Знахарь — страница 48 из 123

— Тяжёлое наследие предков, — отмахнулся Владимир, — папахен у меня в авторитете, на чём мы не сошлись взглядами и жизненными позициями.

— Вот-вот, привык ты мелко плавать, — пробасил Мальков, — авторитет твоего папаши мы переавторитетим цидулей от заставы, дадим характеристику и впишемся всем офицерским составом. Если разрешишь, я чуть позже наших эскулапов подтяну и с Есауловки. При нужде, парень, за тебя половина Харбина встанет. Потянет такой противовес твой папаша?

— Ладно, не буду я тебе ногу ломать.

— А иголочки поставишь? — потёр ладони Мальков.

— Поставлю.

* * *

Ни на день Владимир не забывал о харбинских «приключениях», держа прошедшие события в глубине памяти. Поселившийся внутри него червячок сомнения противно зудел, тонким писком напоминая, что ничего ещё не закончилось и о ведьме с упокоенным шпиком ему обязательно напомнят.

Костлявая леди с косой собирала богатую жатву, срезая жизни старых и младых, прошлое бытие отошло на второй план, затёртое непрекращающимся кошмаром госпиталя и лазарета, но червячок внутри жил, продолжая зудеть подобно охамевшему комару, чей писк словно игла врезается в барабанные перепонки. Ну, не верил Владимир в беззубость и забывчивость спецслужб и в то, что самодеятельность Трофимыча, завершившаяся огнестрельным ранением, канет в лету без расследования и последствий. Да, его потрясли немного, навестив между процедурами. Дознаватели лениво подёргали за живое и на этом всё.

Как бы не хорохорился казак, выписавшийся из больницы, но даже он признавал правоту парня. Уж больно легко он отделался — подозрительно это. Горелый соглашался с мнением, что стоит эпидемии пойти на спад, как его с Маккхалом возьмут за цугундер и подтянут под пристальное око начальства, вынимая души и выворачивая нутро наружу, и тогда кисло может стать всем. Нет, за решётку никого не упекут, но нервы попортят изрядно, на что Владимир иронично кривил губы и заставлял старших товарищей тщательно прорабатывать легенду, чтобы алиби у лихой троицы было железобетонным и непробиваемым. С высоты своего куцего опыта взаимоотношений с Фемидой Огнёв судил несколько глубже, упирая на то, что подозреваемых легко законопатят за решётку, начав ломать психологически за толстыми стенами холодных и тёмных казематов. К примеру, как долго продержится Трофимыч, если ему пригрозят забрать Антона и Машу, подведя казака под уголовную статью? Причём дело состряпают строго по закону. Нравится мужикам такой вариант? Вариант не нравился никому, поэтому Трофимыч и Маккхал сидели тише воды, ниже травы.

Человек, не знающий… да даже знающий Владимира, глядя со стороны, мог подумать, что тот сам извёл себя морально, целиком и полностью отдаваясь добровольным обязанностям в госпитале и лазарете, тем самым спасаясь от мыслей об убийстве, точнее, неотвратимом наказании за него. Да, ведьма с ученицей и японский засланец были врагами и заслуживали самой суровой кары и даже смертной казни, но государство крайне не любит и не одобряет, когда кто-нибудь берёт обязанность и долг правосудия в свои руки, вынося и исполняя приговор. Такие люди сами попадают под преследование и караются по всей строгости закона, который они, преисполнившись самомнения, ошибочно взялись вершить. Убийство остаётся убийством, в какие благородные рамки его не вставляй. Между тем, оглядываясь назад, Огнёв признавал, что и сейчас поступил бы точно также, скормив продавших души ведьм и японца Маре-Морене, тем самым вернув заграничным мразям заразу сторицей, жаль только это не помогало с оптимизмом смотреть в туманное будущее.

— Так, Владимир Сергеевич, езжайте домой, Василий тебя отвезёт, — сняв очки, начальник лазарета подслеповато прищурившись, принялся салфеткой протирать линзы. — Отоспись несколько деньков. К Петру можешь не соваться, наставнику твоему я звякнул, чтобы он тебя от калитки поганой метлой гнал. Если, не дай бог, я узнаю, что ты в ближайшие три дня ездил в госпиталь или занимался ещё какой-нибудь хренью кроме отдыха, поверь, ты не захочешь узнать степень моего гнева. Договорились?

— Умеете вы уговаривать, Родион Михайлович. А баньку можно и это, — Владимир прищёлкнул указательным пальцем по подбородку, — после парилки?

— Нужно, но в меру! Фигляр, — водрузив очки на переносицу, Родион Михайлович скомкал салфетку и ловко метнул её в урну. — От ста грамм сон крепче станет, а для тебя, друг мой, сон сейчас первейшее лекарство. Хотя перед кем я распинаюсь…

— Родион Михайлович, я с первого раза всё понял, не стоит повторяться.

Пожав руку Родиона Михайловича, Владимир покинул кабинет главного врача.

В лазарете было непривычно тихо. Эпидемия пошла на спад, к тому же в приграничье завезли вакцину, прогнав через прививки весь штатный и вольнонаёмный персонал заставы вместе с членами семей. Видимо комплексные меры дали необходимый результат, за несколько дней сократив поток пациентов до минимума. Трофимыч укатил в очередную командировку, Синя и Малёк утопали в рейд, так что с встречающими-провожающими оказалось не густо, если не считать Прасковьи Ивановны, сунувшей Владимиру сумку с домашними разносолами и пакет с замороженным куском дикой козлятины. Расцеловавшись с женщиной, Владимир отдарился шоколадкой для внуков.

