Когда принес в избу изготовленный аппарат, сразу решил опробовать. Налил в котел с крышкой самогона, занес над ним корчагу с кислотой и остановился, задумавшись. А сколько лить? Про ингредиенты помнил — а количество? Не говорили о том на кафедре химии. Никита и предположить не мог, что кто-то из докторов сам эфир сделать попробует. Он вылил половину серной кислоты и поставил котелок на огонь в печи.
Спирт — не вода, нагрелся быстро. Из змеевика закапало. Никита заметался, едва свободный кувшин на кухне нашел.
В воздухе запахло знакомым запахом эфира. «Вот простофиля! — укорил себя Никита. — Надо было хоть какую-то емкость приготовить — эфир испаряется быстро». Не предусмотрел, поторопился.
Сняв с огня котелок, он пошел на торг. Была там лавка, где стеклянными изделиями торговали — стаканами, вазами, листовым стеклом для окон. Товар скверного качества, с песчинками внутри стекла, местами разной толщины, и стоил дорого. Например, стекло на окна покупали люди богатые. Средний класс, вроде ремесленников, вставляли в окна слюду. А крестьяне скобленый бычий пузырь натягивали. Свет он пропускал, но за ним ничего не было видно.
Бутылка, вернее — штоф граненый в лавке нашелся. Никита торговался долго, но взял. Не для хранения самогона — для работы надо. А главное — на штофе пробка была.
За пару часов он перегнал эфир в штоф. Нюхнул готовый продукт — самое то.
Следующие несколько дней он только и успевал, что за заказами бегать. Ланцеты — вроде скальпеля — у оружейника забрать, потом — в монастырь за вывеской. Увидев ее, он обомлел, не зная — то ли смеяться, то ли плакать. Слово «лекарь» написано крупно и правильно, но вот крест красный? А что судить иконописцев строго, если они его не видели? Нарисовали самый настоящий православный крест, только красный.
Никита крякнул от досады, но заказ забрал. Сам виноват, нужно было эскиз креста набросать. Ведь иконописцы представляли крест только восьмиконечный, христианский, да еще косой крест знали, на котором Христа распяли.
Доска, на которой вывеска нарисована, хоть и сухая была, но тяжелая. Нести неудобно, однако Никита донес. Теперь гвозди нужны и молоток. Мелочь, только где взять? Буквально все с нуля начинать надо.
С гвоздями и молотком сосед выручил и даже помог прибить вывеску. Одному невозможно держать и приколачивать.
Потом — новый поход за самогоном. Ведь тот небольшой запас в кувшине он на эфир перевел. А самогон нужен руки протирать — дезинфицировать, инструменты замачивать, а лучше — обжигать на спирту. Лучше прямого огня для стерилизации нет ничего. На последние деньги Никита взял сразу два больших кувшина, каждый — литров на пять.
Корчмарь удивился:
— Вроде с виду не забулдыга, а берешь много.
— Да мне не пить.
У корчмаря глаза от удивления на лоб полезли:
— А что еще с переваром делать можно? Самые горькие пьяницы его и берут.
Ладно, пусть остается в своем заблуждении.
Доставив самогон в избу, Никита вылил половину кувшина в котелок, туда же опустил ланцеты, ножницы и прочий инструмент.
Хорошо бы в одной комнате жилье оборудовать — кровать поставить, шкаф для одежды. Но денег не было — ни на обзаведение, ни на еду. Пока Куприян не проявлял недовольства, но и самому зарабатывать пора, уже месяц он нахлебником при купце, а еще долг отдавать надо. По работе он соскучился, поскольку специальность свою любил, в вуз пошел по призванию, и себя без медицины не мыслил.
В медицине, как и в любой профессии, есть фанаты своего дела, но чаще встречаются холодные ремесленники. Вроде делают все, как положено, только без огонька, потому и результаты разные. Понятно, что иногда болезнь серьезна и запущенна, и не всегда врач, даже очень хороший, может ее вылечить. Как говорится — у каждого врача свое кладбище, но у хорошего оно маленькое.
У Никиты уже руки чесались, так хотелось оперировать. Ведь каждый раз — как в первый, не бывает двух одинаковых пациентов, двух одинаковых аппендицитов. Всегда будет разница в ходе операции, в процессе лечения и в исходе.
Глава 4Первая операция
Работа, как это часто случается, началась с экстренного случая. Никита только первый день как сидел в избе на приеме.
Сначала на улице послышался шум, крики. Потом по ступенькам раздался топот, и в избу буквально ворвался мужик — взбудораженный и взъерошенный, с порванным рукавом.
— Ты лекарь будешь?
— Я.
— Тогда мы сейчас, ты только не уходи.
Мужик убежал так же быстро, как и появился.
Довольно скоро он вернулся, и не один. С ним были еще двое, они несли раненого. Его рука была по локоть отсечена и обильно кровила. Раненый был в сознании, прижимал к обрубку окровавленную тряпку.
— На стол его! — скомандовал Никита.
Никита не был травматологом, но по роду деятельности с травмами сталкивался часто.
Ланцетом он быстро взрезал рукав, освободив руку от одежды, схватил полотно, что резал для перевязок, скрутил из него жгут и наложил его на предплечье.
Кровь сочиться перестала.
— Что случилось?
