Насытившись, Никита продолжил:
— Любой лекарь, особенно при полосных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.
— Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? — догадался Самюэль — так звали «дохтура».
— Именно! Неужели у вас в Британии не так?
— У нас полосные операции — большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита — тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?
— Чтобы нагноения не было.
— На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю — какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?
— Догадлив, сэр, — усмехнулся Никита.
— Я пока еще не сэр. Кто изобрел такую смесь и где ее приобрести можно?
И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрел не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там — целого мира — он единственный, кто применяет эфирный наркоз.
— Я изобрел, у меня приобрести можно. Но с собой его у меня уже нет, я использовал последний запас. А дома, в Москве вполне могу продать.
Никита не собирался одаривать конкурента эфиром — пусть платит, и причем втридорога. И не потому что он, Никита, жадина, — просто все, о чем иностранцы узнают, они потом широко используют сами и продают везде, где только можно. Сколько изобретений, совершенных русскими, не внедрили свои? По лености, косности и недоумию эти изобретения попали потом в иноземные руки и вернулись назад уже в красивой упаковочке и по запредельной цене.
— И сколько стоит?
— Чего?
— Ну — зелье.
— А смотря сколько купишь.
Самюэль поерзал, в глазах его загорелся огонек. Он почуял, что на своей родине он может сделать состояние. Хотя он и так получал от государя вполне приличное жалованье, однако решил, что такой случай упускать нельзя, это шанс, который выпадает один раз в жизни. Русский просто не понял, что совершил. Ну варвар, что с него взять? Хотя мозги есть, и руки умелые.
Англичанин наклонился к уху Никиты:
— Продай секрет зелья!
— Могу, только стоить он будет дорого.
— Мы же лекари, коллеги! — упрекнул его Самюэль.
Ну да, теперь он это словечко латинское «коллеги» вспомнил.
— Ну как хочешь, но задаром не отдам.
На лице «дохтура» отразилось разочарование.
Никита встал.
— Надо государя проведать.
— Да, конечно! Наше служение в том и состоит…
Не дослушав, Никита вышел. Ни фига он этому хлыщу за просто так не отдаст. «Дохтур» и так дурака валял при царе, делал кровопускания за немалые деньги. Хочет эфира — он получит его, но за изрядную мзду. Ведь за державу обидно! Как там в мультике про пластилиновую ворону? «Ой, как я это богатство люблю и уважаю!»
Деньги Никита не то чтобы любил, но они позволяли ему чувствовать себя свободно и независимо. А Самюэль, получив секрет изготовления эфира за серьезные деньги, только уважать Никиту будет. Получив же секрет задаром, он будет только презирать Никиту в душе — дураки эти русские, простаки…
Никита прошел в покои царя. Стрельцы у входа глянули на него равнодушно и не сделали даже попытки остановить.
Дверь он прикрыл тихо, но, видимо, от колебания воздуха царь проснулся. Выглядел он уже явно лучше, чем до операции или сразу после нее.
— Сам не помер, Господь не позволил — так голодом решили уморить? — этими словами он встретил Никиту.
— Кому на роду написано утонуть, тот в огне не сгорит, — отшутился Никита. — Как самочувствие, Алексей Михайлович?
— Хм, побаливает, только не так сильно. И не называй меня Алексеем Михайловичем! Я государь все-таки, а Алексей Михайлович — это для домашних больше.
— Хорошо, государь! Прости! А боль полностью через седмицу уйдет. Но обещаю — с каждым днем все меньше будет.
— Тебе ведь Никитой звать? Елагин вроде так называл.
— Я и есть Никита-лекарь.
— Русский?
— Из Владимира.
— А заморского «дохтура» уел, за пояс заткнул. Не знал я о тебе — к себе во дворец взял бы.
— Не больно-то и хотелось…
— Да? — удивился царь. — Все к престолу поближе рвутся, а ты не хочешь?
— «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь», — слегка переделанными словами поэта ответил Никита.
— Да ты философ прямо. Знаешь, что это слово обозначает?
— Ведомо.
— Пить охота.
— Губы и язык помочить можно сегодня, а завтра уж и попить немного.
— Так чего стоишь, давай!
Никита намочил чистую тряпицу водой и дал царю. Тот почмокал, как ребенок, и жалобно посмотрел на Никиту:
— Еще хочу.
— Немного погодя.
— Странно…
— Что?
— Я государь всея Руси, а у простого лекаря воды выпросить не могу. Меж тем в подвале Теремного дворца бочки с вином стоят, пиво свежее.
— О твоем здоровье, государь, пекусь. Разве мне воды жалко?
— Пошутковал я. А где ты так лихо животы резать научился?
— Судьба по разным странам носила: в Италии был, в Персии. Понемногу отовсюду.
— Ты гляди, какой самородок в державе моей! Погоди-ка! Не ты ли Елагина в шахматы научил играть?
— Я, государь.
