Он улыбнулся.
– Так вы, девушка, знаете, что я с мельницы?
– Знаю, – кивнула она. – Вы знахарь. Тут ведь все вас знают. Только вы, кажется, не из наших мест будете, потому что говорите иначе, у вас другой выговор.
– Я издалека, из Королевства.
– Моя мамочка тоже была родом из Королевства.
– Госпожа Шкопкова?
– Да нет, моя мамуля.
– Так вы не дочка хозяйки магазина?
– Нет. Я тут работаю.
– А мамочка ваша где?
– Умерла. Четыре года назад… от чахотки.
На ее глазах появились слезы, а потом она добавила:
– Если б вы тогда уже были в наших местах, может, и вылечили бы ее… Бедная мамочка. Не о такой судьбе для меня она мечтала. Только вы не подумайте, что я жалуюсь. Совсем нет! Госпожа Шкопкова очень добра ко мне. Да и, в конце концов, у меня есть все, что нужно… Разве что книжек маловато и… пианино бы.
– А ваш отец?
– Отец был лесничим, в имении княгини Дубанцевой. В Одринецкой пуще. Ах, как же там было красиво! Отец там и умер. Я тогда еще совсем маленькой была… мы с мамой остались одни. Бедная мамочка вынуждена была тяжело работать. Она зарабатывала шитьем, давала уроки музыки. Мы поначалу жили в Браславе, потом в Швенчанах, а под конец переехали сюда, в Радолишки. Тут мамочка и умерла, а я осталась одна-одинешенька на свете. Обо мне заботился тогдашний ксендз, а когда он уезжал в другой приход, передал заботу обо мне госпоже Шкопковой. На свете много добрых людей. Только мне все-таки очень тяжело, потому что нет никого по-настоящему близкого.
Знахарь покивал в ответ на сетования девушки.
– Я это знаю.
– У вас тоже нет семьи?
– Да, нет.
– Совсем никого из близких?
– Никого.
– Ну, по крайней мере, вас люди любят, потому что вы их спасаете. Это должно приносить вам большую радость, ведь вы помогаете ближним, избавляете их от страданий… Когда человек делает что-то такое, он чувствует себя на самом деле нужным, полезным. Вы только не смейтесь надо мной, но я с детства мечтала стать врачом. Если б мамочка была жива… Я тогда уже подготовилась к экзамену за шестой класс и собиралась ехать в гимназию в Вильно.
Она печально улыбнулась и махнула рукой.
– Ах, да что там говорить…
– Так у вас есть образование?
– Я так хотела бы его иметь. Но теперь уже поздно об этом мечтать. Слава богу, что у меня хотя бы есть кусок хлеба.
На прилавке было разложено какое-то женское рукоделие: салфетка с яркими цветами. Девушка взяла ее и начала вышивать.
– Я ведь даже могу сама себе заработать на платья и всякие мелочи. Видите, я вышиваю. Это для пани[13] Херманович из Пясков.
– Вы хорошо вышиваете.
– Мамочка научила.
Они болтали так еще с полчаса. Когда дождь перестал, знахарь попрощался и ушел. Однако с того дня он все чаще стал заглядывать в лавочку Шкопковой и каждый раз задерживался там за беседой с продавщицей. Он очень полюбил Марысю. Ему было приятно даже просто любоваться девушкой, смотреть на ее живое личико, нежные руки, светлые, гладко зачесанные волосы. Голос у нее был звонкий и чистый, большие голубые глаза по-доброму смотрели на мир. И еще знахарь чувствовал, что он ей тоже нравится.
Работы на мельнице, как обычно по весне, было мало. Начались уже полевые работы, у людей не оставалось времени на болезни и лечение. Потому пациенты не приезжали в таком количестве, как раньше. Вот Антоний и выбирался в городок каждые два-три дня. Он теперь никого не просил сделать для него покупки, что, разумеется, не могло не привлечь внимания семьи Прокопа Мукомола.
– Тянет тебя что-то в Радолишки, – насмешливо говорила Зоня.
– Да что туда может тянуть? – шутил Василь. – Он, верно, к бабе туда ходит.
– Да отстань ты, умник, – нехотя отмахивался от него Антоний.
А поскольку в деревне ничего укрыть невозможно, вскоре все уже знали, что Антоний все время просиживает в лавке госпожи Шкопковой.
– Ну что ж, – пожал плечами Прокоп, когда Зоня сказала ему об этом, – дело житейское. Шкопкова – баба ладная. Не старая еще, и деньги имеются. Из купеческого рода. А ты чего нос суешь, куда тебя не звали?
Однажды на мельницу заехал бродячий торговец. Распаковал он свои тюки, и вся семья столпилась вокруг, стала разглядывать их содержимое. Чего там только не было! И тончайшие фабричные полотна, и цветные ситцы, и кожаные городские сумочки, и браслеты, и разные бусы – целое богатство.
Женщины, пища и задыхаясь от восторга, все рассматривали, примеряли, ощупывали. И азартно торговались, а торговля эта была тем труднее, что торговец готов был брать не только деньгами, но и льном, шерстью, сушеными грибами или медом.
Антоний приглядывался к этому издалека, а затем, когда бабы наконец успокоились, заглянул в тюки. Но копался в них недолго. Выбрал отрез шелка на платье и широкий серебряный браслет с вставленными зелеными стеклышками. За это ему пришлось отдать торговцу несколько мотков льна и приличный рулон шерсти.
Зоня аж зарделась вся, наблюдая за этой покупкой. Она не сомневалась, что это подарок для нее. А вот Ольга уверена была, что Антоний купил все для маленькой Наталки.
