа.
Не став геройствовать и вызвав подкрепление, Мальков оставил наблюдателей с коптером на месте, а сам с напарником выдвинулся в сторону предполагаемого перехода границы, чтобы устроить засаду и отсечь пути бегства, но никто не мог предположить, что браконьеры не станут дожидаться ночи. Через пятнадцать минут после ухода Малькова, китайцы, действуя предельно нахально и на грани фола, средь бела дня снялись с лагеря, замаскированного едва ли не под носом у пограничной заставы.
Какова вероятность встречи в тайге двух групп людей? Высокая, если задуматься, тем более одна из групп достоверно в курсе существования другой, а вторая всеми силами и способами старается избежать внимания первой. Несмотря на небесное око жужжащего в вышине коптера, первым пограничников заметил наблюдатель китайских браконьеров. А как тут не заметить, когда они будто черти из табакерки вывались кустов буквально в пяти метрах от узкоглазого нарушителя. Будь у наблюдателя нервы покрепче, он бы так и остался незамеченным, настолько удачно он расположился под старым выворотнем, но история не знает сослагательного наклонения. Что там было с нервами у безымянного браконьера, ныне поведает только всевышний, но тогда хунхуз не придумал ничего лучше, чем нажать на спусковой крючок, первым же выстрелом свалив многоопытного Малька. Больше наблюдатель сделать ничего не успел, смертельно удивившись молниеносной реакции молодого напарника здоровенного русского пограничника. Мгновенно развернувшись, белобрысый парнишка с которого слетела форменная кепи короткой очередью срезал нарушителя. Если простреленное навылет бедро Малька, указало тому дорогу в госпиталь, то пробитая навылет голова браконьера уже никуда не указывала, лишь о пути в мир иной. А дальше события покатились комом. Поняв, что их раскрыли, китайцы бросили добычу и ломанулись к границе налегке. Подкрепление на квадроциклах и лошадях сумело перехватить троих, ещё двое «гостей» растворились под сенью леса. Добычей пограничников стали не только шкурки ценных пушных зверей. Компанию им составляли три тигриные шкуры, а также когти, усы, высушенные внутренние и половые органы с мясом полосатых хищников. В отдельных рюкзаках была струя кабарги, сердце, печень и желчь медведя. Дополнял улов рюкзак с корнями женьшеня, тщательно высушенными и аккуратно, со всей бережливостью переложенными мягкими тряпицами, чтобы не повредился даже самый маленький отросточек. Судя по размеру корней, сушка которых могла продолжаться неделями, на российской земле промышляли китайско-японские бандиты не один месяц. А японские они потому, что один из задержанных оказался подданным Микадо, как выяснилось уже на заставе во время допроса. Вопрос, как его занесло к китайцам и настолько ли он браконьер, как пытался казаться остался без ответа, ибо прилетевший из Владивостока вертолёт увёз в госпиталь не только Малька.
Добычу запаковали в специальные кофры и отправили на аукцион. О ценном «призе», взятом намедни, на заставе не знал только ленивый, да и до того долетали слухи и отголоски хвастливых рассказов парней, участвовавших в перехвате банды. А чего им грустить, если есть с чего радоваться. Шкуры-корни продадут, процент от вырученного в виде премиальных выплат ляжет на персональные счета отличившихся в поимке нарушителей. И никому нет дела до расстроенного новобранца, чей тоскливый и печальный взор провожал внедорожники с запечатанными ящиками.