– Однако же в данном случае, – вступил председательствующий суда, – вы сами, господин профессор, охарактеризовали большинство заболеваний и травм как сложные и опасные для жизни.
– Совершенно верно. Потому и признаюсь, что был крайне удивлен. Этот знахарь должен обладать не только опытом, но и совершенно феноменальным талантом…
Добранецкий задумался и добавил:
– И интуицией… Да, хирургической интуицией, которая встречается крайне редко. Я лично знавал когда-то только одного хирурга с такими уверенными руками и с такой же интуицией.
– А что означает это определение – «уверенные руки»?
– Уверенные руки – это прежде всего точность разреза.
– Благодарю, – сказал председательствующий суда. – Есть ли у сторон какие-то вопросы?
Прокурор отрицательно покачал головой, а вот адвокат Корчинский отозвался:
– У меня есть. Удалось ли вам обнаружить следы заражения у кого-либо из обследованных вами пациентов Косибы?
– Нет.
– Благодарю. Больше вопросов нет.
Профессор поклонился и сел в первом ряду рядом с супругами Чинскими. И только теперь впервые он посмотрел на скамью подсудимых. И увидел там плечистого, исхудавшего бородача, выглядевшего лет на шестьдесят или около того.
«Вот, значит, каков этот знахарь», – подумал Добранецкий. Он уже хотел было отвернуться, но тут его внимание привлекло странное поведение обвиняемого.
Антоний Косиба смотрел на него в упор очень пристальным и одновременно как будто отсутствующим взглядом.
На его губах появилась непонятная улыбка, неуверенная и словно бы вопросительная.
«Какой странный тип», – мысленно решил профессор и отвернулся. Но через какое-то время он снова невольно посмотрел на знахаря. Выражение его исхудавшего лица не изменилось, а глаза буквально не отрывались от профессора.
Добранецкий нервно поерзал на стуле и стал приглядываться к прокурору, который как раз начал свою речь. Говорил он довольно монотонно, возможно, это и лишало убедительности его аргументы и короткие деловые фразы, бесстрастные, но безошибочно логичные.
Прокурор заявил, что люди, руководствующиеся чувствами, могут посчитать приговор первой инстанции слишком суровым. Он также отметил, что обвиняемый Косиба не принадлежит к числу худших представителей вездесущего племени шарлатанов. Признавал прокурор и то, что к совершению противозаконных действий его могли подтолкнуть весьма благородные побуждения.
– Но мы тут не представители милосердия, – продолжал прокурор. – Мы – представители закона. И нам нельзя забывать, что обвиняемый его нарушал…
Профессор Добранецкий старался сосредоточиться на выводах прокурора, но ему не давало покоя невыносимое ощущение: он почти физически ощущал на своем затылке взгляд этого Косибы.
«Чего он хочет от меня? – злился он в глубине души. – Если он таким образом выражает благодарность за мои показания…»
– …Безусловно, в деле имеются и смягчающие вину обстоятельства, – продолжал обвинитель. – Но мы не можем себе позволить игнорировать факты. Кража остается кражей. А укрывание краденого…
Нет. В таких условиях совершенно невозможно сосредоточиться. Взгляд этого человека явно обладал каким-то магнетическим свойством. Добранецкий чуть не со злостью повернулся к нему и поразился: знахарь сидел, опустив голову. Перед ним на барьерчике бессильно лежали его крупные руки.
И вдруг у профессора появилось совершенно нелепое предположение: «Я уже когда-то видел этого человека».
Память его заработала. Профессор верил в свою память. Она еще никогда его не подводила. Вот и теперь, спустя некоторое время, он пришел к выводу, что его просто ненадолго обмануло какое-нибудь мимолетное сходство. Возможно, с каким-то пациентом, которого он лечил много лет назад… А впрочем, у него не было времени слишком долго раздумывать на эту тему, потому что как раз поднялся адвокат Корчинский и зазвучал, электризуя публику, его баритон с металлическими нотками:
– Уважаемый суд! Только по велению слепой судьбы и по недоразумению вот этот человек оказался в зале суда перед трибуналом. Не здесь его место и не этому ареопагу[20] следовало бы оценивать его деяния. Антоний Косиба должен в эту минуту находиться в аудитории нашего университета, должен предстать перед академическим сенатом и ожидать не приговора, а вручения ему диплома доктора хонорис кауза[21] медицинского факультета.
О нет, уважаемые господа судьи, это не вымыслы моей фантазии! Я не ораторских эффектов добиваюсь. И уж точно не стремлюсь к невозможному. И если сегодня немыслимо даже подумать о том, чтобы присвоить знахарю звание доктора, то это только потому, что в нашем законодательстве имеются пробелы. И оно с разной меркой подходит к одинаково ответственным профессиям. Уважаемый суд! Мы не можем согласиться с тем, чтобы человеческая жизнь оказалась в руках врача, чьи знания и искусство не обеспечены законченным курсом медицины. Зато мы без колебаний доверяем эту жизнь инженеру, который строит машины или мосты. А ведь профессию инженера и связанные с ней права может получить любой человек, даже если он не учился в политехническом институте, но своей работой докажет, что обладает достаточным объемом знаний, необходимых для работы в этой области. Должен ли я тут приводить всем известные имена тех ученых, которые делятся своими знаниями с тысячами студентов польских политехнических институтов, а сами не могут похвастаться даже свидетельством об окончании общей школы?
