«Потом дверь открылась, и на улицу вышел он, собственной персоной. С красивой и о чем-то весело болтающей девушкой. Я стояла и смотрела, как он открывает перед ней дверь автомобиля, что-то отвечает, и она касается его руки и влюбленно смотрит. Они уехали, а я поняла, что мои слова уже ничего не изменят. Слишком поздно».
— Все, — сказала Лана, выключив запись. — Здесь очень красивый финал можно сделать, я даже знаю, как это снять. Солнечный день, и в кадре блики как зайчики, вокруг радость, детская площадка, бегают дети, машина с бывшим и его новой девушкой уезжает, а никем не замеченная героиня стоит под высоким деревом и провожает их взглядом. Здесь хорошо крупным планом дать глаза. У героини жизнь закончилась. Может получиться просто вау.
— И тебе не стыдно? — спросил Тони.
— В смысле? — такого вопроса Лана не ожидала точно.
— Насколько я понял, у вас был вечер ваших девчачьих откровений. Наверняка она, когда это рассказывала, не думала, что кто-то будет ее историю записывать.
— Да ладно, не бери в голову, Фея очень странная. Думаю, просто недолюбленная, не может найти себе мужика, вот и сходит с ума. Может, она эту историю вообще выдумала и теперь рассказывает всем и каждому. Take it easy[13], как говорят местные.
Лана подошла к Тони, села рядом и провела ладонью по его спине.
— Давай не будем ссориться, — сказала примирительно, а потом захватила губами мочку его уха.
Хотелось уже закончить этот разговор.
— Мы не ссоримся. Я всего лишь предлагаю тебе удалить запись, потому что ты поступила очень непорядочно.
— Да это просто бредни пьяной. — Рука Ланы забралась под мужскую футболку.
— Тем более, — отрезал Тони и вынул ее руку из-под футболки. — Ты воспользовалась слабостью человека.
Он поднялся на ноги и вернул банку на комод.
— Ну хорошо, я удалю, не стоит выяснять отношения из-за какой-то ерунды.
Лана не чувствовала за собой никакой вины, но видела, что Тони разозлился. Он когда злился, сразу становился холодным и отчужденным. Лана поняла, что очень разочаровала его. А Тони последний человек, которого бы она хотела разочаровать.
«Я не стала бы делать ставку на надежных парней», — вспомнились недавние слова Феи.
Сглазила ее эта дура.
— Удаляй сейчас же, при мне, — проговорил Тони, и Лане пришлось это сделать под его надзором.
— Все? Доволен? — спросила она, не сумев скрыть досаду. — Что еще?
— Ложись спать, поздно уже.
— А ты?
— А мне надо подышать воздухом.
— Каким воздухом? Там дождь!
Но ее аргументов Тони уже не слышал. Он ушел.
Он спустился вниз, надеясь, что бар еще работает. Бар работал, и даже был посетитель.
Она сидела за стойкой и сосредоточенно размешивала сахар в чашке с чаем, а потом сделала аккуратный глоток.
Он сел рядом слева от нее. Он всегда сидел от нее слева. С первого класса.
И сейчас это было одновременно и странно, и привычно.
На немой вопрос в глазах бармена заказал виски.
Они так и сидели вдвоем в абсолютном безмолвии.
Она неспешно пила чай. Он — мелкими глотками виски. Каждый смотрел перед собой.
Бармен закончил свой день и собирался домой.
В гостинице было очень тихо, поэтому слышалось, как шумит за окном ветер и дождевые капли бьются о стекло.
Виски обжигал и согревал. Не хотелось никуда торопиться. Хотелось вот так сидеть, наслаждаться вкусом янтарного напитка и наблюдать боковым зрением, как тонкие и до невозможности знакомые пальцы рядом держат фарфоровую чашку.
Слушать дождь.
Но потом она допила свой чай, подхватила с пола рюкзак и ушла. И сразу стало холодно. Виски больше не согревал. Да и бармен хотел домой.
Надо бы отпустить парня, только вот возвращаться в номер не хотелось.
— One more, please[14].
И бармен наполнил второй стакан.
Глава 4
Я за Энни Лори
Готов жизнь отдать.
— Ты увидишь лицо своего возлюбленного во сне, — говорит ведьма, и Фея не может пошевелиться.
Взгляд старухи обездвижил ее, лишил воли, и Фее кажется, что она плывет. Остается только закрыть глаза и отдаться на волю баюкающих волн. Это волны озера или моря? Какая разница… Они ласкают, и Фея представляет себя маленькой легкой лодочкой, которая несется по воле ветра, но даже с закрытыми глазами видит много всего красивого вокруг. Замок на берегу, самая высокая башня которого украшена знаменем со львом, а под раскидистым деревом сидит ведьма с седыми волосами, она что-то плетет из ниток, тихо напевая красивую балладу. Фея не понимает ни слова, но точно знает, что женщина поет о любви и приманивает своей песней тюленя. Тюлень подплывает к женщине, чтобы через мгновенье обернуться девушкой. Седовласая женщина протягивает ей свои нитки, ставшие вдруг узором, и говорит:
— Подари этот узел тому, кого полюбишь.
Фея наблюдает, как девушка берет дар и уходит в сторону замка, а потом спрашивает колдунью:
— Почему ты отдала узел селки, а не мне?
