— А мне что делать?
— А тебе имеет смысл половить рыбку в мутной воде демонстративного разлада в царском семействе. Муж-самодур — горе в семье, устанешь от сочувствующих отбиваться. Посмотрим, какие змеи повылазят из своих нор, а мы их на карандашик и на правило.
— Иди в душ и спать, самодур, пока окончательно в енота-полоскуна не превратился или жена-самодура тебя за заднюю ногу в кроватку отволочёт.
— А спинку потереть?
— Давай-давай, шевели ногами, пока я тебе шею не потёрла.
— Ого, братец, класс! Не хило так в люксе кататься! — Вика попой пробовала упругость и мягкость дивана в купе. — А там что? Вау, отдельный клозет и душевая! А тут гардероб, ух-ты, халаты! Кучеряво орденоносцы живут. Я тоже орден хочу. Чур этот диван мой!
— Твой, успокойся, — войдя в купе после сдачи чемоданов в багажное отделение вагона, Владимир поставил на полку спортивную сумку со сменной одеждой. — переодевайся, юла, я в коридоре постою.
— Зачем в коридор, я в душевой переоденусь. Я быстро! — запустив руки в сумку и достав искомое, Вика реактивной мухой скрылась в душевой.
Проводив взглядом сестру, Владимир присел у окна, через белоснежную тюль разглядывая суету на перроне вокзала.
Добираться домой он предполагал на самолёте, но тьютор жёстко обломала планы, заявив, что участники олимпиады едут поездом, а Виктория ничем не отличается от остальных девушек и Ксения Владимировна за неё отвечает лично, причём головой. Приняла от матери с рук на руки и сдаст также, иное не предусмотрено. Расставаться с «мелкой» егозой не хотелось, поэтому Огнёв пошёл на хитрость, взяв билеты на тот же поезд, только выше классом вагона и купе. Ксения Владимировна сначала упёрлась рогом, ни в какую не желая выпускать девушку из-под надзорного ока, но тут уже Вика проявила таланты красноречия и убеждения, кратко описав царящие в семействе отношения и то, что брата она, скорее всего, до лета больше не увидит, если только не на экране телефона. Тьютор ломалась недолго, Вика дожала её за десять минут, правда с Владимира была стребована клятва из разряда: «Если не дай бог…», к тому же его обязали «сдать» Вику тьютору за двадцать минут до прибытия, иначе «секир-башка» из фигуры речи превратится во вполне конкретное действие с усекновением головы. Проверять угрозу на собственной шее хотелось меньше всего.
В душевой зашумела вода. Быстрое переодевание откладывалось. В возможность ехать отдельно от остальной группы сестра ухватилась руками и ногами, настолько её достали расспросы о приёме в Кремле. Кто во что был одет? Кто присутствовал из знаменитостей? Кто на кого посмотрел и как? А во что была одета императрица? А фрейлины? А Его Величество был или нет? А может быть он находился на приёме инкогнито, и Вика его просто не узнала? Тысяча и один вопрос, задаваемый практически без остановки. Девушки трещали языками быстрее пулемёта. Сначала Вика чувствовала себя звездой, а потом слава начала тяготить её и с каждым новым вопросом и требованием поведать подробности тяжесть на плечах становилась всё невыносимее, поэтому предложение брата пришлось как нельзя кстати, иначе она бы взорвалась ещё на подъезде к вокзалу и поубивала окружающих и девчонок особо жестоким способом.
Клацнув автосцепками, пассажирский состав начал плавно набирать ход. Перрон покатился назад, убыстряясь замелькали опоры контактной сети. Подумав, что сестра будет полоскаться ещё минут пятнадцать, Владимир решил переодеться в купе. Разоблачившись и убрав одежду в шкаф, он надел лёгкие кремовые брюки и потянулся за футболкой, когда из душа вышла Вика. Закусив правый кулак, сестра шокированным взглядом прикипела к обнажённому торсу старшего брата, точнее к целой плеяде разнообразных шрамов на нём.
— Это ты в Хабаровской учебке заработал? — наконец отмерла она, кончиками пальцев касаясь багрового рубца на левом плече. Ядом, капнувшим с языка, Вики можно было отравить водоём размером с Балтийское море.
— Немногим ранее, — не стал конкретизировать Владимир. Оправдываться не имело смысла. Как-то он не подумал об этом аспекте, совсем выпустил из головы.
— А остальные? — розовый ноготок с аккуратным маникюром ткнулся в грудь.
— Там же, — по-прежнему сухо и без подробностей выдал Владимир.
— Говорят, шрамы украшают мужчин, но знаешь, лучше бы они тебя не украшали и тех висюлек на мундире не надо. Мне нужен живой и здоровый брат, а не его холодное тело с «иконостасом» на груди, закопанное на два с половиной метра под землю.
Плюхнувшись на диван, Вика разрыдалась в два ручья.
— Отставить слезоразлив! — присел рядом с Викой Владимир, обняв сестру за плечи. — Хочешь стать похожей на опухшую панду? Цел твой братик и помирать не собирается. Прощения просить не стану, потому что незачем тебе было знать, что на границе происходило, да и нельзя. Я, мелкая, целую кучу подписок дал. Да, я лежал в госпитале, ты наверняка догадывалась об этом, только не признавалась сама себе. Что изменилось сейчас? Поэтому прекращаем хлюпать носом и топаем приводить себя в порядок. Душевая в том направлении.
— Больно было? — смахивая с щёк слёзы, спросила Вика.
— Как комарик укусил.
— Комарик размером с быка?
— В душ иди, любопытная Варвара.