— То-то я и гляжу: не умел ведь совсем, а потом вдруг заиграл — да как! Вроде опыт у него. Я подивился, да только он отмалчивался. Да ты сядь, дозволяю.
Никита с облегчением присел на кресло. Похоже, в нем и царь сиживал. Не трон, конечно, но все же…
— А еще во что играть умеешь? Только про кости и карты молчи — бесовское. В шахматы думать надо, для ума игра полезная.
— В нарды умею, государь.
Больше ни во что играть Никита не умел.
— Когда выздоровею, на ноги встану — научишь?
— Обязательно — если вспомнишь и позовешь.
— Времени нет, дела все, — вдруг пожаловался царь. — На бок-то повернуться можно? А то всю спину отлежал.
— На левый бок можно, я помогу.
Никита помог царю повернуться.
— И спинку мне одеяльцем прикрой.
Никита и это выполнил.
— Сядь напротив, чтобы я тебя видел.
Никита передвинул кресло, сел.
— Ты православный ли?
Лекарь достал из-за пазухи крестик на цепочке, показал.
— Что-то я не видел, чтобы ты крестился, когда входишь.
— Может, и не перекрестился случайно. О тебе, государь, все мысли, о здоровье твоем.
— Устал, поди?
— Не без этого.
— Ночью отоспишься.
— Я тут буду, в комнате, вздремну вполглаза. Мало ли чего…
— Хм, похвально! Как нянька у колыбели с младенцем.
Царь согнул правую ногу и подтянул ее к животу — так боль поменьше была. Смежив веки, он уснул.
Никита лег на топчан, не раздеваясь.
Почти неслышно вошел постельничий, заменил свечи, посмотрел на Никиту неодобрительно, но, не сказавши ни слова, вышел.
Не всем царедворцам пришлось по душе, что незнакомый при дворе человек так внезапно и быстро приблизился к государю. Так и врагов нажить можно, и, скорее всего, один недруг уже появился — Самюэль. Сомнительно, что ему понравилось быть на вторых ролях при операции. Он считался светилом заморским, которому государь доверял свое бренное тело, а как вылезла серьезная болячка, оказался несостоятельным. Кому понравится?
Но Никите на неприязнь англичанина было плевать. Не вмешайся он, даже слегка запоздало — скоро отпевать бы царя пришлось. Не хотелось громких слов, но получалось, что он, Никита, сохранил жизнь царю и стабильность в государстве. Дети у царя еще малы, и неизвестно, кто пришел бы к власти. А желающих порулить нашлось бы много, драка была бы — точно. Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первым буду! И за мной прошу не занимать!
Никита время от времени задремывал, но при каждом стоне или просто движении государя сразу приходил в себя, прислушиваясь к дыханию Алексея Михайловича. Несколько раз он вставал, щупал пульс и проверял — не температурит ли царь? Вроде рану операционную сушеным мхом присыпал, а все же боязно.
Уже под утро государь сказал:
— Да отойди ты от меня, только спать мешаешь.
И Никита провалился в сон — глубокий, без сновидений.
Проснулся он от шепота. Открыв глаза, увидел — возле постели государя стоял Самюэль.
— Пусть поспит. Он всю ночь за мной бдил, не железный. Вот проснется — сам решит, сколько мне выпить можно.
— Да я не сплю уже, государь. Выпей несколько глотков, лучше — бульона куриного.
— А можно?
— Полкружечки.
— Это мы мигом…
Самюэль пару раз хлопнул в ладоши, и тут же в приоткрытой двери показалась голова постельничего.
— Государю — куриный бульон.
Вскоре принесли горячий бульон.
— Пусть остынет немного, горячий нельзя.
— В каждом воздержании смысл есть. Раньше я посты соблюдал — Великий и малые, но все равно вкушал дозволенную пищу. А как второй день не евши, и в голове просветление. Я молился утром, как проснулся. Вставать нельзя, так я лежа. Полагаю — Господь простит.
Когда бульон остыл немного, Самюэль напоил царя. Пусть его, хоть какая-то польза. Должен же он деньги отрабатывать. В ночь не пришел, побоялся. Случись осложнение — не справится. А коли Никита один при царе — с него и спрос. Поправится царь, встанет на ноги — так вроде оба старались, англичанин ведь тоже на операции был. А помрет — Никита виновен, живот взрезал. При любом исходе позиция беспроигрышная.
Только Никита не политик, ему дворцовые игры по барабану. Ему свое дело свершить надобно, чтобы царь и дальше править мог. Не самый плохой ведь государь на Руси, не Иван Грозный.
За дверью уже звучали голоса, и среди них Никита узнал голос Елагина. С утра примчался, переживал — и за жизнь царскую, и за свою судьбу.
Никита вышел за дверь и немного опешил — в коридоре было полно князей да бояр.
— Ну, как?
К нему сразу пробился Елагин, рядом — Ордын-Нащокин; из-за него другие тянутся послушать. Сразу настала тишина, муха пролетит — слышно будет.