— Ванька, мясник из Стрелецкой слободы, уже два дня как беспробудно пьет. Видно, ошалел вконец. Игнат к нему за мясом пришел, а мясник с топором на него накинулся. Вот и отмахнул руку-то.
— Понятно.
Эфир давать было некогда — сосуды срочно перевязывать надо, культю формировать.
Никита плеснул в кружку соточку самогона и протянул кружку раненому:
— Выпей.
Тот едва кружку в руке удержал, но выпил.
Никита принес инструменты. Конечно, они сильно уступали по качеству тем, которыми он привык работать в больнице. Иглы кривые, не современные треугольные в сечении, режущие. И ушко у современных с разрезом, нить заправляется одним движением. А в эту вдевать надо, время теряется. Но, как говорится, за неимением гербовой печати пишем на простой.
— Держите его, чтобы не дергался, — попросил Никита мужиков.
Они навалились на раненого.
— Только не переусердствуйте, а то ему дышать тяжело.
Сам же перевязал сосуды, да прошил их для верности, чтобы лигатура не соскочила. Плечевая кость была чисто срезана выше локтевого сустава, как будто бы бритвой, а не топором мясницким орудовали.
Мышцы Никита прошил, а вот с кожей повозиться пришлось — ведь ее натянуть на рану надо было, сшить. Однако — получилось.
Раненый, хоть и глотнул самогона, зубами скрипел и дергался.
За неимением зеленки Никита обтер ушитую рану спиртом, наложил повязку. По-хорошему — в стационар бы его, понаблюдать, перевязки делать. Рана стопроцентно инфицированная и может неприятный сюрприз преподнести.
Он вымыл руки, вытер их рушничком. Первый раз за все время перевел дыхание, глянув под ноги — на полу было полно кровищи. Но про переливание крови и думать нечего.
— Домой-то пострадавшего есть на чем отвезти? Не дойдет ведь сам.
— А как же! На телеге мы.
— Полежать ему надо, питья побольше — молока теплого, сбитня. И на перевязку завтра.
— Это мы можем. Братья мы ему, дома по соседству. Сколько мы должны?
Вопрос поставил Никиту в тупик. Кажется, он продумал все, что можно, а вопрос оплаты упустил. Почем травы лекарственные на торгу продаются, знал, а про операции и прочие манипуляции непонятно. И других лекарей, что оперативные пособия оказывают, в городе нет.
— Пять копеек.
Сумма невелика, потом он сориентируется.
Братья отдали медяки и вынесли раненого.
Никита бросился мыть полы. Если кровь засохнет, попробуй потом оттереть половицы — не кафель ведь. Получается, он тут один за всех — и доктор, и санитарка.
Кровь еле оттер песком с водой. Вымыл руки, уселся за стол и стал считать, во сколько ему сегодняшний прием обошелся. Кусок ткани на перевязку, самогона — ну, грамм десять, пусть копейка, как амортизация стоимости ланцета. Получалось две копейки, остальные три — оплата за труд. Ох, не скоро получится долг купцу отдать при таких темпах.
Народ, не избалованный лечением у лекарей, за их отсутствием лечился у травников и знахарей. Кому-то помогало, другие терпели, пока можно было. А при серьезных травмах или заболеваниях — умирали. От нехватки медицинской помощи умирали, хотя вполне могли бы жить. Не уделяли внимания царь и двор медицине. Сам царь и приближенные держали при дворе лекарей заморских, уже в университетах в Париже и Риме, в других крупных европейских столицах существовали медицинские факультеты. Понятно, что уровень обучения соответствовал эпохе — но все же! И только после Великого посольства Петра I в Голландию пошли подвижки.
Дико было Никите видеть столь убогий уровень медицины. Ни инструментария, ни лекарств, а хуже того — нет специалистов.
Понемногу, каждый день приходили на прием болящие. У кого голова болела, у кого спину радикулитом скрутило — тех он к травникам отправлял али к костоправам, предкам современных мануальных терапевтов. Кому мог помочь — помогал.
Что его удивляло — так сами порядки. Придя на прием и усевшись на табуретку, пациенты глазами что-то искали на столе. Потом один спросил:
— А где же кукла?
Никита удивился:
— Зачем?
Оказалось, у знахарей и травников были куклы. Примитивные, набитые ватой, но на них пациенты показывали, где у них болит. На себе показывать считалось опасным. Нечистые силы узрят — пуще прежнего болезнь человека грызть станет. Ох и темен же народ!
За прием и осмотр Никита по копейке брал, хотя знахари требовали больше. Тем не менее, к концу дня десять-двенадцать копеек он зарабатывал. На провизию бы хватило, но за аренду избы и на долг купцу — нет.
Но Никита был молод, полон надежд. Он относился к тем оптимистам, которые, видя наполовину наполненный стакан, говорили, что он именно наполовину полон, а не наполовину пуст, как пессимисты.
Сначала брать деньги с пациентов ему было неприятно, коробило даже, но к концу недели привык. Не ворует же он, не мошенничает, своим трудом и знаниями на жизнь зарабатывает, дело нужное, богоугодное делает, облегчая физические страдания людей. Для облегчения страданий душевных храмы и церкви есть, в них священники утешают страждущих и монету взять не брезгуют. Рассудив так, Никита успокоился.