Она с удовольствием разговаривала с ним обо всем, не касаясь только одного предмета. Девушка заметила, что при каждом упоминании молодого Чинского лицо знахаря мрачнеет. Она догадывалась, что он считает Лешека виновником катастрофы и что из-за этого несчастного случая он узнал про их прогулки в лесу наедине, а потому не мог простить молодого человека. Если б она могла открыто сказать ему: «Не сердись на него, дядя Антоний, он честный человек, он меня любит и собирается на мне жениться»!
Но сказать этого она не имела права. И вынуждена была ждать вестей от жениха. А потому время от времени спрашивала, нет ли ей письма.
Знахарь догадывался, какого письма она дожидается, а потому каждый раз ворчливо и коротко отвечал:
– Нету.
И говорил это таким тоном, точно хотел добавить: «И не будет».
Сам он в глубине души был в этом уверен, причем так же твердо уверен, как Марыся была уверена в совершенно обратном.
«Молодой вертопрах вскружил девушке голову, – думал знахарь, – чуть на тот свет не отправил, покалечил, а теперь вот за границей найдет себе другую. Даже словечка ей не напишет».
И уверенность Косибы, казалось, имела веские основания. Со дня злополучного несчастного случая прошло уже полмесяца, а письма все не было, и никто даже не приехал по поручению Чинского узнать о здоровье девушки.
Но Марыся надежды не теряла и все время ждала вестей. Едва она слышала приближающийся к мельнице стук копыт и догадывалась, что это не обычная мужицкая телега, а бричка, как сердце у нее начинало биться сильнее.
– А вдруг это бричка из Людвикова!
Так было и в тот день. Но и на сей раз приехала бричка не из Людвикова, а та, что нанял полицейский в гмине. А сидели в бричке старший сержант Жёмек, еще один полицейский и доктор Павлицкий.
Знахарь как раз был занят: кормил Марысю. Взглянув в окно на приехавших, он ничего не сказал и снова погрузил ложку в миску. Тут дверь отворилась.
– Добрый день, – с порога поздоровался старший сержант. – У нас к вам дело, пан Косиба. Как поживает панна Марыся?
– Спасибо, господин сержант. Мне уже лучше, – весело откликнулась девушка.
– Ну и слава богу.
– Господа, позвольте, – мрачно начал знахарь, – больная закончит обедать.
– Что ж, пусть закончит. Мы подождем, – согласился Жёмек и уселся на лавку.
Доктор Павлицкий подошел к кровати и стал молча разглядывать Марысю.
– Температуры нет? – спросил он наконец.
– Была. Но уже нет, – отвечал Косиба.
– А ноги и руки действуют?.. Нигде не проявилось расстройство функций?
– Да что вы, господин доктор, – вмешалась Марыся. – Я ведь совершенно здорова. Только вот ослабла немного. Если б не та косточка на затылке, которая должна срастись, я бы уже сейчас встала.
Врач сухо усмехнулся.
– Косточка?.. Ничего себе косточка! Ты в этом ничего не понимаешь, девочка. Да у тебя основание черепа было разбито вдребезги…
Знахарь прервал его:
– Я готов. Чего вы хотите, господа?
Он отставил в сторону пустую миску и выпрямился, незаметно отгородив доктора от кровати Марыси.
– Итак, господин Косиба, – начал старший сержант, – после несчастного случая вы сделали операцию?.. Трепанацию черепа?..
Знахарь опустил глаза долу.
– А если так, то что?
– Но ведь вы – не дипломированный врач. Вам известно, что закон запрещает это?
– Да, известно. Но я также знаю, что дипломированный врач, который по закону обязан оказывать помощь больным, отказался спасать пострадавшую девушку.
– Это неправда, – вмешался доктор Павлицкий. – Я хотел ей помочь, но, осмотрев раненую, посчитал, что ее состояние безнадежно. Это была уже агония.
Знахарь заметил широко раскрывшиеся глаза Марыси и ее вдруг побледневшее личико.
– Нет, это неверно, – возразил он. – Никакой опасности для жизни не было.
У доктора от возмущения кровь бросилась в лицо.
– Как это?! Ведь вы же сами тогда говорили!
– Ничего я не говорил.
– Это ложь!
Знахарь молчал.
– Хватит спорить, – вмешался старший сержант. – Так ли, сяк ли, но вы, господин Косиба, несете за это ответственность. Хотя я должен вам разъяснить, что ответственность эта невелика, потому что нет пострадавшего. Причем не только нет того, кто понес бы ущерб от вашего вмешательства, но, наоборот, имеется человек, которому оно спасло жизнь. Однако гораздо важнее другой вопрос: с помощью каких инструментов вы сделали эту операцию?
– А не все ли равно?..
– Нет. Потому что господин доктор Павлицкий обвиняет вас в присвоении его инструментов.
– Не в присвоении, а в краже, – твердо подчеркнул врач.
– Значит, в краже, – повторил старший сержант. – Вы признаетесь в этом, господин Косиба?..
Косиба, опустив голову, молчал.
– Господин комендант! – воскликнул доктор. – Приступайте к обыску. Саквояж наверняка спрятан где-то тут, в хозяйственных постройках.
