– Тогда вина лежит на вас.
– Нет, я тоже невиновен.
– Кто же тогда убил полковника Джеймса Барклая?
– Это была рука Провидения. Но имейте в виду, что если бы я сам вышиб ему мозги, как собирался сделать, он бы всего лишь получил по заслугам. Если бы собственная больная совесть не сразила его, вполне возможно, я бы взял этот грех на душу. Вы хотите, чтобы я рассказал вам свою историю? Почему бы и нет? Мне нечего стыдиться.
Дело было так, сэр. Вы видите, что спина у меня горбатая, как у верблюда, а ребра все перекошены, но было время, когда капрал Генри Вуд считался первым красавцем в Сто семнадцатом пехотном полку. Мы стояли лагерем в Индии, в местечке по названием Бхарти. Барклай, который умер позавчера, служил сержантом в моей роте, а первой красоткой полка и самой чудесной девушкой, которую когда-либо видел свет, была Нэнси Девой, дочь отставного сержанта-знаменщика. Двое мужчин любили ее, а она полюбила одного из них. Вы улыбнетесь, глядя на несчастного калеку перед камином, если я скажу, что приглянулся ей за свою красоту.
Хотя я завоевал сердце Нэнси, ее отец был намерен выдать ее замуж за Барклая. Я был легкомысленным и неусидчивым парнем, а он имел образование и уже был намечен к производству в офицерский чин. Девушка оставалась верна мне, и казалось, что я добьюсь своего, но тут вспыхнул Мятеж, и страна погрузилась в ад кромешный.
Мы оказались отрезанными в Бхарти – целый полк с половиной артиллерийской батареи, ротой сикхов и множеством женщин и гражданских. Нас окружали десять тысяч мятежников, озлобленных, как свора терьеров вокруг клетки с крысой. На вторую неделю у нас закончилась вода и встал вопрос, как мы сможем связаться с колонной генерала Нейла[46], которая отступала в глубь страны. Это был наш единственный шанс, потому что мы не могли надеяться на прорыв со всеми женщинами и детьми. Я вызвался добровольцем, чтобы предупредить генерала Нейла о нашем отчаянном положении. Мое предложение было принято, и я обсудил его с сержантом Барклаем, который считался лучшим знатоком тамошних мест и начертил маршрут для моего проникновения через боевые порядки мятежников. В десять вечера я отправился в путь. Предстояло спасти тысячи жизней, но я думал лишь об одной из них, когда перелез через стену той ночью.
Мой путь проходил по высохшему речному руслу, которое, как мы надеялись, скроет меня от дозорных противника. Но как только я прополз за первый поворот, то столкнулся с шестью мятежниками, поджидавшими меня в темноте. В следующее мгновение меня оглушили и скрутили по рукам и ногам. Но настоящий удар был нанесен мне в сердце, а не в голову. Когда я пришел в себя и прислушался к их разговору, то понял, что мой товарищ – тот самый человек, который организовал мой маршрут, – предал меня через туземного слугу, который известил противника о моем приближении.
Не стоит задерживаться на этой части моего рассказа. Теперь вы знаете, на что был способен Джеймс Барклай. Генерал Нейл снял осаду с Бхарти на следующий день, но мятежники забрали меня в свое логово, и прошло много лет, прежде чем я снова увидел лицо белого человека. Меня пытали, я попытался сбежать, потом меня поймали и снова пытали. Вы сами можете видеть, что со мной сделали. Некоторые мятежники бежали в Непал и захватили меня с собой; так я оказался в горах за Дарджелингом. Местные горцы перебили бунтовщиков, и я на какое-то время стал их рабом, пока не сбежал. Но вместо того, чтобы отправиться на юг, я пошел на север, пока не оказался среди афганцев. Там я скитался еще много лет и наконец вернулся в Пенджаб, где зарабатывал на жизнь фокусами, которым научился от них. Что толку было мне, жалкому калеке, возвращаться в Англию или давать о себе знать своим старым товарищам? Даже жажда возмездия не вынудила меня сделать это. Я предпочитал, чтобы Нэнси и мои друзья думали, что Гарри Вуд умер с прямой спиной, а не видели его живым и ковыляющим с клюкой, как шимпанзе. Они не сомневались в моей смерти, и я не собирался развеивать их сомнения. Я слышал, что Барклай женился на Нэнси и быстро пошел на повышение в нашем полку, но даже это не заставило меня говорить.
Но когда человек стареет, он начинает тосковать по родине. Долгие годы мне снились зеленые поля и живые изгороди Англии, и наконец я решил увидеть их перед смертью. Я накопил достаточно денег и приехал сюда, где живут солдаты, потому что знаю их привычки, могу развлекать их и зарабатывать себе на пропитание.
– Ваш рассказ очень интересен, – сказал Холмс. – Я уже слышал о вашей встрече с миссис Барклай и о том, что вы узнали друг друга. Потом, насколько я понимаю, вы последовали за ней до ее дома и наблюдали через окно за ее ссорой с мужем, когда она бросила ему в лицо обвинение в подлом поступке. Чувства захлестнули вас, и вы побежали через газон и ворвались в комнату.
– Так оно и было, сэр. Когда он увидел меня, его лицо исказилось, и он рухнул, ударившись головой о каминную решетку. Но он был мертв еще до того, как упал. Я прочитал смерть на его лице так же ясно, как могу прочитать вон ту надпись над камином. Сам мой вид был для него как пуля, поразившая его черное сердце.
