— Ты готова?
Я кивнула. «Тик-тик-тик. Дыши, словно погружаешься на дно». Алале открыла дверь. Я сжала ладони, еще раз вдохнула и вошла внутрь.
Народу было столько, что мне сразу стало не по себе. Порой даже поход в обычную кофейню оборачивался для меня душевным срывом. А тут зал суда. И все уставились на меня. Я ни на кого не смотрела, видела лишь очертания, фон с бесформенными телами, заполнившими помещение. Люди сидели и даже стояли вдоль стен. Их присутствие было куда более ощутимо, чем во время первого заседания. Я опустила взгляд и приказала себе: «Отправляйся на свое место».
Не знаю, сколько там было мужчин, женщин, какой они были национальности, как выглядели. Половина присяжных могли быть загримированы под тигров, я и не заметила бы. Судью я тогда видела во второй раз, но его внешность не отложилась в голове. Запомнилось только бледное очертание головы в парике — рассеянная тень где-то на заднем плане.
Я услышала: «Клянетесь ли вы… и ничего, кроме правды». Моя рука взметнулась вверх: «Клянусь». Я села на стул в нише, поймала взгляд Алале. Меня попросили произнести свое имя по буквам в микрофон. Я боялась что-нибудь напутать и начала очень медленно.
Представитель окружного прокурора. Будьте так любезны, придвиньте микрофон ближе. У вас тихий голос.
Это правда. Ощущение такое, словно мне в рот напихали утеплителя: голос звучал чуть громче шепота. Я же слышала каждое слово, брошенное в тишине зала, пожираемая десятками глаз и ушей.
Первые вопросы всегда простые. Родилась в Пало-Альто, есть сестра, Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, специализация «литература», рост сто семьдесят два сантиметра. Пока нормально.
Представитель окружного прокурора. Сколько вы весите? Простите, что спрашиваю.
Ни одна женщина не хотела бы, чтобы ей задавали подобные вопросы перед аудиторией. Я подумала, что они обязательно заподозрят подвох, если назову свою слишком маленькую цифру, — без шансов. В водительских правах указан вес шестьдесят три килограмма, но в колледже я весила семьдесят три.
— Наверное, семьдесят один, — сказала я.
Потом я поняла, что выглядела на меньший вес. Запястья худые, тело, не испытывающее голода, брюки спадали и были велики на пару размеров. Но сколько бы я ни весила, мне не должно было быть стыдно говорить об этом. Вес камня отличается от веса льва, а вес льва отличается от веса связки манго — и никому нет до этого дела.
Представитель окружного прокурора. Хорошо. Теперь давайте вспомним январь, выходные, семнадцатое и восемнадцатое число две тысячи пятнадцатого года.
Я сделала глубокий вдох, кивнула и снова сосредоточилась на том, ради чего все тут собрались. Мы начали с заповедника «Арастрадеро», затем перешли к мексиканской закусочной.
Представитель окружного прокурора. Что это была за закусочная?
Я не знала названия — минус одно очко. Затем вопрос, что я заказала.
— Тако. — Плюс очко.
И понеслось. Я отвечала, словно перепрыгивала с камня на камень. Кто из друзей моей сестры заходил к нам перед вечеринкой, была ли я с ними знакома, сколько раз мы встречались, в какое время начали пить алкоголь.
Я рассказала, что никогда раньше не ходила на вечеринки с Тиффани, потому что всегда чувствовала себя скорее ее матерью, чем сестрой. Вопрос о Лукасе. Навещала ли я его, как бы описала наши отношения. Я рассказала о Лукасе, кто он такой, где мы познакомились, где он жил раньше и где живет теперь, как нам удавалось поддерживать отношения.
Она спрашивала, состояла ли я когда-либо в студенческих организациях или женских клубах. Нет и нет. И возвращаясь к Стэнфорду: где именно проходила вечеринка, как мы туда добирались, точное время прибытия.
Шанель. У двери был столик, и мы с Тиффани и Джулией стояли за ним, как обслуживающий персонал, вот и решили приветствовать всех. Мы просто распевали песенки и дурачились. Я, конечно, ставила свою сестру в неловкое положение, но точно не пыталась ни на кого произвести впечатление.
Представитель окружного прокурора. Как именно вы ставили сестру в неловкое положение?
Шанель. Громко пела и смешно танцевала.
Представитель окружного прокурора. Хорошо. А можете сказать, была ли ваша сестра этим смущена?
Шанель. Да. Она смеялась через силу.
Слышно было, как среди присяжных прокатилось облегчение. Не то чтобы они засмеялись — просто выдохнули с улыбкой. Я тоже улыбнулась. Я вообще всегда улыбаюсь, когда говорю о своей сестре, и даже сейчас, заключенная в рамки своей неприятной роли, не смогла удержаться. Я немного расслабилась, вопросы были утомительными, но безобидными: какую водку пили, из каких стаканчиков, сколько наливали.