– Прошу прощения, господин доктор, – остановил его полицейский, – не стоит диктовать мне, что я должен делать. Это моя работа.
Он сделал паузу и снова обратился к знахарю:
– Вы признаетесь?
Тот после недолгого колебания кивнул.
– Да.
– Зачем вы это сделали?.. Ради выгоды или потому, что без этих инструментов вы не смогли бы спасти жертву аварии от смерти?
– Это не вопрос, – не выдержал доктор Павлицкий. – Это подсказка! Да еще совершенно без достаточных оснований. Потому как если бы знахарь заботился только об этом, то он потом вернул бы украденный саквояж.
– Саквояж до сих пор у вас? – спросил полицейский.
– У меня.
– И вы добровольно его вернете?
– Верну.
– Где он?
– Сейчас принесу.
Знахарь медленно прошел мимо них, открыл дверь. В окно они видели его высокую сутулую фигуру. Никто в доме не произнес ни слова. Через несколько минут Косиба вернулся с саквояжем.
– Это он? – обратился к доктору старший сержант.
– Да, это мой саквояж.
– Может, вы проверите, что в нем все на месте и ничего не пропало?
Павлицкий открыл саквояж и бегло осмотрел его содержимое.
– Нет, кажется, ничего не пропало.
– Я не могу полагаться на «кажется», – официальным тоном заявил Жёмек. – Будьте любезны определить это точно или сообщить мне названия пропавших предметов.
– Ничего не пропало, – поправился врач.
– Тогда составим соответствующий протокол.
Жёмек вынул из портфеля бумаги и начал писать. В доме стало тихо.
Доктор Павлицкий был достаточно чутким человеком, чтобы почувствовать ту неприязнь, с какой относились к нему все присутствующие, не исключая молчащего участкового. Неприязнь и осуждение. Неужели они были правы? Ведь ему не в чем было себя упрекнуть. Он поступал вполне по совести, так, как велел ему его гражданский и врачебный долг. А если, выполняя этот долг, он одновременно еще и оказывался в выигрыше, избавляясь от конкурента, то все равно он в своем праве. Бороться за пациентов вполне дозволено, а он вдобавок использовал только легальные средства. Закон и общественная мораль будут на его стороне. Даже если бы он не был врачом, если бы этот знахарь не отнимал у него пациентов, то и тогда он обязан был бы потребовать обезвредить этого человека.
Государство заботится о здоровье своих граждан, издает на сей предмет сотни законов и постановлений. Врач должен пройти многолетний курс обучения, потом ему предстоит еще тяжелая практика, от него требуется высокий уровень знаний и этики. А тут какой-то простой темный мужик нарушает все эти законы. И не имеет значения, что ему случайно удалось сделать пару удачных операций. В тысячах других случаев он может буквально стать убийцей. Во имя чего тогда дипломированный врач, который потратил на свое профессиональное образование кучу денег и много лет, должен добровольно отказываться от положенных ему полномочий, безразлично наблюдать за вредной и опасной деятельностью какого-то невежды да еще и голодать при этом?
Во имя чего?
Может, только потому, что его точку зрения не одобряют эти наверняка честные, но малообразованные люди… Но именно он, как интеллигент, как единственный тут человек с высшим образованием, должен им все объяснить, доказать, что поступает правильно и справедливо, что знахарские средства лечения являются опасными для общества, что закон надо уважать, а кража всегда остается кражей, независимо от причин ее совершения. И цивилизованное общество, государство и все сознательные граждане всегда обязаны соблюдать установленный порядок.
Конечно же, среди мотивов поведения Косибы найдется множество оснований для смягчения приговора. Но это уже будет зависеть от суда…
Нет, доктор Павлицкий определенно ни в чем себя упрекнуть не мог. И, кажется, только врожденная гордость не позволяла ему опуститься до оправданий перед этими людьми, хотя, в сущности, это все равно ничего бы не дало.
Он стоял молча, с высоко поднятой головой и сжатыми в ниточку губами, притворяясь, что не замечает косых неприязненных взглядов.
Старший сержант Жёмек закончил писать протокол, зачитал его, все присутствующие подписались.
– Вы еще должны подписать обязательство о невыезде, – обратился он к Косибе, – вот тут. Вам нельзя никуда уехать, не поставив в известность полицию.
– Как это? – удивился Павлицкий. – Вы его не арестуете?
– Не вижу оснований, – пожал плечами старший сержант.
– А как же доказанная кража?..
– Ну и что с того?.. Человека арестовывают тогда, когда есть основания опасаться побега обвиняемого, а я уверен, что он никуда не убежит.
– Ваша уверенность может подвести вас.
– А за это уже полностью отвечаю я, господин доктор. Впрочем, я направляю дело на судебное расследование. Может, судья потребует ареста, если вы будете на этом настаивать. Но сомневаюсь. После вынесения приговора Косибу посадят в тюрьму. Разумеется, если приговор будет обвинительный. Ну, тут нам больше нечего делать. До свидания, господин Косиба! А вам, панна Марыся, желаю здоровья.