Так прошли праздники.
После праздников Антония вызвали в канцелярию. Оказалось, к нему пришел его новый защитник, адвокат Корчинский. Это был высокий и довольно полный, хоть и молодой еще брюнет с серьезным выражением лица и живым, проницательным взглядом.
– Ну, господин Косиба, – адвокат протянул ему руку, здороваясь, – я уже ознакомился с вашим делом. Я встретился с коллегой Маклаем, тщательно просмотрел все материалы. В первой инстанции процесс проводился нельзя сказать, чтобы блестяще, и я полагаю, что у нас еще есть с чем поработать. Если даже мы не выиграем дело полностью, а я верю, что будет именно так, то уж точно уменьшим приговор до нескольких месяцев. Я даже предпринял некоторые шаги, чтобы вас выпустили прямо сейчас…
– Да мне все равно, – буркнул Косиба.
– Думаю, вы правы, тем более что рассмотрение апелляции назначено на первое февраля. Так что вам осталось ждать меньше месяца. Ради столь короткого срока не стоило возиться со всеми формальностями, связанными с внесением залога…
– У меня ничего нет, откуда ж взять деньги на залог?..
– Господин Чинский собирался его внести за вас.
– Лишние хлопоты. Я не нуждаюсь в помощи господина Чинского.
– Да почему же?.. Он так тепло к вам расположен. Впрочем, это и неудивительно. Вы спасли жизнь его невесте и, возможно, ему самому. А они оба полностью заслуживали этого. Но вернемся к делу. Я уже собрал некоторые материалы, которые пригодятся для моей защиты. У меня не слишком много времени, поэтому постараюсь покороче. Итак, прежде всего я велел сделать Лешеку и его невесте рентгеновские снимки. И показал их многим врачам. Мнение специалистов было единогласным: операции, которые вы провели, не только были сделаны совершенно правильно, но еще и свидетельствуют о прямо-таки исключительном мастерстве хирурга. Особенно операция перелома основания черепа. Это, как говорят, было феноменально. И теперь мне надо знать, где и у кого вы этому научились…
Знахарь пожал плечами.
– Я не учился.
– Прошу вас, господин Косиба, не скрывайте от меня ничего, – мягко начал адвокат, – если вы хотите, я могу сохранить это в тайне, но я должен знать. Может, вы когда-то работали медбратом в больнице? Или были санитаром на фронте во время войны?..
– Нет.
– А как давно вы лечите людей?.. В каких краях вы были до того, как поселились на мельнице под Радолишками?
– Раньше я не лечил. Только там начал.
– Хм… Не хотите же вы убедить меня, что без всякой практики, просто так умели составлять сломанные кости, примитивными инструментами делать ампутации и тому подобные вещи.
– Я ни в чем не хочу вас убеждать.
– Ваша скрытность только затрудняет мою защиту.
– А разве я просил защищать меня, господин адвокат? Не нужна мне никакая защита.
Адвокат с неожиданным любопытством посмотрел на него.
– Значит, вы предпочитаете сидеть в тюрьме.
– Мне все равно, – угрюмо ответил знахарь.
И тут адвокат рассердился.
– Но мне не все равно! Я сам решил и своему другу обещал, что вас отсюда вытащу. И учтите, я ничего не упущу, ни единой мелочи. Не хотите говорить, я от других узнаю.
– Не стоит утруждать себя, – махнул рукой знахарь. – Мне не нужна свобода, а кому еще есть дело до моей свободы?.. Кому какая разница, буду я в тюрьме или на свободе.
– Глупости вы говорите, но даже если бы вы были правы, то и так хотя бы ради самой справедливости…
– Нет никакой справедливости, – прервал его Косиба. – Откуда вам такое в голову пришло, что справедливость существует?..
Адвокат кивнул.
– Разумеется, я не говорю об абсолютной справедливости. Может, такая и существует, только мы не имеем возможности нашим земным разумом это проверить. Я говорил о справедливости относительной, человеческой.
Знахарь насмешливо посмотрел на него и рассмеялся.
– Никакой не существует. Человеческая?.. Вот вы сами видите, я сижу тут, осужденный на три года тюрьмы. А абсолютная?.. Вы, господин адвокат, никаким разумом не найдете доказательств ее существования. Ее не разумом следует искать, а чувствами, совестью. А если кто по совести только обиды вокруг видит, если осознает, что вся его жизнь – это сплошное горе и обиды, то где та абсолютная справедливость? Ведь не наказание же это! Наказание дается за вину. Только обиды и зло! Ничем не заслуженные!
Глаза у него блестели, а толстые пальцы нервно сжимались. Адвокат помолчал и неожиданно спросил:
– Какое у вас образование?
– Никакого образования у меня нет.
– В ваших документах сказано, что вы окончили два класса сельской школы в Калишском уезде. Но говорите вы, как человек интеллигентный.
Знахарь встал.
– Жизнь человеку разные мысли подсказывает… Я могу уже уйти?
– Сейчас, минутку еще. Значит, вы не хотите говорить со мной откровенно?
– Мне не о чем говорить.
– Как хотите. Я не могу вас заставить. И вот еще… может, вам что-то нужно?.. Теплое белье или, может, книжки?..
