– А по моему мнению, почитание Христа – вот настоящая ересь. Иисус был лишь божественным посредником между Богом и людьми, и почитание его сродни идолопоклонству. Иисус стал наследником Бога не из-за исходной божественности, а из-за своей смерти, которая сделала его достойным почитания. Точно так же мы чтим Моисея, Илию, Соломона, Даниила и других еврейских пророков. Чтим, но не более того.
Ньютон был большим специалистом в теологии, и я знал, что он мог бы спорить с самим архиепископом Кентерберийским. И все же меня шокировали его верования, точнее, отсутствие оных. Взгляды Галилея, еретические в глазах Рима, были ничто по сравнению с убеждениями моего наставника, поскольку арианство Ньютона, как и католицизм, было исключено из Акта веротерпимости от 1689 года, который давал свободу для любой веры. Даже еврей пользовался большей религиозной свободой, чем приверженец арианства.
Мое удивление смягчилось доверием, которое оказал мне Ньютон. Я сразу сообразил, как обрадовались бы враги ученого, если бы его еретические взгляды стали достоянием общественности. Несомненно, он лишился бы всех своих привилегий. Не могу себе представить, чтобы общепризнанный еретик оставался профессором математики в Тринити. В любом случае он бы потерял свою должность на Монетном дворе. Возможно, его постигла бы и более страшная судьба. Прошло всего два года с тех пор, как восемнадцати летнего юношу повесили в Шотландии за отрицание Святой Троицы, несмотря на то что он отрекся от своих заблуждений и раскаялся. Разумеется, духовенство Эдинбурга да и все шотландцы являются самыми фанатичными противниками неверия в догматы Троицы. Но даже в Англии наказание за инакомыслие может быть жестоким.
Хотя английские гражданские законы не предусматривали наказания за ересь, богохульственный язык мог привести своего владельца к клеймению каленым железом, порке и позорному столбу. Так что подобные заявления Ньютона говорили о том, что он мне полностью доверяет. И это очень меня порадовало. Однако тогда я не мог предвидеть, как еретические взгляды Ньютона повлияют на мое христианское сознание.
Со Стрэнда мы вернулись в Уит, где Ньютон объяснил, что он намерен допросить Скотча Робина и Джона Хантера, чтобы получить необходимую информацию. Когда я спросил, почему бы нам не задать соответствующие вопросы Джону Бернингему, он ответил, что продолжает надеяться на миссис Бернингем. Как только мы прибыли в Уит, Ньютон потребовал, чтобы в дом старшего смотрителя доставили по очереди Скотча Робина и Джона Хантера из камер смертников, что располагаются в подземелье.
Скотч Робин оказался гнусного вида типом с рыжими волосами, лицом, похожим на злобный кулак, и жировиком на шее размером с яйцо ржанки. Глядя на него, я подумал, что ему самое место в тюрьме и вообще непонятно, каким образом ему удалось устроиться на Монетный двор.
– Ты подумал над тем, что я сказал тебе вчера вечером? – спросил у него Ньютон.
– Ну, подумал, – ответил Скотч Робин и с равнодушным видом закинул кандалы на плечи, так что руки повисли возле шеи, как у человека, которому плевать на свою судьбу.– Но я тут кое-кого поспрашивал. Времени-то у меня будет побольше, чем вы сказали. Похоже, тут по средам не вешают.
– Обычно по средам действительно не вешают, – согласился Ньютон, слегка покраснев.– Но не забывай, что твою казнь никак нельзя назвать обычной. Ведь закон требует, чтобы палач совершил над твоим телом ряд варварских операций. Отнесись к моим словам серьезно, Робин. Я занимаю пост мирового судьи в семи графствах Англии. Я дал клятву поддерживать закон и буду делать это даже на пороге ада. Я могу тебя заверить, что в моей власти предстать перед судьей сегодня днем и получить специальное распоряжение о твоей немедленной казни.
– Ради Христа, – отшатнулся от него Робин.– Неужели вы не знаете жалости?
– К подобным тебе – нет.
– В таком случае да поможет мне Бог.
– Он не поможет.
– И вы мне такое говорите?
– Он не пришел к Саулу, который был царем и Божьим помазанником. Почему же он должен помогать мерзавцу вроде тебя? Послушай, приятель, – сердито проговорил Ньютон, – я устал от твоего вранья. И пришел я сюда вовсе не затем, чтобы спорить с тобой на теологические темы. Либо ты начнешь говорить, либо будешь болтаться на виселице.
Робин на мгновение опустил голову, а затем выдавил из себя имя.
После этого Ньютон превратился в лютого дракона, когда к нему привели Джона Хантера, который заявил, что готов сотрудничать только при условии, что мой наставник попытается добиться полного прощения всех его прежних преступлений, а также выдаст ему двадцать пять гиней, чтобы он мог начать новую жизнь в Америке.
