Все вышли, и вскоре стук колес брички возвестил, что они уехали.
Знахарь неподвижно стоял в дверях. Когда он обернулся, то увидел, что Марыся вся в слезах.
– Что с тобой, голубушка моя? – встревожился он.
– Дядюшка, дорогой мой, любимый дядюшка Антоний, сколько ж я тебе неприятностей доставила! Это все из-за меня!
– Успокойся, голубушка, не плачь. Какие там неприятности. Ничего со мной не случится.
– Если тебя посадят в тюрьму, я, наверное, умру от отчаяния!
– Не посадят, не посадят!.. А даже если б и посадили, так что? Корона с головы не упадет.
– Не говори так, дядя. Это была бы страшная несправедливость.
– Душенька ты моя дорогая, на свете больше несправедливости, чем справедливости. А тут, честно говоря, я заслужил наказание. Ведь я украл саквояж.
– Чтобы меня спасти!
– Ты права, но все-таки это было воровство. Другое дело, что ни малейшего сожаления я не испытываю. Потому как что мне оставалось делать?.. Да о чем тут говорить. Вон, даже старший сержант будет меня защищать.
– Только этот дурной человек, этот доктор…
– А такой ли он дурной, голубушка?.. Не знаю даже, дурной ли он. Жесткий, это да. Но ведь за это никого винить нельзя. Уж такой характер. Может, с ним никто никогда не был добрым, вот он и ожесточился. Ну и еще вспомни, ему тяжело примириться с мыслью о том, что он на тебя уже рукой махнул, а я с Божьей помощью спас тебя, голубушка. Я тебе умышленно не говорил раньше, как с тобой было плохо. Больным нельзя говорить такие вещи, они принимают это слишком близко к сердцу, что мешает их выздоровлению.
– Как же мне тебя отблагодарить, дядюшка Антоний, за такую доброту, за все твои труды и заботы?!
Она сложила руки и смотрела на него полными слез глазами. А знахарь улыбнулся и сказал:
– Как?.. А ты хоть немножечко полюби меня.
– Полюбить? – удивилась она. – Но ведь я и так люблю тебя, дядюшка, как только мамочку любила.
– Бог тебя вознаградит, голубушка, – ответил он дрожащим голосом.
Глава 15
Суд над Зеноном Войдылло состоялся в середине октября в Вильно. А в Радолишках об этом узнали только на следующий день, уже после вынесения приговора, поскольку, ввиду признания обвиняемого, никаких свидетелей в суд не вызывали, кроме потерпевших, но и они из-за состояния здоровья не смогли явиться.
А в газетах из этого дела сделали большую сенсацию, потому что обвиняемый сам просил о суровом приговоре. Суд увидел в этой просьбе проявление раскаяния Зенона и, принимая во внимание много других смягчающих обстоятельств, а также будучи убежден в искреннем намерении подсудимого исправиться, приговорил его только к двум годам тюрьмы.
На мельницу эту новость принес Василь, который по делам отца ездил в Вильно и, воспользовавшись случаем, пришел на судебное заседание. От него же Марыся узнала, что молодой Чинский не присутствовал на суде, поскольку находится на лечении за границей. Более точно место пребывания Чинского Василь назвать не сумел, хотя и слышал, как в зале суда произносили его название, но оно было иностранным, и он не запомнил его.
Марысе хотелось попросить его или еще кого-то узнать адрес Лешека. Ведь в Людвикове наверняка его адрес знали не только родители. Но она боялась, что из-за таких расспросов могут возникнуть какие-то неприятности, и решила терпеливо дожидаться письма.
Легко было решить, гораздо труднее заставить себя быть терпеливой. Неделя проходила за неделей, а Лешек все не писал. И все более печальные мысли приходили ей в голову, все слабее становилась надежда.
Между тем состояние здоровья Марыси улучшалось день ото дня. Она уже давно могла сидеть в кровати, а в начале ноября знахарь позволил ей встать.
Две раны ее – на виске и послеоперационная – уже совершенно зажили. От содранной на ногах и руках кожи остались лишь едва заметные шрамы. К ней постепенно, но неуклонно возвращались силы. На следующий же день после того, как она впервые встала на ноги, Марыся принялась хлопотать по хозяйству. Через неделю и комната, и альков, где спал знахарь, выглядели совершенно иначе.
– Не утомляйся так, голубушка, – пробовал остудить ее пыл знахарь. – Зачем это все?..
– Дядя Антоний, разве сейчас тут не стало чище, красивее?
– Да жаль мне силы твои.
Впрочем, на наведение порядка, уборку и мытье времени у Антония было немного. С наступлением осенних холодов у знахаря снова прибавилось пациентов. Бывали дни, когда их съезжалось человек по тридцать, а то и больше. Все знали, что Антоний Косиба находится под следствием и над ним состоится суд в Вильно. Поговаривали, что его посадят в тюрьму, поэтому надо было спешить получить от него советы.
Сам Антоний тоже ждал обвинительного приговора и хотел подготовить к этому Марысю, но она возмущалась и заверяла, что даже речи о том быть не может.
– Я ведь буду там твоим свидетелем защиты, которому ты жизнь спас. Разве этого недостаточно?
Знахарь и сам немного на это рассчитывал, как и на многих других своих пациентов, которые в массовом порядке вызвались быть свидетелями.