– Что было потом?
– Потом Нэнси упала без чувств, и я подхватил ключ, выпавший у нее из рук, с намерением отпереть дверь и позвать на помощь. Но тут мне пришло в голову оставить все как есть и поскорее уйти, потому что дело могло обернуться против меня и в любом случае мой секрет будет раскрыт, если меня заберут в полицию. Второпях я сунул ключ в карман и выронил палку, пока гонялся за Тедди, который полез вверх по занавеске. Когда я спрятал его в ящик, из которого он улизнул, то со всех ног бросился вон оттуда.
– Кто такой Тедди? – спросил Холмс.
Горбун наклонился и поднял переднюю стенку деревянной коробки, стоявшей в углу комнаты. В следующее мгновение оттуда выскользнуло изумительное рыжевато-коричневое существо, гибкое и тонкое, с ногами горностая, узким длинным носом и самыми замечательными красными глазами, которые я когда-либо видел у животного.
– Это мангуст! – воскликнул я.
– Да, некоторые называют их мангустами, а другие ихневмонами, – отозвался горбун. – Я называю их ловцами змей, и Тедди поразительно быстро расправляется с кобрами. У меня здесь есть одна кобра без клыков; Тедди каждый день ловит ее для развлечения солдат в таверне. Хотите узнать что-нибудь еще, сэр?
– Возможно, нам придется снова обратиться к вам, если миссис Барклай окажется в беде.
– Разумеется, тогда я готов дать показания.
– Если же все обойдется, не стоит поднимать скандал вокруг покойника, какими бы грязными ни были его дела при жизни. По крайней мере, вы можете найти удовлетворение в том, что он целых тридцать лет мучился угрызениями совести за своей гнусный поступок. Ага, вон идет майор Мэрфи по той стороне улицы. До свидания, Вуд. Хочу узнать, есть ли новости со вчерашнего дня.
Мы успели догнать майора, прежде чем он свернул за угол.
– А, Холмс, – сказал он. – Полагаю, вы слышали, что этот переполох закончился ничем?
– Что произошло?
– Следствие почти закончено. Медицинское обследование убедительно доказало, что смерть наступила от апоплексического удара. Как видите, в конце концов дело оказалось довольно простым.
– Да уж, очень простым, – с улыбкой сказал Холмс. – Пошли, Ватсон. Думаю, мы больше не нужны в Олдершоте.
– Еще один вопрос, – сказал я по дороге на станцию. – Если мужа звали Джеймсом, а этого человека зовут Генри, что означают слова про Давида?
– Дорогой Ватсон, если бы я был идеальным мыслителем, которого вы так любите изображать, одно это имя должно было раскрыть мне суть дела. Оно было упомянуто как упрек.
– Упрек?
– Да. Как известно, Давид иногда сбивался с пути и однажды поступил примерно так же, как и сержант Джеймс Барклай. Помните то дельце с Урией и Вирсавией? Боюсь, я несколько подзабыл Библию, но если не ошибаюсь, вы найдете эту историю в Первой или Второй книге Царств [47].[48]
Постоянный пациент
Просматривая ряд довольно бессвязных записок, где я попытался описать некоторые особенности дедуктивного метода моего друга Шерлока Холмса, я столкнулся с затруднением в выборе примеров, которые бы во всех отношениях соответствовали поставленной цели. Даже в тех случаях, когда Холмс демонстрировал чудеса аналитического мышления и доказывал ценность своих необычных методов расследования, сами факты часто оказывались настолько невыразительными или заурядными, что мне казалось неоправданным предлагать их вниманию читателей. С другой стороны, часто случалось так, что он принимал участие в деле, изобиловавшем замечательными и драматическими фактами, но роль самого Холмса в определении причин преступления была менее значительной, чем хотелось бы мне как его биографу. Небольшое дело, описанное мною под названием «Этюд в багровых тонах», и другой случай, связанный с исчезновением «Глории Скотт», могут служить примерами Сциллы и Харибды[49], постоянно угрожающими историку. Возможно, что в том деле, о котором я собираюсь написать, роль моего друга проявилась в недостаточной мере, однако его обстоятельства настолько примечательны, что я не могу совершенно исключить его из своих записей.
Тот день в октябре выдался душным и дождливым. Шторы в комнате были наполовину опущены, и Холмс полулежал на кушетке, читая и перечитывая письмо, полученное с утренней почтой. Служба в Индии приучила меня выдерживать жару лучше, чем холод, и столбик термометра, достигший девяноста градусов, не причинял мне неудобств, но читать газету было скучно. Парламентская сессия закончилась. Все разъехались из города, и я тосковал по светлым полянам Нью-Фореста и галечным пляжам Саутси. Мне пришлось отложить отпуск из-за плачевного состояния банковского счета, а что касается моего спутника, он не проявлял ни малейшего интереса к сельским видам или морским просторам. Он предпочитал находиться в самом центре пятимиллионного города, раскинув нити своего интеллекта во всех направлениях и чутко отзываясь на каждый слух или намек на нераскрытое преступление. Способность любоваться природой отсутствовала среди его многочисленных талантов, и единственным исключением были случаи, когда он отвлекался от городских злодеев, чтобы ловить их коллег по ремеслу за пределами города.