– Он мне никогда ничего не обещал, – перебила Марыся, зардевшись и смутившись.
– Не обещал?.. Тогда чего он хочет?.. Помни, он большой господин, богатый, светский. Что ты для него?.. Так, игрушка. А сердце твое к нему прилепится. Вот и сейчас: нет его, а тебе уже тяжко.
– Это из-за другого…
– Может, из-за чего другого, а может, из-за него, – мягко произнес знахарь. – Ведь он же на тебе не женится. Тогда к чему это?..
Марыся опустила глаза.
– Я об этом совсем не думала. Просто с ним так приятно беседовать. Он много путешествовал, много видел. И хорошо рассказывает…
– Вот пусть бы другим и рассказывал. Почему он тебя выбрал?
– Потому… он говорит, что… я ему нравлюсь.
– Еще бы ты не нравилась. Он же не слепой.
– Я не думала, что и ты, дядюшка, будешь тут искать что-то дурное.
Знахарь даже руки вскинул, точно отгораживаясь.
– Упаси бог! Это не дурное, только ненужное. И тебе вредит, и людям, и всяческое замешательство из-за этого выходит, а пользы никому и нет. Я его не виню. Нет. Но если б он был по-настоящему порядочным человеком, то не позволил бы, голубка, чтоб о тебе сплетни пошли, не морочил бы тебе головку, не просиживал тут, точно камень лежачий…
– Но ведь… я не могу его прогнать, – пробовала защищаться Марыся.
– И не надо. Если хочешь послушаться совета, доброго и искреннего, то постарайся не вступать с ним в разговоры. Он сам перестанет ходить за тобой. А если не хочешь, то я тут ничего не могу поделать.
Марыся глубоко задумалась. Она прекрасно понимала, что совет знахаря идет от доброго сердца и что он совершенно правильный. Так или иначе, раньше или позже, но ее дружба с паном Лешеком должна была закончиться. Или у него появится новое увлечение, или он женится. И все. А откладывать решение нет смысла и ни к чему не приведет. Чем дольше это продолжается, тем тяжелее ей будет с ним расстаться, тем болезненнее и острее будет тоска. Вот его нет всего пару дней, а ее жизнь уже стала мучением… А с другой стороны, разве она не предпочла бы заплатить годами отчаяния за несколько месяцев счастья видеть его, смотреть в его глаза, слушать его голос?..
Воспоминания о таком коротком счастье останутся в душе навсегда, до самой смерти. Разве можно отказаться от такого сокровища? Разве можно отказаться от него из страха перед будущими страданиями и жить в бесплодной, бессмысленной пустоте?..
Знахарь – добрый и мудрый человек, но не ошибается ли он на этот раз?
– Я подумаю над твоим советом, дядюшка Антоний, – серьезно ответила она после довольно продолжительной паузы. – Подумаю, хотя, возможно, это уже ни к чему, потому что он, наверное, больше не придет сюда.
И правда, проходили дни, а молодого Чинского никто не видел ни в городке, ни в округе.
А между тем город бурлил от сплетен. Суровый поступок старого Милосдаря одни хвалили, другие осуждали. Но все были единодушны в одном: во-первых, Зенон Войдылло плохо кончит, а во-вторых, во всем виновата Марыся.
Даже те, которые когда-то сердечно здоровались с ней, старались теперь пройти мимо, притворяясь, будто не замечают ее. А другие, наоборот, пользовались каждым удобным случаем, чтобы громко, не жалея резких слов, высказать свое мнение. Они не были плохими или озлобленными. Они всего-навсего привыкли к простому укладу местечковой жизни, где обычаи неизменны, и если кто-то не придерживается этих обычаев, то в их глазах он достоин самого сурового осуждения. Бедная работающая девушка, которая связалась с богатым наследником, не могла даже мечтать о замужестве, тогда на что же она рассчитывала?..
Логика подобных рассуждений была наиболее близка тем, кто горячее прочих хвалил шорника за то, что он выгнал своего сынка, бездельника и скандалиста, из родительского дома. Если до такого возраста дожил, а человеком не сделался, то ему уже ничего не поможет. Раз не слушал отца и матери, так пусть теперь собачий брех слушает. Пусть отправляется на все четыре стороны и не позорит порядочную семью.
Но Зенон явно не собирался никуда уходить. Правда, в первый день он куда-то пропал, но уже на следующий вернулся и своим поведением подтвердил самые худшие домыслы и предположения. Напившись до потери сознания в корчме у Юдки, он прогулял все деньги, которые отец дал ему на дорогу, а потом допоздна скандалил на улицах, кричал, что подожжет отцовский дом, что перестреляет всех Чинских, а этой шалаве Марыське голову разобьет.
В конце концов он стал задираться к полицейскому, оторвал ему карман, а когда его силой доставили в участок, то повыбивал там все окна и поломал мебель. На него надели наручники, продержали целые сутки под арестом, а потом составили протокол, на основании которого было заведено судебное дело. Теперь, надо понимать, в качестве наказания ему грозило месяца два заключения.
Между тем выпущенный на свободу Зенон снова пропал из города, хотя поговаривали, что он обретается где-то поблизости.