Судебное заседание назначили на конец ноября, и все, казалось бы, должно было быть хорошо, но тут Марыся внезапно заболела. Ослабленный долгим лежанием в постели, ее организм легко уступил болезни. Она простудилась, убираясь в холодных сенях. Банки и травы, способствующие потоотделению, не помогли. Ей пришлось лежать в кровати. Нечего было и думать о том, чтобы она поехала на суд, и Антоний Косиба отправился один.
Сразу же по приезде он обратился к адвокату Маклаю, которого посоветовал ему Юдка из Радолишек. Адвокат ознакомился с делом и определил свой, к счастью, небольшой гонорар, но сразу предупредил, что на оправдание надеяться нечего.
– Я постараюсь добиться для вас как можно более мягкого приговора.
Наступил день заседания. Уже входя в здание суда, Антоний увидел доктора Павлицкого, и это вызвало у него недобрые предчувствия.
И действительно, давая показания в качестве свидетеля, доктор Павлицкий, хотя и говорил чистую правду, выдвинул против подсудимого серьезные обвинения. Он говорил о грязи, царившей в его доме, о духоте, о том, что лично предостерегал знахаря от проведения этой опасной операции, а в конце рассказал о краже саквояжа с хирургическими инструментами. Доктор, правда, признал, что Косибе удалось успешно сделать несколько операций, причем довольно сложных, но отнес это на счет случайности.
Другой свидетель обвинения, представитель Медицинской палаты, предъявил в суде статистические данные, касающиеся распространения знахарства в восточных районах. Эти данные говорили о том, что огромный процент смертности среди сельского населения является результатом знахарского лечения. Далее он описал множество примеров используемых знахарями «лечебных» методик, которые вызвали у слушателей ужас, отвращение и возмущение.
Свидетелями, которых вызвала защита, были больные, излеченные Антонием Косибой, причем более двадцати человек, и им удалось своими показаниями несколько склонить весы правосудия в пользу обвиняемого.
Вероятно, этот процесс закончился бы иначе, если бы обвинителем был не молодой, первый раз выступавший в суде прокурор, доктор юридических наук Згерский, а кто-то другой. Прокурор Згерский подготовил свое обвинение со старательностью и пылом новичка. Он подошел к делу с точки зрения общественного положения и престижа страны.
– Доколе, – взывал он, – мы будем позволять, чтобы в нашем крае гнездились жуткие средневековые суеверия? Как долго еще позволим распространяться темному невежеству и тупой преступности знахарских практик?.. Сегодняшний приговор должен стать ответом на вопрос о том, цивилизованная ли мы страна, принадлежим ли к Европе не только географически, но и по уровню общей культуры или хотим и дальше терпеть у себя это варварство.
Он еще долго и красиво рассуждал о польской цивилизационной миссии на Востоке, о трагическом невежестве белорусского народа, о тысячных отрядах молодых врачей, готовых нести помощь страдающим, но обреченных на безработицу, о евгенике и об улучшении расы, о том, что войску требуются здоровые рекруты, о воспитательных целях судебных приговоров и о том, что этот приговор должен стать предостережением для гиен, наживающихся на невежестве и темноте масс.
Завершая свое выступление, Згерский затронул и струну местного патриотизма, заметив, что мягкий приговор за такого рода преступления дал бы повод и основание общественному мнению других районов Польши предполагать, что на восточных окраинах страны рука правосудия терпимо относится к невежеству, косности и их опасным последствиям.
Адвокат Маклай не обладал и десятой долей дара красноречия своего противника. Поэтому его речь, к слову, вполне толковая, не смогла затмить того впечатления, которое оставило разящее выступление прокурора. Адвокат даже не пробовал опровергать аргументы обвинения и построил свою защиту на личности обвиняемого, человека бескорыстного, который, правда, присвоил хирургические инструменты, но только для спасения умирающей девушки.
– Тут нам не представили никого, – закончил он, – кому бы лекарская помощь Антония Косибы повредила, не названо было ни одного пациента, который бы умер по его вине. Между тем мы видели множество благодарных людей, которых он вылечил. Поэтому я прошу оправдать обвиняемого.
Если и ожили в душе Антония какие-то надежды, то они очень быстро угасли под ударами возражений прокурора.
– Меня удивляет, – заявил Згерский, – удивляет и наполняет стыдом точка зрения, которую отстаивает господин адвокат. Наполняет стыдом, потому как я услышал в его защитной речи упрек в том, что, рассматривая вину обвиняемого, я увлекся проблемой в целом и забыл о конкретном человеке. И в самом деле, уважаемый суд, это очень важное упущение со стороны общественного обвинителя. Только удивляет меня, что именно из уст господина адвоката исходит такое замечание. Да, именно так! Внимательно приглядевшись к моральному облику Антония Косибы, мы должны с чистой совестью признать, что его провинности достойны еще более сурового наказания!.. Этот якобы благодетель человечества в один прекрасный день захотел легкого хлеба, потому что честный физический труд ему надоел. Из работника мельницы Косиба сделался шарлатаном. Безусловно, гораздо проще бормотать над одураченным мужиком вздорные заклинания и заговоры или поить его отваром из трав, чем таскать мешки с мукой. Именно такой путь и выбрал обвиняемый. А легенду о его бескорыстии полностью разоблачают свидетели, которые признали, что они действительно не платили за его советы, зато приносили… добровольные подношения. Сам Косиба в ответ на вопрос, заданный господином председателем суда, заявил, что живет в достатке. А это уже само по себе весьма красноречивое определение во времена теперешнего кризиса и нищеты деревенских жителей. Сегодня в деревне только те живут в достатке, кто обирает бедноту, кто с помощью шарлатанских уловок выуживает у нее остатки убогих запасов.