– Что? – насмешливо переспросил Ньютон.– Ты это серьезно? Все еще рассчитываешь получить прибыль от своих прошлых преступлений? У тебя совсем нет совести? Неужели я должен выполнять твои условия? Вы его слышали, мистер Эллис? Похоже, ему мало того, что я спасаю его от перелома шеи и пары мокрых штанов. Закон не вступает в торговлю с невежественными варварами вроде тебя. Могу только сказать, что если ты намерен сохранить свою жалкую жизнь, то должен как можно быстрее выдать мне информацию, поскольку я не намерен терять время попусту. А когда я тебя выслушаю – и если останусь доволен, – то завтра отправлю лордам-судьям петицию с просьбой о помиловании. Но если будешь упрямиться, даю тебе слово, послезавтра я собственноручно передам тебя в руки палача. После этих слов из Хантера словно выпустили весь воздух, и он, забыв о своем нахальстве, принялся колотить себя по лбу цепями. Затем он печально улыбнулся и сказал, что не имел в виду ничего плохого.
– Мне не нравится мрачный воздух камеры, – сказал он. – Простите меня, сэр. Я всего лишь пытался найти Иакова, точнее, лестницу, ведущую оттуда. Любой бы на моем месте так поступил. Но если я не сделаю того, что вам нужно, мне придется взобраться совсем по другой лестнице. Теперь я это понял. А на самом ее верху еще страшнее, еще хуже, чем в камере. Вот почему я сдаюсь. Я помогу поймать того, кто вам нужен. Он по-прежнему находится на Монетном дворе и готов воровать заготовки для гиней с не меньшим рвением, чем врач, выпускающий из пациента кровь. Хантер назвал некоего Даниеля Мерсера, гравера, которого мы с Ньютоном знали и считали честным человеком. Скотч Робин, и сам работавший гравером, также назвал его имя.
Я прочитал записанные мной показания и попросил Хантера и Робина подписать их, а затем узников вернули назад, в камеры смертников, потому что Ньютон рассчитывал в будущем получить у них еще какие-нибудь сведения.
– Теперь мы потребуем ордер на арест Дэниеля Мерсера? – спросил я, когда мы остались одни.
– Нет, разумеется, – ответил Ньютон и посмотрел мне в глаза своим особенным взглядом, устремленным в вечность.– Мы оставим его на свободе в надежде понаблюдать за орбитой этого тела, если можно так выразиться. Мы будем следить за ним, точнее, мистер Кеннеди будет следить, а потом мы решим, что означают его передвижения. Таким образом, данный вопрос станет для нас гораздо яснее, чем если бы мы отправили его сюда, где царит мрак. Мерсер может привести нас к тому, кто придумал этот план.
Мы вернулись в Тауэр и оставили записку мистеру Кеннеди, лучшему тайному агенту Ньютона, а затем немного прогулялись по Монетному двору, где царил такой оглушительный шум, словно шло сражение на поле боя. Довольно скоро Ньютон заметил, что к нам направляется директор Монетного двора Нил, и прокомментировал его появление как человек, увидевший тори, случайно забредшего в клуб вигов:
– Клянусь, это он. Можете меня повесить, если не он. Интересно, каким ветром его сюда занесло?
– Кого? – спросил я.
До сих пор мне не доводилось видеть мистера Нила, который официально отвечал за работу Монетного двора, но появлялся здесь так же редко, как снег летом.
– Это, Эллис, сам мистер Нил. Он носит титул управляющего работами, хотя на самом деле посчитал бы ужасным несчастьем, если бы ему пришлось работать. По правде говоря, я думаю, если бы дела Монетного двора мешали его удовольствиям и прожектам, он бы отказался от должности. Я уже говорил вам, что он передал управление в руки совета контролеров и старшего клерка.
Увидев нас, директор с самым дружелюбным видом помахал нам рукой и направился в нашу сторону. Пока он шел, Ньютон продолжал бушевать по поводу отсутствия у него трудолюбия и нежелания выполнять свои обязанности.
Я решил, что мистеру Нилу около шестидесяти. Это был довольно толстый, прекрасно одетый джентльмен в парике и шелковом камзоле, обильно усыпанном пудрой, в перчатках, отделанных кружевами с золотой нитью, в касторовой шляпе и плаще, подбитом мехом. Однако по манере разговора я понял, что он из разряда добродушных весельчаков, – именно с такими я любил проводить время в тавернах. Он, не смущаясь, тут же принялся яростно поносить лорда Лукаса, лорда-лейтенанта Тауэра, – единственное, в чем они с Ньютоном сходились во мнениях.
– Какая неожиданность, – сказал Ньютон и поклонился.– Что привело вас сюда, мистер Нил?
Мистера Нила сопровождал, правда на расстоянии, какой-то человек среднего роста, показавшийся мне знакомым. Это был мужчина лет сорока, с крючковатым носом, острым подбородком, серыми глазами и родинкой возле рта. Он носил дорогой парик, а на пальце у него красовалось кольцо с бриллиантом. И тем не менее он выглядел каким-то потрепанным и гораздо более грустным, чем, возможно, следовало.
Директор представил своего мрачного спутника, назвав его мистером Даниелем Дефо, и сказал, что решил сдать ему свой официальный дом на территории Тауэра.
– Но мне казалось, что дом уже сдан, – удивился Ньютон.– Мистеру Бэрри.
– Был сдан, это верно, – захихикал мистер Нил.– Однако мы с мистером Бэрри играли в карты, он спустил все свои деньги и уговорил меня взять в качестве ставки соглашение об аренде дома. Его он тоже проиграл. А я, как только заполучил соглашение в свои руки, продул его своему приятелю, вот этому.