— Она на здоровье заговорена, — многозначительно шепнул он. — По две дольки за раз, не больше. Сами с дедушкой тоже по паре долек скушайте. Не болейте, Прасковья Ивановна. Передавайте дедушке низкий поклон и благодарность за дичь.

Махнув рукой, Владимир направился на выход. В тройном стеклопакете двери отразилась пожилая женщина со сложенным в щепоть пальцами правой руки, перекрещивающей спину молодого человека.

Машина со скучающим водителем нашлась у входа в лазарет.

— Василий, тормознёшь у магазина, — закинув мясо и разносолы в багажник, а куцую котомку личных вещей на задний диван и плюхнувшись на пассажирское сиденье, попросил Владимир. — У тебя как со временем? Может быть, у меня останешься, я хозяйке звякнул, она баньку растопила. В одного усугублять не интересно, сам понимаешь.

— Работы дохрена, — грустно вздохнул Василий, паркуясь у продуктового магазина. — Мне с обеда вакцину в есауловский госпиталь везти, а потом к рейсу в город машину готовить. Тяпни там и за меня тоже.

* * *

— Да, Авдотья Никаноровна, — Владимир, распаренный после бани и закутанный в простыню, сидел у тёплого печного бока в горнице, с удовольствием потягивая холодный морс, когда в дом вошла хозяйка, — здравствуйте ещё раз! Банька сегодня просто чудо, сама хворь выпаривает!

— И тебе не хворать, Володя, — вернула любезность вдова. — Там к тебе приехали.

— С заставы? Василий? — удивился Владимир. — Хотя не должны, меня только сегодня с лазарета выписали и домой турнули.

— Похоже с Харбина, — хмуро сведя брови, добавила интриги вдова. — Не из наших краёв барыня.

— Барыня?! — поползли вверх брови Огнёва. — Знаете, Авдотья Никаноровна, что-то не нравятся мне визиты разных дамочек чёрт пойми откуда.

«Дождался, — подумал Владимир, — итить его налево!»

— Не тебе одному, — недовольно ответила женщина, отодвигая край занавески. — Очень непростая барыня, Володя, у меня от неё лёд вдоль спины сам собою намерзает. Приглашать?

— Дайте пять минут, не в этом же её встречать, — Владимир накинул один конец простыни на плечо, — надо красную полосу нарисовать, чтобы в другой раз за римского сенатора сойти, а так придётся за штанами и нательным бельём шлёпать. Без красной полосы ты плебей, а не патриций, а плебеи ныне не котируются и за людей не считаются. Пусть через пять минут заходит.

— Не спеши, — усмехнулась хозяйка на немудрёную шутку, — я им сказала, что тебя утром из больницы выписали и ты только-только из бани, так что минут десять есть. Подождут, не переломятся. А таких худосочных сенаторов не бывает, что римских, что наших возьми, вот этим жиртрестам похудеть не помешало бы, а то рожи поперёк себя шире, в телевизоры не влезают. Жрут, жрут, никак не нажрутся, тьфу, мироеды…

— Им? — зацепился за главное Владимир, закрывая дверь своей комнаты. — Им, хм-м, дамочка почкованием занимается?

Накинув джинсы с лёгким батником и вбив ноги в мокасины, Владимир затянул ремень и пробежался расчёской по мокрым волосам, взъерошенным после полотенца.

— Когти пострижены, зубы почищены — красавчик! — ухмыльнулся он отражению в зеркале. — Кости есть, кожа есть, а мясо нарастёт.

На всё про всё у Огнёва ушло меньше пяти минут, запрошенных им ранее. В горнице за дверью скрежетали ножки отодвигаемых стульев и поскрипывали половицы. Незваные татарки прибыли.

— Ладно, глянем, кого к нам нелёгкая принесла, — раздражённо незапланированным визитом пробормотал Владимир себе под нос, отжимая ручку двери. — Моё почтение, Афина Аркадьевна!

Как сказала хозяйка, знакомая по хабаровскому госпиталю полковник СИБ прибыла не одна, притянув на прицепе пожилую статную даму с армейской выправкой. За неимением иных гипотез в голове рисовался образ штабной секретарши, только глаза второй гостьи разбивали гипотезу вдребезги — ошпаривающие, цепкие и внимательные, спрятанные за густой щёткой ресниц. Если сия гостья и обреталась при штабах, то явно не у пишущих машинок. Брючный костюм, осанка, выправка, короткая «мужская» причёска, обильно обсыпанная сединой, которая ничуть не портила женщину, наоборот, придавала ей неповторимый шарм, а если приплюсовать плавность движений, получалась не львица или тигрица — рысь! Матёрая рысь, задушившая дивизию кроликов и полк другой дичи с волками на закуску.

— И вам не хворать, Владимир Сергеевич! — проявила вежливость полковник. — Позвольте представить вам мою помощницу, штабс-капитана Елтукову Марьяну Андреевну.

— Очень приятно, унтер-офицер в отставке Огнёв Владимир Сергеевич, — не стал пренебрегать этикетом Владимир, хотя и несколько запоздало, ведь первыми представляются мужчины, но сейчас ему было немного не до расшаркиваний, ситуация не располагала к лишним политесам. — Марьяна Андреевна, можно ознакомиться с вашим удостоверением.