Утро началось не с кофе. Нет, если отбросить гигиенические процедуры с бритьём и душем, а также прочие ежедневные ритуалы, то утро началось как раз с настоящего кофе с одуряющим запахом, заставляющим мечтательно смеживать веки и втягивать ноздрями воздух, чтобы не упустить ни одной капли царственного аромата.
Что ж, стоит признать, что повара в гостиничном ресторане истинные кудесники своего цела, профессионалы с большой буквы «П», а настоящий турок, который варил кофе в турке на раскалённом песке, достоин наивысшей похвалы, но взлетевшее за облака настроение оказалось втоптано в грязь при виде безобразной сцены, свидетелем которой стал Владимир, направляясь в метро после великолепного завтрака.
Неприятность, испортившая день и навлекшая на Владимира барский гнев, случилась в парковой зоне «Сиротского» лицея, основанного императрицей Марией Николаевной в тысяча девятьсот сорок четвёртом году. Престижный лицей, находившийся под личным патронажем императриц, носил длинное пафосное название, но в народе его звали «Сиротским», так как раньше в его стенах располагалась школа-интернат, в которой преимущественно обучались сироты из близлежащего детского дома и оставшиеся без попечителей дети военных. Одно время школу даже хотели переформировать в кадетское училище, но сложилось так, как сложилось.
Десятки лет минули после войны, но Лицей, по бумагам принимавший в свои ряды преимущественно сирот из семей военных, на деле давным-давно превратился в школьную альма-матер детишек высших чиновников и столичного бомонда. Сирот в нём обучалось дай боже десять или пятнадцать процентов от силы, а то и того меньше. Естественно, ничего этого Владимир не ведал и в помине, знал лишь о том, что в школе, сиречь лицее, грызут гранит науки и слюнявят страницы букварей отпрыски важных «шишек», и сейчас несколько кривых отражений откормленных вальяжных мамашек и папашек, под издевательский хохот и глумливые выкрики за густыми декоративными кустами избивали худого долговязого мальчишку. Всё бы ничего, в современных реалиях никого не удивить школьным буллингом, но за вторым рядом кустов Владимир разглядел здоровенного мужика с армейской выправкой. Не надо иметь семь пядей во лбу, дабы свести дебет и кредит, и прийти к выводу, что здоровяк является телохранителем или воспитателем одного из мелких ублюдков, издевающихся над упрямой жертвой. Телохранитель, от которого не могло укрыться творящееся безобразие, просто отвернулся в сторону, делая вид, что рассматривает нечто интересное за пустующей спортивной площадкой, а драка одного против четверых его не касается.
«Худой», как про себя назвал его Владимир, и чьё лицо ему было подозрительно знакомо, упорно вставал после каждого падения, упрямо сдвигая вместе чаячьи брови по-бычьи наклоняя голову и молча бросаясь на обидчиков, пара из которых чуть ли не вдвое превосходила его габаритами, причём каждый.
Достав из кармана телефон, Владимир заснял творящееся непотребство на камеру и сплюнул на землю.
— Вот же я дебил! Мне оно надо?! — прошептал он, ловко просачиваясь меж кустов.
— Отставить! — рявкнул Владимир, несильной оплеухой награждая одного из «жиртрестов» лет двенадцати или тринадцати от роду. Пацаны отпрянули в стороны.
— Дядя, шёл бы ты… куда шёл, — оттопырил губу сальноволосый белобрысый пухляш с глубоко посаженными поросячьими глазками. — Ты знаешь, кто мой папа? Смотри, дядя, как бы твою палку Игнат тебе не засунул кой-куда.
Мелкие подпевалы сальноволосого мерзавца успели отойти от шока и гнусно захихикали. Игнатом, как подозревал Владимир, кликали «слепого» и «глухого» телохранителя, оторвавшегося от разглядывания спортивных снарядов и двинувшегося к месту разборок.
— Ай-й, отпусти! — взвыл пойманный за ухо пухляш. Выхватив из кармана нож-выкидушку, толстяк попытался ткнуть Владимира лезвием и вывернуться, но добился лишь того, что ему ловко завернули руку и взяли на болевой. Звонко брякнув сталью, нож упал на асфальтированную дорожку.
— Пацан, ты как? — Владимир скосил взгляд на «худого».
— Жить буду, — смахнув рукавом кровавую юшку из-под носа, ответил мальчишка. — Зря вы влезли. Я бы сам разобрался, не впервой. А вы только неприятностей себе наживёте.
— Отпустил пацана и мордой в асфальт лёг! — не заставил себя ждать бодигард или просто приставленный родителем свинёнка охранник. Проломившись через развесистую зелень, он, выхватив из подмышечной кобуры пистолет неизвестной Владимиру марки и буром попёр него. — Живо!
— Профессионализм так и хлещет, — вздохнул Огнёв, отпуская пухляша.
Чуть ли не рыча, охранник одним движением левой руки задвинул толстую личинку столичной шишки за свою спину.
— На землю я сказал!
— На землю, так на землю, — покорно согласился Владимир.
Трость выстрелила вперёд, мгновенно преодолев расстояние в полтора метра, стальной набойкой врезавшись в «солнышко» «бодигарда», забывшего или незнакомого с элементарными мерами безопасности. Неизвестно, где и в каких войсках служил сей индивид, но точно не на границе, иначе Синя кулаками вбил бы в несчастного правила не приближаться к противнику с дрыном или палкой на расстояние ближе длины палки в вытянутой руке. Хунхузы и браконьеры с сопредельных территорий, знаете ли, кровью и болью учат. Сколько таких случаев было, не пересчитать.
