Ефрейтор Синцов, чуть не всадил пулю в вылезшего из кустов лешего, вовремя опознав ощерившуюся в плотоядном зверином оскале рожу Огнёва. По заляпанной красными чернильными кляксами морде пограничника без труда угадывалось, что он совсем недавно убивал. Не убирая палец с холодящего кожу спускового крючка, Олег отвёл ствол в сторону, указав стрелку взглядом на бездыханный труп рядом с секреткой Павла. Кивнув, что всё разглядел и понял, Огнёв ловко растворился в ночной темени, вернувшись в родной сектор к раненому капитану, возле которого валялись на земле два использованных шприц-тюбика.
— У нас двое с концами, — коротко доложил Владимир, — ниндзя зачищены.
— Надо выдвигаться к лагерю, — несмотря на ранение, ловко накладывая на себя повязку, сказал капитал.
— Не думаю, — не спеша выполнять приказ, отрицательно качнул головой Владимир, сверкнув в ночи белой полоской зубов.
— Я…
— Тихо! — Владимир грубо перебил капитана, бледное лицо которого начало наливаться дурной кровью.
Недалеко сухо хрустнула ветка, следом мягко зашелестели прошлогодние листья. Активная стрельба в лагере диверсантов прекрасно скрадывала невесомый шум, но потомку волхвов и следопытов хватило малейшего диссонанса в общей какофонии, чтобы почувствовать неладное.
— Наденьте очки! — приказным тоном прошипел Владимир, засовывая пистолеты за спину и поудобнее перехватывая карабин. Руки, действуя будто сами по себе, в одно движение отстегнули клапан на чехле с лопаткой и кнопку хлястика на ножнах.
Быстро оглянувшись на капитана, он всё же пояснил:
— Они сами идут сюда. Бой в лагере — это отвлекающий манёвр.
Капитан молча повёл подбородком. Всё же дураком и самодуром он не был и в сложившейся ситуации легко принял старшинство младшего по званию, но явно более опытного стрелка. Иногда, как сейчас, следует делиться инициативой и ответственностью, тем более стрелок показал готовность к приёму её в собственные руки. Надев очки, благо с конструкцией забугорных мастеров он был знаком, капитан пальцем нащупал кнопку включения. Тёмный мир окрасился зеленоватой подсветкой.
— Трое, — шепнули сбоку, — на одиннадцать часов.
— Не вижу, — на выдохе скрипнул зубами капитан.
— Чёрт, — теперь уже Владимир заскрипел стоматологическим набором челюстей, интуитивно сообразив, что не один он такой в лесу уникальный, умеющий отводить взгляд. У противника тоже нашлись свои уникумы. — Следи за сектором…
Пригнувшись, практически распластавшись над землёй, Владимир нырнул за кусты, в районе которых упокоил первого диверсанта. Стрелять оттуда было неудобно из-за мелкой поросли орешника, зато ничего не мешало использовать сапёрную лопатку, чудесно зарекомендовавшую себя сегодняшней ночью.
Две смутные тени, в руках которых угадывались отнюдь не заскорузлые дубинки, прижимались к третьей в центре. Стоит зазеваться и тебя мигом нашпигуют свинцовыми «маслинами». Если за более высокие силуэты взгляд ещё цеплялся, то со «слепого пятна» соскальзывал сам собой. Недолго думая, Владимир метнул лопатку в центр качнувшегося «ничего». Как только теплый деревянный черенок соскользнул с ладони, Огнёв ласточкой прыгнул за выворотень, умудрившись в полёте выхватить из-за спины один из трофейных пистолетов и выпустить пару пуль в сторону троицы.
— К-хэ! — долетел до ушей Владимира надсадный выдох с вражеской стороны.
— Бах! — на всю тайгу разнёсся выстрел из карабина капитана, на которого перестал действовать отвод глаз. Нелепо взмахнув руками, одна из высоких теней покатилась по земле и засучила ногами.
— Софу![46] — вторая высокая фигура склонилась над седовласым дедулей с козлиной бородкой и тонкими усиками над верхней губой. Именно этот выпавший из «слепого пятна» дед, пострадавший от сапёрной лопатки и одной из пуль, умело прикрывал всю группу отводом глаз. — Софу!
— …айсон[47], - старик пробормотал что-то ещё, но из-за доносящейся из лагеря стрельбы слов не было слышно.
Выпутываясь из плена лозы дикого винограда, Владимир допустил непоправимую ошибку, едва не стоившую ему жизни. Он на мгновение выпустил вражескую пару из внимания вместо того, чтобы стрелять и добивать диверсанта, а не думать, по какой причине не стреляет капитан. Суровая проза жизни с инструктажами, написанными кровью стражей границы, давно доказали, что промедление смерти подобно, но люди есть люди, даже если за их плечами многократно закреплённый в памяти опыт предков.
Между тем, склонившийся над раненым стариканом японец не выглядел убитым горем и не остался без дела, мимоходом швырнув в сторону засидки капитана две гранаты и ловко оттащив дедка под прикрытие ствола толстого дуба. Сдвоенный взрыв оглушил Владимира до колокольного звона в голове и небольшой потери ориентации. Одна из гранат оказалась с сюрпризом. Первый из «шариков» плюнул землёй и плеснул во все стороны веером осколков, второй же оглушил чуть ли не до крови из ушей. Хотя, если капитана не зацепило боевой гранатой, то шумовая припечатала его сто процентов и, вероятно, до приснопамятной крови из ушей и порванных барабанных перепонок.
