С удивительной ясностью он осознал, что произошло. Он был так трезв, как если б никогда не брал в рот и капли спиртного. Он отомстил. Там, на дороге, лежат они – или мертвые, или смертельно раненные. Он отомстил, но… ничего не почувствовал. Вернее, у него появилось ощущение полной внутренней пустоты, и только. А еще странное глухое спокойствие.
Зенон вышел на дорогу. Слева, отброшенный далеко от завала, лежал мотоцикл. Зенон зажег спичку. Теперь это была только куча искореженного железа. Он пошел дальше и снова посветил.
Они лежали неподалеку друг от друга, но девушку отбросило чуть дальше. Зенон наклонился над Чинским. Безвольно раскинутые руки и ноги, голова неловко прижата к плечу. Он походил на мягкий манекен. Нижняя часть лица была размозжена, из широко открытого рта текла кровь. Глаза были закрыты.
В двух шагах от него лежала она. Лицом к земле, съежившись, точно она плакала, точно спокойно сама легла, чтобы вволю поплакать, свернулась комочком, как все женщины, когда плачут. Она выглядела так, будто ничего страшного не произошло. Зенон чиркнул о коробок новой спичкой и наклонился над Марысей, чтобы сбоку заглянуть ей в лицо. И только тогда заметил небольшую лужицу крови под ее светлыми волосами.
Он еще раз оглянулся. Ему показалось, что Чинский застонал. Но, похоже, ему это только померещилось. Он спрятал спички и пошел вперед, к тракту.
Незаметно для себя он шагал все быстрее и быстрее. В голове происходило что-то странное. Он ощущал, как его охватывает какое-то новое, до сих пор неведомое ему чувство, страшное чувство. Да, он боялся, смертельно боялся, но не тех, кто остался позади него, на дороге, а себя самого; в этой пустоте и всепоглощающей темноте он страшился сознания того, что совсем рядом, почти в нем самом, притаился кто-то другой – чудовищный, опасный, жуткий…
«Убийца!»
Он вдруг кинулся бежать. Грудь содрогалась от тяжелого дыхания, но из нее рвался крик:
– На помощь! На помощь! На помощь!..
Со стороны тракта доносилось тарахтение. Там были люди.
– На помощь! Спасите! Убийца!..
Крик его перешел в дикий вой, звериное вытье, нечленораздельный скулеж, в котором уже нельзя было разобрать слов, только безумный страх и отчаянную мольбу.
Глава 13
На мельнице рано ложились спать. Даже женщины, которые, несмотря на неустанный дневной труд, не успокаивались допоздна и никогда не могли наговориться досыта, просиживая перед домом до полуночи, теперь, когда ночи становились все холоднее, укладывались пораньше.
Старый Прокоп перед иконами читал свои длинные вечерние молитвы и, отбивая поклоны, тем жарче бился головой об пол, что день был воскресный. Работник Виталис уже давно храпел в кухонном помещении. Молодой Василь сидел в пристройке у Антония Косибы и тихонечко, хоть и мастерски, наигрывал на губной гармонике и приглядывался к знахарю, который молча толок деревянным пестиком в маленькой мисочке жир с каким-то лекарством и свиной желчью. Он готовил мазь, которая хорошо помогала при обморожении.
Неожиданно в тишине залаяла собака. Проснувшиеся гуси ответили ей громким гоготаньем.
– Кто-то едет к нам, – сказал Василь.
– Так погляди, – буркнул знахарь.
Василь обтер рукавом гармошку, спрятал ее в карман, неспешно вышел на двор. Он явственно услышал скрип телеги и неразборчивые человеческие голоса. Голосов было много, должно быть, ехало восемь или девять человек. Кто-то бежал чуть впереди, тяжело дыша от усталости. Когда он добежал до Василия и остановился в пятне света, падающего из окна, парень даже отшатнулся.
– Что за черт?! – грозно спросил он, чтобы придать себе смелости.
У прибежавшего человека лицо и руки были измазаны кровью, а лицо перекошено в дикой гримасе.
– К знахарю… На помощь… Они еще живы… – хрипло забормотал он.
– Во имя Отца и Сына, кто они?
– Скорей же, скорей! – заскулил прибежавший. – Знахарь! Знахарь!
– Что такое? – отозвался из сеней Антоний Косиба.
– Спаси их! Спаси! И мою проклятую душу заодно! – Пришедший бросился к Антонию. – Они живы!
Василь заглянул в глаза человеку и сказал:
– Так это же Зенон, сын шорника Войдылло.
– Что случилось? – раздался рядом голос Прокопа.
– Разбились на мотоцикле! – трясясь точно в лихорадке, ответил Зенон. – Но еще живы!
Знахарь схватил его за плечи.
– Кто? Говори, кто?!.. – В голосе его прозвучал ужас.
Но ответ уже был не нужен. Как раз подъехала телега. На ней лежали два неподвижных тела. Из избы выбежал Виталис, подоспели и женщины, принесли фонари.
Лицо молодого Чинского, все в кровавых подтеках, производило страшное впечатление, но глаза его были открыты, казалось, он находился в сознании. А вот белое как бумага личико Марыси выглядело мертвым. Среди светлых волос над виском сочилась кровь. Знахарь, склонившись над телегой, нащупал пульс.