Выпучив глаза и сложив губы буквой «о», бодигард забыл, как дышать. Описав полупетлю, набалдашник трости шибанул по руке с зажатым в ней пистолетом и пока противник не вспомнил об умении втягивать в лёгкие воздух, Владимир сделал шаг и влепил ему прямой точно под нос.
Первым на асфальт упал воронёный пистолет, следом рухнул двуногий шкаф.
— Отдохни.
— А-а-а! — дружно заверещала компания мерзавцев, бросаясь врассыпную. Владимир подумать не мог, что заплывший жиром пузанчик проявит подобную прыть. Только что был рядом, как уже след простыл. Подпевалы нисколько не уступали ему в скорости.
— А ты, боец, почему не побежал? — откинув ногой нож и пистолет от скрюченного тела на земле, обернулся Владимир к «худому». Пацан лишь оскалился в ответ. — Звать-то тебя как?
— Антон, — ответил парнишка, направляясь к брошенному в траве школьному рюкзаку. — Голованов Антон. Сейчас преподы набегут, визгу будет выше крыши. Поверьте, уж Петенька распишет им в нужном цвете, ещё и полицию вызовут.
— Голованов… Голованов, полиция? Полиция — это хорошо. Подождём полицию, — нахмурился Владимир, вспоминая статью о подвиге капитана Голованова на границе с Афганистаном в «Рубеже», ведомственной газете пограничников. — Капитан Голованов…
— Батя, — глухо буркнул Антон, подсказав, что спаситель был на верном пути и заодно ответив на не прозвучавший вопрос, не успевший слететь с уст Владимира. — Батя в госпитале умер, заражение крови пошло, а мать два месяца назад в роддоме богу душу отдала, кровотечение какое-то. Не спасли. Сестра теперь в доме малютки, а я здесь.
— Эй, ты, — Владимир потыкал тростью в бодигарда. — Заканчивай придуриваться. Можешь сесть, вставать не надо. Только аккуратно, без резких движений, а то я нервный сегодня, пропишу без раздумий. Расскажи, служивый, как ты дошёл до жизни такой? Где служил?
— Не твоё собачье дело, — кривя губы, ответил бодигард, аккуратно принимая сидячее положение. Угрозу физической расправы он принял всерьёз.
— Не моё, тут ты прав, — покивал Владимир. — Не хотел бы я служить там, где служат такие паскуды, как ты. Сиди, мразь, не дёргайся. Батя пацана, которого избивал заплывший жиртрест, с пятью стрелками двое суток банду в полторы сотни голов на перевале держал. Двое суток, пока погода не наладилась и вертушки не прилетели. А ты, паскуда, в сторону отвернулся, позволяя ублюдкам вчетвером нападать на одного. Четверо отожравшихся безнаказанных падлюк против сироты, и кто ты после этого? Такой же ублюдок, даже ещё хуже.
— Да я!
— Молчать! — трость с треском впечаталась в ключицу бодигарда. Слава небесам, и трость не сломалась, и ключица выдержала. — Пасть разевать раньше надо было. Что же ты в сторону свистел? На коротком поводке сидишь? А раз сидишь, то не тявкай, псина дворовая. Так и будешь цепочкой позвякивать, ни чести, ни совести ведь не осталось, Тузик.
Антон как в воду глядел или сказывался обретённый в лицее опыт — через несколько минут со стороны учебного заведения показался натуральный табун преподавателей и полицейских. Чисто кони на выгоне. Несутся галопом, родимые, того гляди сметут.
— Кавалерия на марше, — усмехнулся Владимир, проверив уровень заряда на телефоне. Немного подумав, он снял короткий ролик с лежащими на асфальте ножом и пистолетом, а также с сидящим на земле охранником, после чего перевёл устройство в режим аудиозаписи и убрал его в карман. Зрела в нём уверенность, что так просто его «экспромт» с наведением справедливости не закончится.
— Стоять! — выставив перед собой раскрытую ладонь, Владимир осадил несколько запыхавшийся и раскрасневшийся «табун» из семи человек, пятеро из которых, скорее всего, представляли преподавательский состав, а двое являлись прикреплённым к школе полицейским нарядом. Описав полукруг, кончик трости лёг на плечо охранника. — А ты сиди, тебе никто не разрешил вставать. Старший по званию ко мне, остальные не подходят, чтобы не затоптать следы на месте преступления.
— Вы…
Неизвестно, что хотела сказать высокая представительная дама в деловом брючном костюме, вероятно являвшаяся директором или завучем, но была жёстко перебита Владимиром:
— Я сказал старший по званию! Мадам, что-то я не замечаю у вас никаких погон на плечах или шевронов.
— Старший околоточный надзиратель Еремеев, — вышел вперёд молодой полисмен с обсыпанным веснушками лицом и лихим рыжим чубом, выглядывающим из-под форменной фуражки.
— Так, околоточный Еремеев, вызывай криминальную полицию и армейский наряд.
— Э-э, — заблеял Еремеев…
— Вам что-то непонятно, товарищ Еремеев? Или мне на японском языке повторить? Имело место нападение группы лиц на ученика школы с целью нанесения травм…