– Мне ничего не нужно, – с нажимом ответил знахарь, – а если уж говорить об этом, то одно только: чтобы меня оставили в покое.
Адвокат дружески улыбнулся и протянул руку:
– Ну хорошо. До свидания, господин Косиба.
Выйдя из тюрьмы, адвокат Корчинский уже принял решение: ему следовало поехать в Радолишки, на мельницу, в близлежащие деревеньки, найти там свидетелей, бывших пациентов знахаря, а потом привезти их на заседание суда.
«При случае и в Людвиково на день-два заеду, – подумал он, – а из этого дела сделаю громкий процесс, и если не выиграю его, то адвокат из меня никудышний».
Корчинский был еще молодым адвокатом, однако ж врожденные способности, работоспособность, основательные юридические знания, а также ответственное отношение к делу способствовали его быстрому продвижению в карьере, честолюбие все время толкало его вверх, он стремился пробиться и стать известным не только в местных кругах, но и сделать себе имя, славное по всей стране.
Дело Антония Косибы он взял не только из-за дружбы с Лешеком Чинским, не только ради хорошего гонорара, который он не мог не принять, но главным образом и прежде всего потому, что само дело его очень заинтересовало и он почувствовал в нем те эффектные моменты, которые придают некоторым процессам особо широкую огласку, а защитникам в случае победы приносят славу.
А поскольку, взявшись за дело, он никогда ничего не упускал, то на следующий же день выехал в Радолишки. Два дня он провел в разъездах по округе, вел долгие утомительные беседы с людьми, собирал материалы. Поэтому ему пришлось сократить и свое пребывание у Чинских.
В Людвикове его приняли с распростертыми объятиями. Гости, приезжавшие на Рождество, уже разъехались, в усадьбе остались только супруги Чинские, Лешек и Марыся.
Корчинский подробно рассказывал, что ему удалось собрать, и удовлетворенно потирал руки.
– Моя защита становится все сильнее. Вот увидите, когда я вытащу на стены все мои орудия крупного калибра и открою шквальный огонь, от обвинения останутся только развалины да пепел. Ведь этот Косиба – прекрасный врач! Ни одного смертельного случая, зато излеченных им насчитывается несколько десятков, и я представлю их на суде. Из них почти половина не только не платила ему за лечение, но еще и от него получила кое-какую помощь. Так что мотив корысти отпадает полностью. Вот увидите! Но главный упор я собираюсь сделать на его исключительном мастерстве. Поэтому мне пришла в голову одна мысль.
– А именно? – спросил Лешек.
– Все свидетели, а прежде всего ты и твоя очаровательная невеста, должны быть в городе уже накануне заседания суда. Я не знаю, примет ли суд мое предложение о назначении экспертов. Поэтому у меня в запасе имеется нечто столь же действенное, а может, еще и посильнее. Мне пришла в голову мысль о том, чтобы какой-нибудь известный хирург обследовал всех пациентов перед заседанием. Разумеется, это должна быть такая знаменитость, что, когда он предстанет перед судом в качестве свидетеля, вызванного защитой, суд просто вынужден будет признать его мнение надежным и авторитетным. Значит, нам нужно светило хирургии.
Госпожа Чинская кивнула.
– Такой в Польше только один. Профессор Добранецкий из Варшавы.
– Вы угадали! – хлопнул в ладоши адвокат.
– Ну, это было не слишком трудно, – засмеялся господин Чинский. – Я думаю, гораздо труднее будет уговорить Добранецкого приехать.
– Если вопрос в гонораре, – вмешался Лешек, – то я тебя прошу, Вацек, не стесняйся в средствах.
– Ну, гонорар тоже будет немалый, – смеясь, ответил Корчинский, – но у меня имеются и другие способы. Жена Добранецкого – кузина моей жены. Как-нибудь сладится. Должно получиться, потому что я просто обязан выиграть это дело.
Марыся искренне улыбнулась ему.
– Я так благодарна вам за ваши воодушевление и надежду. Вы понятия не имеете, как я привязана к нему, к этому добрейшему на свете человеку, как я его люблю. Вы даже не представляете себе, какое у него сердце.
– Не знаю, но верю вам на слово. А вот сам Косиба поразил меня своим умом. Он говорил как в высшей степени образованный человек, а это, на мой взгляд, совершенно не сочетается ни с его обликом, ни с неоконченной сельской школой, ни с работой на мельнице или знахарской практикой.
– Вот видишь! – воскликнула Марыся, обращаясь к Лешеку.
– Да, да, – признал Лешек. – Представь себе, Вацек, Марыся уже давно обратила на это внимание. А я даже провел один эксперимент, который подтвердил наши предположения.
– И какой же это был эксперимент? – поинтересовался Корчинский.
– В общем-то, довольно наивный. Я начал разговаривать с ним, употребляя много таких слов, какие простой мужик или даже какой-то недоучка знать не может.
– Ну и?..
– Он все понимал. Мало того, как-то он застал Марысю за чтением стихов Мюссе в оригинале. И совершенно правильно прочитал всю строфу.
– Спорить готова, что не только прочитал, но и понял, – добавила Марыся.