Мужики рассказывали, перебивая друг друга:
– Я в аккурат проезжал мимо вицкуновской дороги, когда этот вылетел и вопит: «На помощь!». Мы побежали туда, чтобы посмотреть, а тут, Боже спаси и помилуй, лежат они на дороге…
– Они уж и не дышали вовсе…
– На этом мотоцикле и разбились. На дороге кто-то бревно оставил, а они прямо в него… и того… ну, известное дело…
– Так мы стали совет держать, что делать-то, а этот на колени падает, руки целует. Спасите, говорит, везите к доктору в город, будьте, говорит, христианами…
– Так разве ж мы не люди, что ли, не понимаем разве! Только как же их везти в город-то? Всю душу из них вытрясешь, ежели даже еще живы. Так и постановили, что лучше сюда, к знахарю…
– Хотя, видать, тут ксендз нужнее…
Антоний Косиба обернулся к ним. Его лицо окаменело, и он сам сейчас больше походил на труп, чем на живого человека. Только глаза горели.
– Один я не справлюсь, – сказал он. – Пусть кто-то верхом за доктором съездит.
– Виталис! – позвал Прокоп. – Запрягай!
– Времени нет запрягать! – крикнул знахарь.
– Дайте мне лошадь, я поскачу, – вмешался Зенон.
– Виталис, дай ему, – согласился Прокоп, – а ты сообщи в Людвиково, что их сын тут лежит.
Между тем знахарь поспешил в дом. Одним движением руки он смел с большого стола все лежавшие на нем вещи, еще одним движением точно так же очистил лавку. Руки у него дрожали, а пот каплями выступил на лбу.
Он снова выбежал во двор. Теперь он давал распоряжения. Раненых, осторожно подложив под них руки, перенесли в дом, где Василь зажег еще две лампы. Ольга раздувала огонь в печи. Наталка наливала воду в кастрюли. Зоня огромными ножницами разрезала полотно на бинты.
За окнами раздался громкий топот. Это Зенон на неоседланном коне полетел в город.
– И этот еще шею себе свернет, – пробормотал ему вслед Виталис. – А то и лошадь в потемках угробит.
– Почему же сразу угробит, – с тревогой, сердясь на дурное предсказание, ответил Мукомол. – Дорога ровная, гладкая.
– Боже, Боже, какое несчастье! – причитала старая Агата.
– Надо ж ему было в святой день злого духа искушать, – нравоучительно пробормотал один из мужиков, – на машине разъезжать.
– Так это ж не грех, какой тут грех? – возразил ему кто-то из молодых.
– Может, оно и не грех, а все ж таки лучше воздержаться.
– Расскажите-ка, добрые люди, как все было, по порядку, – попросил Прокоп.
Все столпились вокруг телеги. Вышли из дома и домашние мельника, видно, знахарь их оттуда погнал. И начались подробные рассказы. Время от времени кто-нибудь из слушателей отходил от собравшихся и заглядывал в окошко. Знахарь против обыкновения забыл задернуть занавески.
Но на самом деле он ничего не забыл. Просто знал, что не может себе позволить даже малейшее промедление. Сначала он осмотрел Марысю. Слабое дыхание и едва ощутимый пульс, казалось, свидетельствовали, что она догорает. Надо было как можно скорее определить, какие у нее повреждения. Рана на виске не могла быть причиной такого тяжелого состояния. Она была поверхностной и образовалась, наверное, при падении, когда девушка ударилась об острый камушек, который рассек кожу и скользнул по кости. Сама же кость не была проломлена. Кожа на руках и коленях тоже была содрана во многих местах, ее покрывали многочисленные царапины, но кости конечностей остались целыми.
Пальцы знахаря быстро, но тщательно ощупали неподвижное тело девушки, ребра, ключицы, позвоночник и снова вернулись к голове. Едва они прикоснулись к затылку, где голова переходит в шею, как Марыся вздрогнула раз, другой, третий…
Теперь он уже знал: вдавленный перелом основания черепа.
Если мозг не поврежден, то неотложная операция еще могла бы помочь. Могла бы… оставалась слабая надежда… но все-таки надежда.
Знахарь вытер потный лоб тыльной стороной ладони. Его глаза остановились на тех примитивных инструментах, которыми он пользовался до сих пор. Он ясно отдавал себе отчет, что с их помощью не сможет сделать столь сложной и опасной операции.
«Вся надежда на доктора, – лихорадочно думал он. – Дай бог, чтоб он успел».
В ожидании врача знахарь обмыл и перевязал раны Марыси, а потом занялся Чинским. Молодой человек пришел в сознание и громко стонал. Когда знахарь смыл с его лица засохшую кровь, оказалось, что у Чинского сломана челюсть. Хуже обстояло дело со сложным переломом левой руки. Треснувшая наискось кость пробила мышцы и кожу.
Сделав пару разрезов ножом, знахарь убрал рукав и приступил к операции. К счастью, раненый от боли снова потерял сознание. Через двадцать минут операция была закончена. Во всяком случае жизни Чинского ничего не угрожало.
А тем временем Зенон как безумный несся в город. Он чуть не затоптал какую-то женщину перед костелом и наконец соскочил с лошади перед домом доктора Павлицкого.
Врач еще не спал и сразу сообразил, что надо делать. Он послал сестру, чтобы она с почты соединилась с Людвиково, а сам поспешно достал из шкафа свой дорожный саквояж с хирургическими инструментами, проверил, все ли на месте, упаковал разные лекарства, шприц для уколов и бинты.