Но они обе ошиблись. На следующий день около полудня знахарь отправился в городок со свертком под мышкой. Обе женщины наблюдали за ним через окошко, и Зоня, будучи более горячей по характеру, начала ругаться:
– Для этой старой жабы, для этой коровы! Да чтоб он ноги себе поломал!
Между тем Антоний, целый и невредимый, добрался до местечка. Разглядев через окно, что в магазинчике как раз была какая-то покупательница, он подождал, пока она выйдет, и только тогда вошел сам. Марыся, как всегда, сердечно поздоровалась с ним.
– Какая чудесная погода, дядюшка! Тепло, точно лето уже наступило.
Неизвестно почему она называла его дядей. Просто такое обращение пришло ей в голову. Иные молодые девушки в округе боялись Антония, а она не испытывала рядом с ним никакого страха. Наоборот, верила в его доброту и возмущенно протестовала, когда кто-то намекал, что у знахаря с мельницы сам дьявол в услужении.
– Кто имеет дело со злым духом, – говорила Марыся, – тот приносит людям несчастье и живет нечестно. А о нем никто злого слова сказать не может.
Нет никаких конкретных причин, по которым один человек вдруг начинает испытывать симпатию к другому. Это случается само по себе, из воздуха приходит или еще откуда-то извне. Марыся не знала, почему она полюбила знахаря. Хватало и того, что она радовалась всякий раз, когда он заглядывал в магазинчик. А в тот день она обрадовалась еще больше обычного, потому что у нее была просьба к Антонию.
– Как же хорошо, что вы пришли, дядюшка, – сказала она, улыбнувшись. – Я хотела бы кое-что у вас выудить…
– Как это – выудить?
– Только обещайте, что исполните мою просьбу.
Он погладил бороду и посмотрел ей в глаза.
– Сделаю все, что смогу.
– Огромное спасибо! Тут на Костельной живет одна старушка. Очень бедная. А в последнее время у нее так отекли ноги, что она вообще ходить не может. Она умоляла меня упросить вас, чтоб вы, дядюшка, к ней заглянули и присоветовали что-нибудь.
– Ладно, – улыбнулся он. – Навещу ее, хотя обычно я по домам не хожу. Только уж ничего не делается даром.
– Она очень бедная, – начала было несколько растерявшаяся Марыся.
– А речь не о ней, – прервал ее знахарь. – Но в награду вы должны сделать мне приятное – принять этот гостинец.
С этими словами он положил на прилавок сверток.
– Что это? – удивилась девушка.
– А вы сами посмотрите. Ничего особенного, но вам пригодится.
Она развернула сверток и зарумянилась.
– Материя… И браслет…
– Прошу вас носить это, на здоровье и для украшения.
Она покачала головой.
– Я этого принять не могу. Нет, нет. С какой стати?.. Почему вы мне такие подарки делаете?
– Вы откажетесь? – тихо спросил он.
– Но как же я могу принять от вас такое!.. Да и за что?
– Сделай милость, деточка, прими. Тебе это платьице и безделушка пригодятся, а для меня будет большая радость. Как если б я тебе кусочек сердца поднес. Нельзя такое отталкивать. Это ведь из благодарности. Я так благодарен тебе за то, что с тех пор как стал я к тебе приходить сюда, у меня на душе как-то легче стало.
– Но это, должно быть, – девушка указала на подарок, – дорого стоит!
– Да какое там, – отмахнулся он. – Вы же знаете, мне для себя ничего не надо… То есть это я так до сих пор думал, что мне ничего не надо, а оказалось, что и у меня есть свои причуды и хотения… Вот я и подумал, что надо иметь кого-то на свете, какую-нибудь добрую душу… Человек о ней вспомнит – и ему легче жить становится. Я уже старею. А в старости человека одолевает тоска по теплу. Вот я тебя и полюбил от всего сердца. Ну же, бери! Не очень дорогой это гостинец, зато от всего сердца. Бери! Ты одинока, и я одинок, но мое одиночество горше, потому что я старый. Так позволь мне хоть изредка делать для тебя что-то хорошее.
Девушка была тронута. Она протянула руку и крепко сжала его большие натруженные ладони.
– Спасибо, огромное спасибо, дядюшка. Я этого не заслужила, но я очень благодарна.
Вечером, вернувшись домой, она показала госпоже Шкопковой полученные подарки.
– Какой же он добрый! – говорила девушка. – Кто я ему? Совсем чужая девушка. Мне так стыдно было принимать это, но я знала, что отказ его очень расстроил бы.
– Ну ты погляди! – Госпожа Шкопкова покачала головой. – Только будь осторожна, чтоб твое предсказание не сбылось.
– Какое предсказание?
– А то, что он женится на тебе.
Марыся рассмеялась.
– Да что вы такое говорите! Вот и видно, что вы его совсем не знаете! Он же старый, и ему такие вещи вообще не приходят в голову. А вообще-то, – упрямо закончила она, – он лучше многих здешних молодых.
И слова эти были сказаны почти совсем искренне. А «почти» – потому что все же знала она одного молодого человека, который ей очень нравился. Знакомство это тоже началось в магазинчике, только давно уже, два года назад. Это был молодой господин Чинский, сын владельца имения Людвиково. В течение всего года его не бывало дома. Он учился на инженера. Но лето он неизменно проводил в Людвиково, откуда частенько наведывался в Радолишки. Иногда с родителями на автомобиле или в красивом экипаже, и тогда он только на минуточку заглядывал в лавочку госпожи Шкопковой, а порой приезжал один, верхом или на мотоцикле. И вот тут уже просиживал в магазинчике часами.