Представитель окружного прокурора. Когда танцевали, как вы это делали?
Шанель. Нелепо. То есть совершенно не чувственно… Размахивала руками, бесилась.
Я уже представляла будущие новости: «Жертва заявила, что бесилась». Потом я рассказала, как вышла пописать.
Представитель окружного прокурора. Хорошо. Я понимаю, что это, возможно, слишком образно, но вы просто присели за дерево?.. Вы загораживали друг друга, чтобы никто не увидел?
Я пыталась объяснить, что, когда писаю, не хочу, чтобы меня кто-то видел. Ведь к женщине, решившей пописать на улице, отношение совершенно иное, нежели к мужчине. Она спросила, как далеко мы были от баскетбольной площадки, а я никогда потом не возвращалась на то место. Может, стоило бы, но просто не могла себя заставить.
— Не помню, — ответила я. — Было очень темно.
Переместились на веранду: к белым низкорослым парням; к выдохшемуся пиву, которое я передала Тиффани; к проблеме, можно ли пить пиво залпом.
Представитель окружного прокурора. Вы когда-нибудь пили пиво залпом?
Шанель. Я не могу.
Представитель окружного прокурора. Почему не можете?
Шанель. Потому что это трудно.
Послышался сдавленный смех. Они понимали, что я говорю правду. Мы прошли уже порядка двух сотен вопросов, репортеры в последнем ряду быстро конспектировали мои ответы. Я заметила несколько незнакомых лиц, но в этом не было ничего интересного. Представитель окружного прокурора спросила, какое мое следующее воспоминание.
— Как проснулась в больнице, — ответила я.
Такое уже случалось, я чувствовала, как подкатывает. На глазах выступили слезы, стало трудно дышать. Я не могла ни говорить, ни видеть.
Представитель окружного прокурора. Вы помните что-нибудь до этого?
Шанель. (Свидетель отвечает неразборчиво.)
Слезы текли из глаз, из носа, и я боялась, что сейчас они польются из ушей и изо рта. Все внутри стало теплым и мокрым, дыхание сбилось. Я была подавлена и словно позорилась перед всеми, вытирая лицо. Мне нужна была минутка. И тут я услышала голос защитника.
Адвокат защиты. Прошу прощения, но можем мы услышать членораздельный ответ?
А я уже и вопрос забыла. Что-то про память, кажется. Помнила ли я что-то.
Шанель. Нет.
Адвокат защиты. Спасибо.
Представитель окружного прокурора. Дать вам минуту?
Шанель. Все хорошо.
Представитель окружного прокурора. Вот салфетки.
Мне хотелось вставить салфетки в рот, нос — закупорить все отверстия у себя на лице. Хотелось провести руками по щекам и стереть все черты лица. Алале попыталась продолжить. Я заметила раздражение на лице защитника. Приказала: «Возьми себя в руки».
Представитель окружного прокурора. Когда вы очнулись в больнице, можете сказать, имели ли хоть какое-то представление, который час?
Во мне вновь просыпалось то старое чувство, сознание снова было заперто в белом коридоре. Я отвела взгляд, пытаясь вернуться в настоящее, увидела костюмы вокруг, надменные выражения лиц, коснулась языком верхней губы — соль.
Представитель окружного прокурора. Как вы себя чувствовали, когда проснулись? Физически, я имею в виду.
У меня изо рта вырывались только бессвязные звуки и вода. Я не могла сказать ничего вразумительного.
Шанель. Потом я… Я увидела декана и помощника шерифа, и они спросили…
Адвокат защиты. Протестую. Показания с чужих слов.
Я замолчала в растерянности.
Представитель окружного прокурора. Это не претендует на истину, Ваша честь. Этот ответ нужен, чтобы она могла описать свое состояние, насколько она понимала, где находилась.
Судья. Хорошо. Я разрешаю ответить на прозвучавший вопрос.
Представитель окружного прокурора. Вы сказали «они». Можете уточнить, кто именно?
Шанель. Конечно. Помощник шерифа и декан говорили со мной и спрашивали, кто я такая и могу ли дать номер кого-то, кому они могли бы позвонить. Они сказали, «есть основания полагать», что меня пытались изнасиловать.
Адвокат защиты. Протестую. Прошу исключить из протокола. Показания с чужих слов.
Я внезапно осознала, что рука защитника крепко держит мою голову под водой, не давая вынырнуть и глотнуть воздуха. Он словно предупреждал, чтобы я даже не высовывалась. Возможно, он понимал, что заставить меня замолчать, не дав присяжным услышать всего, было самым изматывающим. Однако я говорила себе: «Брыкайся, ты должна вырваться, отталкивайся сильнее».
Шанель. Я захотела в туалет… И они сказали, что мне нужно подождать, потому что может потребоваться взять мочу на анализ. И тогда я… Я… Это меня насторожило, потому что я все еще ничего… Я думала, они…
Адвокат защиты.