скоро подойдет.
Она вышла, и Лешек с умилением стал разглядывать все мелочи, находившиеся в комнате. Везде тут сказывалась Марысина любовь к чистоте и красоте. Сколько ж пришлось потрудиться ее бедным ручкам!
«Теперь все это кончится», – думал он, и его охватывала огромная радость.
За окнами пошел снег, огромные его хлопья падали все гущи гуще.
«Не заблудилась бы только», – забеспокоился он.
Вдруг он услышал в сенях топот – кто-то стряхивал снег с башмаков. Он был уверен, что это она. Встал посреди комнаты и застыл в ожидании. Дверь открылась. Марыся остановилась на пороге, вскрикнула и упала бы, если бы он вовремя не подхватил ее в объятия. Он осыпал поцелуями ее лицо, глаза, от тепла его ладоней таял снег на ее пальтишке.
Девушка понемногу приходила в себя.
– Любимая моя, единственная, – шептал Лешек. – Счастье мое… наконец ты рядом, жива и здорова… и моя… Все объединились против нас, но теперь уже ничто нас не разделит, ничто не разлучит… Ты, наверное, думала, что я плохой, что забыл тебя… Но это неправда! Клянусь тебе, это неправда! Скажи, что ты мне веришь!
Она прижалась к нему.
– Верю, верю, верю…
– И любишь меня еще?
– Люблю. Люблю тебя больше, чем когда бы то ни было.
– Солнышко мое! Чудо мое! А скажи, ты плохо обо мне думала?..
Он заметил в ее глазах неуверенность.
– Нет, плохо не думала, – наконец ответила Марыся. – Совсем нет. Только мне было ужасно грустно. Я ждала… Так долго ждала… Столько дней.
– Поверь мне, – он вдруг стал серьезен, – ты и так оказалась счастливее меня. Я тоже с трудом пережил столько дней, только были они во сто крат, в миллион тяжелее твоих. Потому что я ничего не ждал.
Он умолк, потом добавил:
– Меня обманули.
Она тряхнула головой и недоуменно посмотрела на него.
– Не понимаю.
Но Лешеку все-таки трудно было сказать ей правду. Наконец он выдавил из себя:
– От меня скрывали, что ты… выжила. Нет, я не думаю, что это было сделано нарочно, с дурными целями. Поначалу твое состояние и в самом деле было безнадежным, а потом… Но ведь никто не знал, что ты для меня – это весь мир. Вот и не сообщили мне.
Она кивнула, в глазах ее блеснули слезы.
– Теперь уж я знаю, теперь понимаю… И… и грустно тебе было… что я умерла?
– Грустно ли? – вскрикнул он. – Марыся! Вот тебе доказательства! Держи!..
Он сунул руку в один карман, в другой, напрасно обшарил всю одежду.
– Должно быть, я оставил эти письма в Людвикове на письменном столе. Но завтра ты их все прочитаешь.
– Лешек, ты писал мне? – удивилась она.
– Не тебе, счастье ты мое! – возразил он и прикусил губу. – Это были прощальные письма. Родителям, друзьям. Я вернулся вчера вечером, сегодня утром написал их. А вечером…
Он посмотрел на темные оконные стекла, до половины заметенные снегом.
– В это время меня уже не было бы в живых.
– Лешек! – в ужасе воскликнула Марыся.
– А зачем мне было жить без тебя?!
Он прижал ее к себе, по щекам обоих крупными каплями катились слезы, смешиваясь между собой. Молодые люди оплакивали уже минувшее страшное прошлое, отчаяние, сердечные печали, которые сгорели в их душах дотла, плакали над своим счастьем, таким огромным, таким безмерным, что они чувствовали себя потерявшимися в его безграничных просторах, маленькими и несмелыми.
Глава 17
Лешек не ошибся. Поспешно покидая дом в расстроенных чувствах, он действительно оставил письма на столе, рядом с неподписанными конвертами. После его отъезда в Людвикове царила полная неразбериха. У экономки пани Михалевской от избытка переживаний начались судороги, а потом, когда ее удалось более или менее успокоить, она стала так путано пересказывать разговор с Лешеком, что прошло немало времени, прежде чем удалось понять, что и почему произошло.
Установить, что же все-таки на самом деле случилось, удалось только благодаря господину Чинскому, за которым, конечно, тут же послали на фабрику. Он не ограничился расспросами Михалеси. От прислуги он узнал, что Лешек вызвал садовника, а тот рассказал, что ему велено было срезать самые красивые цветы в оранжерее.
Само собой разумеется, господин Чинский не упустил из виду утверждение экономки, что она застала Лешека за написанием писем. При этом он был так осторожен, что, несмотря на достаточно энергичные требования членов семьи, никого из них в комнату сына не впустил, а потому смог без помех прочитать все письма.
Но когда господин Чинский погрузился в их чтение, руки у него вдруг задрожали, а на лбу выступили капли пота. Содержание писем, дополненное рассказом экономки, не оставляло никаких сомнений и даже слишком хорошо объясняло причины апатии сына и его внезапного отъезда.
А когда вернулась жена, господин Чинский попросил ее прийти в кабинет и коротко описал недавние события, а также представил всю ситуацию с их сыном.