Эти события волновали и занимали не только жителей Радолишек. О них узнали и в Людвикове. Госпожа Чинская тут же послала работника к шорнику и сообщила ему, что, хотя она считает отцовское наказание относительно Зенона вполне справедливым, однако ж, стремясь спасти парня, который может окончательно скатиться в болото, решила вернуть мастеру прежние заказы и надеется, что пан Войдылло тоже простит сына.
Но шорник был человеком твердых убеждений. За полученные заказы он поблагодарил, но сообщил, что не собирается менять то, что уже раз было решено, а своего подонка сына видеть больше не желает. И переубедить себя он не позволит.
– Видишь, – говорила потом госпожа Чинская мужу, – видишь, как относится к детям отец, если у него есть принципы и характер.
Господин Станислав притворился, будто не понял намека, и что-то буркнул себе под нос, погружаясь в чтение. А вот госпожа Элеонора пришла к выводу, что из всего этого происшествия можно извлечь педагогические уроки для Лешека, и взялась за писание пространного письма своему единственному сыну с подробным изложением всех событий и множеством дидактических замечаний.
Наверняка это письмо оказало бы на Лешека весьма благотворное влияние, если б он его получил. К сожалению, когда этот шедевр материнской воспитательной науки уже лежал в почтовом вагоне поезда, отправлявшегося в Варшаву, адресат его ворочался с боку на бок в спальном вагоне поезда, который вез его в Людвиково.
А ворочался он и не мог уснуть по той простой причине, что мучился угрызениями совести, которые не удавалось обмануть никакими объяснениями и отговорками. Разумеется, он скучал в доме дяди, как мопс, запертый в ящик, но объективных причин у его скуки не было. Общество там собиралось многочисленное, милое и веселое, непрерывные развлечения отличались разнообразием, женщины были очаровательные, кухня изысканная, погода великолепная. Причина скуки крылась в нем самом. Он попросту тосковал.
Это было глупо и несерьезно, ибо Лешек, человек взрослый и здравомыслящий, тосковал, точно школяр по пансионерке, по той блондиночке из крошечной лавчонки в маленьком городке. Скучал по ней, несмотря на самую действенную убежденность и неопровержимые аргументы, несмотря на всю силу воли и принятые им решения. Ведь он выезжал с твердым намерением выпутаться из сети вздорных сантиментов и паскудных низких последствий, которые из этих сантиментов выросли. Но едва началось его путешествие, как им овладели совсем другие мысли, которые одолевали его, мучили, не давая покоя и отдыха.
Вместо разочарования он испытывал жалость, нежность, сочувствие; воображение рисовало ему фантастические сцены, он видел заплаканную Марысю в объятиях того самозваного рыцаря Собека, а потом перед его глазами вставала она же, осыпаемая бранью и униженная толпой простолюдинов или уезжающая в неведомом направлении… в изношенном пальтишке, смешной провинциальной шляпке, со всем убогим своим скарбом в маленьком старом чемоданчике.
Эта картина было столь отчетливой, что он даже испугался. Сорвался с кровати, упаковал свои вещи, приказал разбудить шофера и отвезти его в Варшаву. Дяде с тетей он оставил письмо, в котором объяснял, что внезапно вспомнил о важном и безотлагательном деле.
Приехав в Варшаву, Лех выяснил, что поезд будет только через два часа. Он бесцельно побрел по Маршалковской, остановился перед витриной ювелирного магазина. И невольно взгляд его остановился на изумительном платиновом кольце с маркизой из бледно-голубых сапфиров.
«Это цвет ее глаз», – с нежностью подумал он и, не раздумывая над тем, что делает, вошел в магазин.
Кольцо оказалось не слишком дорогим, но на его покупку ушли все деньги, остававшиеся у Лешека в кармане после приобретения билета на поезд.
Теперь же, когда ему не спалось, он вынул из кармана пальто коробочку и стал разглядывать кольцо. До сих пор он не сделал Марысе ни одного подарка. Собственно говоря, она вряд ли приняла бы его.
«Приняла бы, – мелькнула у него мысль, – если бы это кольцо было символом обручения».
И вдруг он почувствовал, как у него чаще забилось сердце.
Вытянув руку с колечком, он любовался блеском камней.
– Это и есть обручальное кольцо для нее, – громко сказал Лешек.
Он поднял голову и грозно оглядел купе, точно ждал чьих-то возражений. Но купе было пусто, стены молчали, только занавески легко колыхались в такт движения поезда.
Его охватил какой-то блаженный, подобный сну покой. Теперь он уже все знал, теперь не осталось никаких сомнений. Да, он на ней женится. И тогда она будет принадлежать только ему, останется с ним навсегда. Конец его метаниям, конец тревогам, конец сомнениям и страданиям.
Пусть это назовут сумасшествием! Ведь так скажут только те, кто понятия не имеет, какое это безумие, какое безнадежное безумие – бороться с любовью! И преступление! Разве человек может вырвать у себя из груди самое прекрасное, самое благородное, самое достойное чувство? Кто знает, быть может, это единственное чувство, которое оправдывает наше существование, которое само по себе есть цветение души!.. Растоптать, уничтожить, отказаться от него? Во имя чего?.. Чтобы люди косо не посмотрели?.. Какая глупость! Из-за мнения окружающих отрекаться от себя, отрекаться от важнейшей сути своей, от жажды счастья!