— Ты еще не увидела лицо своего жениха, — звучит ответ.
— А если я его никогда не увижу?
Колдунья ничего не отвечает, и Фея плывет дальше. Или летит? Теперь она видит землю сверху. Она видит, как по дороге идет он, тот, которого она любит. Она узнает его всегда, со спины, по очертаниям фигуры, по походке, по звуку шагов. Это он. И он поднимает голову, а у Феи останавливается сердце. От восторга, от счастья, от того, что это — именно Он. Он ее не видит, он смотрит чуть в сторону. Его надо окликнуть, надо сбросить вниз узел. Но узла нет! И голоса нет. Фея хочет закричать, позвать, она открывает рот, но не может издать ни звука.
А он уходит все дальше и дальше, и она за ним уже не успевает. Только в ушах стоит смех колдуньи.
— Ты не умеешь сбрасывать шкуру, — говорит она. — Ты не умеешь меняться. Ты не дитя моря. Тебе придется потрудиться. Может, он и вернется… А может, найдет себе другую…
И снова смеется. А перед глазами Феи все крутится, вертится: замок, море, тюлень, нитки. Раздается звон.
Фея резко открыла глаза. Потребовалось время, чтобы понять, что это не звон, а будильник. И нет ни колдуньи, ни тюленя, ни ниток. Это был сон, просто сон.
Нагулялась вчера по экскурсиям, наслушалась легенд, вот они ей и приснились, все разом. И самое главное, приснился он. Снова приснился.
Фея закрыла глаза. Он снился ей с завидной периодичностью и всегда был настолько реален, что пробуждение причиняло боль. Самое ужасное после этого было просыпаться рядом с Владом и осознавать, что мужчина под боком — чужой, он — не тот, лежать и отчаянно желать вернуться в сон, но вместо этого улыбаться человеку на соседней подушке, позволять себя целовать и изображать радость. Врать.
Врать, врать, врать. Заталкивать свое прошлое и свои сны глубоко, замуровывать их, продолжать жить, убеждая себя: «Все еще будет, и будет лучше прежнего». А потом, сбежав в ванную, закрыть глаза и слышать в голове шепот: «…Фия-Фея.»
Это было в седьмом классе. В школе устраивалась рождественская ярмарка, каждый ученик должен был принести что-то из дома, какую-нибудь поделку или сладость, которая потом продавалась на переменах в актовом зале. Это могли быть печенья в виде елочек, рождественские венки, самодельные елочные игрушки, открытки, украшения. Она нарисовала три акварели с зимним лесом и забавными зайцами в разноцветных одеждах. На первой зайцы искали коробки с подарками под большой снежной елью, на второй наряжали эту елку красными и желтыми шарами, на третьей — пили чай в своей маленькой гостиной, а в окно была видна наряженная елка. Он купил все три акварели. Сказал, что одну подарит маме, вторую сестре, а третью оставит себе. А еще он купил большую хлопушку с пожеланием внутри и подарил ей.
Это было очень приятно. Конечно, ей хотелось узнать, какое пожелание спрятано в хлопушке. Как всегда, нетерпеливая, она не могла дождаться, пока доберется до дома, и решила дернуть за нитку во дворе школы. Только ничего не получилось.
— Давай я, — он уже не заикался и давно забросил хор, а вместо очков часто носил линзы, потому что на секции в очках бегать не будешь.
И у него, как всегда, все получилось с первого раза. Раздался характерный хлопок, яркие разноцветные звездочки из фольги посыпались на декабрьский снег. Несколько звездочек попало на ее пуховик и шапку и на выглядывающие из-под шапки волосы. День был морозный и ясный. На школьном дворе уже установили новогоднюю елку.
Она замерла, разглядывая блестящую фольгу на своих темных волосах.
— Ты как фея, — сказал он, тоже рассматривая ее волосы, усыпанные звездочками.
С тех пор она стала Феей. Вообще, у нее было нормальное человеческое имя, а это придумал ей он. Только он звал ее так. С седьмого класса.
А она его чуть позже — Чеховым. Дразнила.
Но это было потом, а в тот день они искали предсказание, которое вместе со звездочками упало на снег. Он первым увидел свернутую бумажную трубочку, спрятавшуюся под нарядной елкой, поднял и протянул ей. И она вдруг заметила, какие темные у него ресницы. И голубые глаза, прямо как небо. Никогда не замечала, а тут… Наверное, именно в тот день она впервые почувствовала что-то такое… такое… новое, волнующее… что очень сложно объяснить словами. Стоящий около новогодней елки мальчик с протянутым пожеланием показался ей не просто одноклассником и не просто другом. Он вдруг показался мальчиком, который нравится.
Фее никто никогда до этого не нравился. Как и большинство девочек, к седьмому классу она уже начала терять девчачью угловатость и приобретать формы. Мальчики постарше все чаще заговаривали с ней в школьном буфете, а на странице в соцсети подавали заявки в друзья. Фея знала, что нравится им, ей это было приятно, и она любила порой сказать в школе что-то колкое или отказать в дружбе в Сети, с удовольствием играя роль красавицы, самоутверждаясь и совершенно не думая о том, что кого-то этим сильно обижает. Подростки вообще жестоки. Ей нравилось нравиться. И только. Сама она при этом ничего не чувствовала, но в тот день все вдруг изменилось.