– Лешек сегодня утром вызвал к себе садовника и велел ему срезать чуть ли не все цветы в оранжерее. Он сказал, что сам заберет их, но не объяснил, для чего они ему. Потом сел писать письма. Но прежде чем я дам почитать их тебе, дорогая Эля, должен предупредить: они уже не актуальны и опасность миновала.
– Какая опасность? – деловито осведомилась госпожа Чинская.
– Намерение Лешека покончить с собой.
Госпожа Элеонора побледнела.
– Какая чепуха! – воскликнула она, нахмурив брови.
– Читай! – ответил муж, протягивая ей исписанные листы бумаги.
Читала она быстро, и только участившееся дыхание свидетельствовало о том, каких неимоверных усилий это требовало. Закончив чтение, госпожа Чинская сидела молча, с закрытыми глазами. Лицо ее внезапно осунулось и постарело.
– Где он? – тихо спросила она после довольно продолжительной паузы.
– Послушай. Итак, письма остались лежать на столе, потому что в комнату вошла Михалевская. Лешек спросил ее, на каком кладбище похоронили ту девушку, о которой он с таким отчаянием пишет в своих письмах. Разумеется, Михалевская удивилась и объяснила ему, что девушка жива. И сказала, где ее можно найти. Можешь себе представить, какое впечатление произвело на него это известие. У него случилось нечто вроде нервного припадка. А потом, точно обезумев, Лешек помчался на конюшню запрягать лошадей. Прежде чем он уехал, ему едва успели поднести шубу и шапку. Поехал он в сторону Радолишек, разумеется, на эту разнесчастную мельницу, где, как тебе известно, живет та самая Марыся.
– Ты послал кого-нибудь за ним?
Господин Чинский пожал плечами.
– Это было бы бессмысленно. А впрочем, он не один, с ним кучер. Я ждал твоего возвращения и пока не принимал никаких решений. Однако же я обдумал сложившееся положение вещей и пришел к определенным выводам. С твоего позволения…
– Я слушаю.
– Итак, прежде всего нам известно, что чувства Лешека к той девушке – это не мимолетное увлечение, а глубокая любовь.
Госпожа Чинская прикусила губу.
– Но это же абсурд!
– Лично я полностью с тобой согласен. Но нам приходится считаться с объективными фактами. А неоспоримым фактом является то, что он ее любит. Никто не собирается кончать с жизнью из-за потери какого-то просто весьма симпатичного человека. Это раз. А теперь он узнаёт, что она жива. И переживает такое потрясение, что пугает всех домашних. Ничего удивительного. Человек, который несколько месяцев находится в крайне угнетенном состоянии духа и обдумывает только, каким именно образом покончить с собой, вдруг обретает все, что он, казалось, потерял безвозвратно. И тут же припоминает, что именно ты, его родная мать, сообщила ему о смерти девушки. Он понимает, что мы оба не удосужились сообщить ему, что она выздоровела. А теперь представь себе, как сын осуждает нас, как он должен нас осуждать!
Госпожа Чинская прошептала:
– Но ведь я ему не лгала. Во всяком случае я была уверена, что говорю правду.
– Да, разумеется, но, когда ты все-таки убедилась, что это неправда, решила утаить ее.
– Я не утаивала. Просто я полагала, что эта девушка не настолько интересует Лешека, чтобы писать ему о ней.
Господин Чинский сделал неопределенный жест рукой.
– Ошибаешься, дорогая Эля. Ты тогда совершенно определенно сказала мне, что Лешеку не следует сообщать о выздоровлении Марыси.
– Но ведь ради его же пользы.
– Это уже другой вопрос.
– Ради его же пользы… Я хотела, чтобы эта связь побыстрее выветрилась у него из головы.
Господин Чинский нетерпеливо заерзал в кресле.
– Неужели ты и сейчас можешь называть это связью?.. Сейчас, когда ты прочла это письмо?..
– Ну, я совершенно не настаиваю на этом слове.
– А кроме того, он пишет, что был с ней помолвлен, называет ее своей невестой и уверяет, что вскоре они должны были обвенчаться.
– Я никогда на это не согласилась бы, – возмущенно произнесла госпожа Элеонора. – Никогда не дала бы своего благословения!..
Господин Чинский встал.
– Я теперь вообще сомневаюсь, принял бы он, наш сын… это наше благословение, даже если б мы его просили об этом! Даже если б умоляли! Эля, неужели ты не понимаешь, что произошло и что могло случиться? Ты не отдаешь себе отчета, что мы едва не убили своего ребенка! Я только молю Господа, чтобы мы не потеряли его навсегда!..
Спокойствие окончательно покинуло его. Он схватился за голову и, расхаживая по комнате, быстро заговорил:
– Я знаю его. Он нам такое не простит! Я знаю его. Он не простит!
– Стас, возьми себя в руки, – слегка дрожащим голосом сказала госпожа Чинская. – Я понимаю твою тревогу и, может, даже разделяю твои опасения. Но хочу только подчеркнуть, что мне не в чем себя упрекнуть. Я по-прежнему полагаю, что обязанность родителей – заботиться о будущем своего ребенка…
– Ему тридцать лет!
– Вот именно. И, несмотря на свой возраст, он хочет дурно распорядиться своей жизнью. Было бы недопустимой слабостью и соглашательством отказаться от своих принципов ради эгоистического удовольствия получить одобрение сына, который собирается весьма глупо испортить свое будущее.