— Вов, а тебе не обидно, что тебя не показали по телевизору? — забравшись под одеяло, которое она натянула по самые глаза, спросила Вика.
— Ни капельки, — чуть послюнявив палец, перевернул страницу книги Владимир. — Тебе мой ночник не мешает? В глаза не светит?
— Нет, — сверкнули из уютной полутьмы купе глазища сестры. — А что за скандал, про который говорила Её Величество?
— Да-а, мелкая, — хмыкнул Владимир, отрываясь от чтения в попытке рассмотреть любознательную глазастую белую гусеницу на диване. — Не представляю, как тебя в гостинице и в Москве от любопытства-то не разорвало. Это же сколько дней ты держалась… На фоне твоего подвига меркнут все двенадцать свершений Геракла.
— Ну, Вов! — жалобно заканючили из-под одеяла.
— Ладно, — весело отмахнулся Владимир, — считай я сдался под напором щенячьих глазок. Так, мелкая, перечисли папкины боевые ордена.
— Эй, герой — спина горой, — хихикнула Вика, — наш батя привинтил на грудь, хорошо, что не на груди, два ордена с мечами.
— Ну-ну…
— Не понукай, отец родной, не запрягал. Ордена Святого Владимира и Святого Георгия. Правда я умница?
— Умница, можешь скушать шоколадку, только зубы почистить не забудь. Так вот, барышня моя неразумная, хотя и умница, согласно неписаным законам и табели о рангах нас должны были разместить между первыми рядами и серединой, а нас пихнули с самую… м-м-м, в конец, говоря иным языком. Тем более твой брат, если ты забыла один мелкий нюанс, ныне наследный дворянин, а не голь перекатная. Учитывая, что на приёме собралось достаточно «сливок общества» и то, что я оказался в числе награждаемых орденом, случился натуральный скандал. Поэтому моё награждение не ретранслировали по телевизору, чтобы замять неловкую ситуацию с оскорблением военных, которые очень щепетильно относятся к различным традициям и церемониалам. Ферштейн?
— Ага, их бин натюрлих, — замшелой деревенщиной шмыгнула носом Вика. Рукавом, правда, утираться не стала.
— Будь мы просто приглашёнными, слово бы никто не сказал. А в нашем случае пощёчина получилась не нам, а императорской семье и военным. Чинуши Двора и те, кто стоял за их спинами, со своей самодеятельностью вляпались по самое «не балуйся». Мария Александровна не простит им пятно, посаженное на её репутацию, а военные теперь при каждом удобном случае начнут вставлять палки в колёса.
— У-у, как всё сложно и запутанно. Хотя я не удивлена, там все змеюки подколодные, плюнуть некуда, в тварь шипящую попадёшь, вот они и очерчивают границы террариума, чтобы разом все не перекусались.
Владимир никак не стал комментировать тираду сестры. Зачем, если и так всё понятно.
— Вов…
— Уу? — приподняв брови, Владимир оторвался от чтива, к которому успел вернуться.
— Я тебе ещё в Москве хотела сказать, да забыла, — опять шмыгнула носом Вика.
— Говори, пока тебя вновь склероз с болезнью Альцгеймера не застигли. Не тяни резину, мелкая. Мне уже самому интересно, из-за чего ты носом шмыгаешь на ночь глядя.
— Вов, тебя в армию папахен и мамахен законопатили. Я где-то за неделю до выезда на олимпиаду их нечаянно подслушала. У меня в ссыльно-поселенском домике соль закончилась, а в магазин лень тащиться было, и я на родительскую кухню с набегом поплелась, а они в гостиной оказались. Дверь в коридор открыта… Да что я тебе рассказываю, ты и сам знаешь, как там всё, вот я в нише за дверью и затихарилась. Папахен с кем-то из своих кентов по телефону базарил, а мамахен рядом с ним сидела. О чём он там трещал я не поняла, только его видимо спросили, может ли он кому-то в Н-ске повестку организовать.
— И причём здесь я? — Владимир сделал вид, что удивился, хотя уже догадался о подоплёке.
— Тут папахен поинтересовался у матери, сможет ли она организовать повестку нужному человеку, а мамахен, сказала, — будто бы не услыхала вопроса Вика, продолжая тихо бубнить из-под одеяла, — что кенту услуга с повесткой обойдётся в кругленькую сумму, это только ради пасынка она бесплатно старалась и бывшему однокашнику на уши приседала…
— Понятно, — захлопнул книгу Владимир. Желание читать пропало.
— …папахен не простил тебе смену фамилии и уведённые из-под носа бабки. Я так поняла, что на твою страховку у него были планы, только непонятно, как он собирался деньги прикарманить, но видимо есть лазейки.
— Ладно, не переживай, мелкая, отольются кошкам мышкины слёзки, — пересел на спальный диван сестры Владимир и потрепал её по голове.
— Он ещё хохотнул, сказав, что мог сунуть кое-кому на лапу, когда ты в тюрьме на шконке чалился, чтобы тебя выпустили, но не стал, мол, тебе полезно посидеть за решёткой за неуважение к старшим. Вов, как так можно?! Ты же сын отцу, за что он тебя так ненавидит? Ладно мамахен, я где-то даже могу понять её мотивы, она твою мать лютой ненавистью ненавидит и тебе следом перепадает, но чтобы вот так гадить родному сыну, не понимаю. Вов, я их ненавижу, — сверкнула зелёными глазищами Вика, — а Нику мне жалко. Она изображает последнюю тварь и стерву, а по ночам в подушку плачет. Мать её давно сломала, Ника боится ей слово поперёк сказать.