Пока Владимир, дезориентированный звуковым ударом, хлопал ртом подобно рыбе на льду, японец оказался рядом, засандалив ему с ноги по лицу. Почему диверсант не стрелял, непонятно, видимо самурайская или честь ниндзя не позволили, или он хотел придушить гайдзина[48] собственными руками. Владимир только и успел чуть наклонить голову вперёд, чтобы не остаться без носа или, наоборот, с носом, но вдавленным в лицо, поэтому вся сила удара пришлась в лоб. Звон пошёл, словно в бубен зарядили. Гул в голове явно превысил отмеренную шкалу децибел и дошёл до самых окраин империи. Из глаз вперемешку со слезами брызнули искры. И хоть говорят, что при подобном стечении обстоятельств должно стать светло, как днём — не верьте, искры не разогнали темень. Да и разве может быть светло в глухой бочке, обложенной тремя слоями ватных матрасов, почти не пропускающих звук?
Опять нога!
Пук-пук-пук-пук-пук! Владимир не понимал и в будущем не мог внятно вспомнить и сказать, как у него в руках очутилась вторая трофейная «машинка» с глушителем. Вот не было её, а тут он уже жмёт на спусковой крючок. Чудо, не иначе. Впрочем, жить захочешь, не так раскорячишься. Огнёв из положения полусидя, лёжа и катясь кубарем, в белый свет, будто в копеечку, выпустил оба магазина из трофеев, целя туда, где по его ощущениям должен быть японец. В его ли положении играть в благородство и выходить на честный бой против накаченного и тренированного убийцы? Шлёпнувшись в яму выворотня и больно приложившись лицом об острые камни, он немного пришёл в себя от накатившей боли и понимания, что сейчас его реально будут убивать, но зверски быстрый диверсант не спешил по его душу. Видимо Смерть решила растянуть удовольствие. Костлявой хрычовке понравилось представление. По лбу и щекам потекло что-то тёплое и липкое с железистым привкусом. Голова болела и гудела будто после трёх литров водки на голодный желудок без закуски, в глазах двоилось и плыло, к тому же Огнёва изрядно подташнивало. В общем, Владимиру было хреново настолько, что он не сразу сообразил, что над ним кто-то наклонился в попытке помочь встать на ноги.
— Свои, дурень! — больше прочитал по губам ефрейтора, чем услыхал Владимир. Быстрые удары по трясущимся рукам выбили из них оружие. — Ты как?
— Хреново, — сплюнув кровь, просипел Владимир, пытаясь разглядеть мир из-под заплывающих глаз и место, куда упали его законные трофеи.
— Значит, жить будешь, — хохотнул ефрейтор, усаживая подчинённого у широкого дубового ствола. — Потерпи немного, скоро десантники подойдут.
— А х-где? — вновь сплёвывая и размазывая по лицу кровь, спросил Владимир, имея в виду очень прыткого противника.
— Вон, лежит, — правильно интерпретировал вопрос ефрейтор Синцов. — Ты ему прямо в левый глаз всадил. Снайпер, дери тебя коза. Наповал япошка.
— Тьфу! — сплюнул в сторону трупа Владимир, начиная ощущать запоздалый мандраж и трясучку.
— Паша, как там капитан? — негромко спросил ефрейтор, отвернувшись в сторону.
— В отключке. Затрёхсотили его, но жить будет, — будто из плотного тумана, донеслось из кустов.
Владимир потряс головой, осознавая, что к нему постепенно возвращается слух. Самое главное, он не слыхал стрельбы из вражеского лагеря.
— Зачистили их, — пояснил ефрейтор на немой вопрос Огнёва. — А ты молодец, крошка-енот, — усмехнулся Синцов, — двух языков взял, если старик, конечно, коньки не откинет. Паша, перевяжи старикана, слышь, бормочет что-то, пень японский.
Уняв невольное подёргивание головы и пляску кровавых точек перед глазами, Владимир глянул в сторону раненого японца и прислушался.
— Року… к-хе, к-хе… сан… к-хе, ичи[49], - седоволосый старик улыбнулся кровавой улыбкой.
— Ложись! — во всю глотку, как ему казалось, проорал Владимир.
Лес озарила яркая вспышка, поглотившая лагерь диверсантов, будто живая вздрогнула под ногами земля. Ударная волна пригнула мелкую поросль и сорвала ветки с крупных деревьев, а за ней частым градом посыпались крупные булыжники, опередившие стену жара. Впрочем, Огнёву хватило булыжников и толстенной ветки, отправивших его в беспамятство. Прилетевший в довершение кусок бревна или расщеплённого ствола, смачно чмокнул по груди бессознательного тела.
Глава 5. Кнуты и пряники
— Ты сиди, сиди, Наташа, ты же знаешь, мне на ногах лучше думается.
— С детства не люблю, когда ты за спиной ходишь. Вечно гадость какую-нибудь злоумышляешь, — пригубив отменного чая с бергамотом, улыбнулась княжна Вяземская.
— Не бойся, за косу тебя дёргать не стану, — не остался в долгу высокий подтянутый мужчина в простом, без знаков различия полувоенном мундире, вышагивающий позади венского стула княжны. Пригладив тёмные волосы с короткой причёской на военный манер, мужчина невесомо улыбнулся чётко очерченными губами с упрямыми складками в уголках рта, его взгляд заволокла мимолётная паволока детских воспоминаний. — За попку бы ущипнул, да, но ты же проклянешь или Марии нажалуешься, а она мне всю плешь проест. Так что не знаю, что хуже, тем более Маша ныне на взв