К сожалению, законодатель не предусмотрел такой же возможности для профессии врача. Если бы было наоборот, то стенограммы сегодняшнего процесса оказалось бы достаточно, чтобы Антоний Косиба получил докторскую степень. Неужели можно предоставить лучшие, более убедительные доказательства его знания и мастерства, чем те, которые были собраны в ходе судебного разбирательства, чем показания свидетелей, которые появились тут скорее в качестве вещественных доказательств, живых документов, подтверждающих врачебные способности обвиняемого?
Они пришли сюда, точно воскресшие Лазари, которым он сказал: «Встаньте!..» Пришли засвидетельствовать правду, пришли указать пальцем на своего благодетеля и воскликнуть: «Вот он! Мы были калеками, а он нам ходить позволил, мы были больны, а он нас излечил, мы стояли уже над могилой, а он велел нам жить!»
Однако же господин прокурор видит грех и вину в том, что Антоний Косиба, не имея диплома, осмелился спасать ближних своих. А если бы он прыгнул в воду, чтобы спасти утопающего, ему тоже надо было бы предъявить свидетельство об окончании школы плавания?..
Я не демагог и менее всего хотел бы тут выступать в защиту знахарства. Но тем резче я буду протестовать против уловок, которые использует обвинение. А именно: тут сопрягают якобы случайно две правды. Первая состоит в том, что Антоний Косиба – знахарь, а другая – что знахари – это шарлатаны, которые используют богатый арсенал приемов и уловок, заклинаний, заговоров, очищения от порчи и прочей чуши. Но позвольте же! Именно в этом сопоставлении и кроется зло, поскольку нам известно из материалов судебного разбирательства, что обвиняемый никогда, ни в одном случае, не использовал такого рода обман и фокусы.
В ходе того же разбирательства окончательно было снято обвинение в том, что Антоний Косиба действовал по корыстным соображениям. И ежели в его действиях обвинительный акт все-таки находит преступление, то единственный мотив этого преступления растаял, точно туман, и теперь реальной причиной мы могли бы назвать только манию. Именно так, уважаемый суд! Этот человек – маньяк. Им овладела мания помощи страдающим людям, причем совершенно бескорыстной помощи, ба, даже более того! Ведь он делал это, рискуя собственной свободой, рискуя навсегда запятнать себя званием преступника, предпочитая жесткую тюремную койку своей постели, и заплатил тем, что оказался на этой позорной скамье.
Я не стану долго останавливаться на вопросе, был ли Антоний Косиба хорошим врачом. Вместо меня здесь об этом говорили свидетели, а прежде всего говорил и светоч нашей хирургии, чье мнение может служить самым ценным аттестатом. Не буду я использовать и столь легкую возможность подчеркнуть, что врач Павлицкий, как он сам признался, не имел ни одного случая, когда бы к нему обратился с просьбой о помощи пациент этого знахаря, а вот сам знахарь спас от тяжелого увечья и от смерти двух человек, попавших в аварию. Причем дипломированный специалист покинул умирающую девушку, ибо оказался бессилен помочь ей.
Я хочу сказать, господа судьи, о самой большой вине Антония Косибы, о том, что обвинение выдвинуло на первый план, а именно об антисанитарных условиях, которые были в том помещении, где он проводил свои операции. Так вот, я был в том помещении и должен признать, что свидетели, вызванные господином прокурором, еще очень мягко охарактеризовали антисанитарное состояние этого жилища. Вот только они забыли уточнить, что в окнах полно щелей, через которые дует ветер, что в покоробленном полу множество трещин, откуда тянет влажностью, что потолок протекает, печь дымит и что в этой комнате не только много грязи, пыли и паутины, но еще и тараканы водятся!.. Видел я и инструменты, с помощью которых Косиба проводил операции. Это старые, изношенные и заржавевшие железяки, зазубренные и покривившиеся, перевязанные проволокой и веревками. И вот в таком помещении и такими инструментами Косиба оперировал людей.
Но, милостью Божьей… ведь ни один из прооперированных не умер? Даже заражения не было ни у одного!
Я тут в зале вижу несколько выдающихся и опытных врачей и спрашиваю их: это заслуга Косибы или его вина?! Я спрашиваю их: то, что человек в таких жутких условиях сделал столько опасных, но удачно закончившихся операций, свидетельствует за него или против?! Неужели за это, именно за это он должен получить четыре тюремных стены или он все-таки достоин операционной из фарфора и стекла?!